Кто знает, что бы я еще успела ей наговорить, если бы дверь не распахнулась. Мы обе подскочили от неожиданности. Жена эмира — с тревогой в глазах, я — готовая дать отпор и вцепиться в глотку любому, кто б ни явился вбивать в мою голову, что я должна и обязана.

Статная фигура Висама в кандуре с голубым отливом, с белоснежным платком на голове замерла в дверях. Я настолько сильно привыкла видеть его в европейских костюмах, что непроизвольно открыла рот. Так и осталась стоять, пытаясь привыкнуть к увиденному и унять участившееся сердцебиение. Коктейль самых разных, противоречивых мыслей был подобен урагану внутри.

Зейнаб склонила голову и попыталась было пояснить свое нахождение здесь, но Висам лишь тепло улыбнулся и поцеловал ее руку, что-то сказав по-арабски. Женщина выдохнула с явным облегчением и поспешила покинуть комнату.

— Доброе утро, Аблькисс, — растягивая слова, произнес Висам с уже не скрываемым триумфом победителя… И безжалостного хозяина положения.

Глава 10

Кровь ударила мне в лицо. Но это мало общего имело со смущением или страхом. Я была в бешенстве! И куда более сильном, чем то, что взыграло внутри от разговора со второй женой эмира.

Я уже понимала, что задавать тупые вопросы в стиле, что все это значит и почему со мной здесь обращаются, как с преступницей и вещью — значит, терять время. Время в моем мире имело огромную ценность. Сомневаться в открытых намерений таких, как Висам, тоже сейчас было роскошью.

Я не стала кидаться на своего проблемного любовника с кулаками. Орать ему в лицо, угрожая интерполом, ФСБ и гневом Аллаха — тоже. Мама всегда учила меня, что спокойствием и хладнокровием можно достичь большего. Обернулась по сторонам в поисках явно незамеченной мной «Аблькисс», хмуро кивнула.

— Висам. Я рада, что ты наконец явился предотвратить этот фарс. Мой смартфон у тебя с собой?

Он не сдвинулся с места. Смотрел на меня, вернее, жадно шарил по телу, которое скрывала до пят абайя, его черные глаза оставляли пылающие отметины на коже. Будто он вскрыл все секретные коды мнимого спокойствия, запуская в кровь уже знакомое пламя. То, на которое ни у кого из нас больше не было права.

Я вскинула голову, проклиная себя за отклик на один только взгляд, и протянула руку. Уже точно зная, что никто мне не отдаст телефон. Понимая, что попала по полной, и зря надеялась на Висама, который извинится и вызволит меня отсюда. Оставался еще эмир, но что-то мне подсказывало, что меня на пушечный выстрел не подпустят к самому влиятельному члену семейства Аль-Махаби.

— Ты прекрасна, — дрогнувшим от страсти голосом резюмировал Висам, проигнорировав мой вопрос. — Ты превзошла даже тот образ, что я так долго видел в своих снах и желаниях, моя Аблькисс.

— Что означает это слово? — холодно поинтересовалась я, налив в стакан воды из графина. Села на диван, делая вид, что слова сына эмира мне не интересны. Те, что не относятся к вопросу моего избавления.

— Это твое имя. — в голосе Висама появились твердые, властные ноты. — Имя, которое ты отныне будешь носить.

Только выдержка и опыт ведения переговоров позволили мне допить воду, глядя на мужчину с холодным презрением.

— А ислам тебе не принять вместе с иудаизмом?

— Это невозможно — две религии вместе, Аблькисс.

Конечно же, распознать типично русский сарказм араб не мог, или просто не захотел. И в его глазах было то, что уже не оставило никаких сомнений относительно намерений. От подобного под ложечкой противно засосало.

Восхищение, счастье, власть, уверенность, непоколебимость, твердость. Тот самый коктейль, который могут позволить себе уверенные в своей правоте мужчины, или, в редком случае, конченые психопаты. Висам смотрел на меня, как на дорогую эксклюзивную вещь. Вещь, место которой — в сейфе, вдали от посторонних глаз.

— Принимать ислам не обязательно. Сейчас. Позже ты и сама этого захочешь.

Его не задевало мое холодное презрение и демонстрация самоуверенности. Я все поняла с первого раза. Но уж так устроен каждый человек — нужно либо убедиться, либо опровергнуть собственные доводы.

— Поясни, на каком основании твоя мать опустилась до оскорблений и закрыла меня в этой комнате. Ты решил, как я понимаю, стать главным организатором этого преступления?

Висам ответил не сразу. Затем медленно, словно опасный хищник, приблизился ко мне.

Тревога вскипела в груди молниеносно, словно извержение вулкана. Но я сделала все, чтобы не отшатнуться, не дрогнуть и не выдать своих чувств. Было заметно, что такой реакции мой похититель не ожидал.

Как и прежде, порыв горячего пустынного ветра пролетел по моим натянутым нервам, опаляя, а затем остывая инеем. Темная бездна глубины его глаз протянула руки, затягивая в свои сети, опутывая, не желая выпускать ни физически, ни ментально. Мы смотрели друг другу в глаза, прекрасно понимая, что происходит. И даже чувства друг друга были перед нами, как на ладони.

Лучше бы я была и наивной. По крайней мере, у меня бы оставалась надежда на то, что я вырвусь из подобной передряги.

Висам поднял руку. Коснулся теплыми пальцами моей щеки, оставив на коже обжигающую метку. Уже не любовника, а полноправного владельца. Хотела бы я истолковать этот жест иначе, но увы! Обстановка, запах восточных благовоний, моя одежда, в конце концов — все это уже не оставляло шансов на заблуждение.

— Ты все сама прекрасно поняла, Аблькисс. Ты не покинешь пределы дворца. Не свяжешься со своей семьей, пока я не решу, что ты этого достойна. С этой минуты ты полностью моя. Телом, душой, всеми своими мыслями и желаниями!

Навкрняка в книжке о любви это прозвучало бы иначе. Воспламенило бы кровь и мозг, заставив меня забыть и о свободе, и о прежней жизни. Даже Зейнаб на это бесстыдно намекала, словно похищение и удержание в плену — в порядке вещей! Моя же реакция была и близко не похожа на ту романтическую херню, которую авторы вкладывают в головы потенциальных жертв стокгольмского синдрома.

У меня повысилось давление. Кровь кипела — это да. Но не от страсти и не от желания немедленно отдаться захватчику. Хотелось съездить по его лицу, и не красивой пощечиной в стиле леди, а кулаком, разбивая нос! А вместе с тем я уже понимала: хоть сравняй с землей дворец эмира в припадке ярости, ничего не изменится.

Висам не примет иного решения. Его мать скорее укутает меня в смирительную рубашку, чем от греха подальше вытолкает в направлении аэропорта. Можно уповать на благоразумие эмира, но с другой стороны — неужели он не видит, что происходит прямо перед его носом? Если видит — тут не обошлось без одобрения.

— Висам, — я увернулась от поглаживания, шлепнув его по руке. — Ты же не конченый варвар, который вчера выбрался из песка! Ты сам понимаешь, что даже если удастся держать меня тут, я тебя возненавижу. Ты так хочешь? Немедленно принеси мой телефон, а потом мы поговорим! Я останусь здесь только на таких условиях, и запомни…

Я прервала свою гневную речь, уже лишённую налета хладнокровия, неожиданным, даже испуганным полувскриком — полувздохом. Мои пальцы оказались в стальной хватке ладони Висама. Я даже испугаться не успела, настолько была ошарашена этим поступком. А Висам не стал ждать, пока я приду в себя: свободной рукой зафиксировал мой подбородок, впечатывая подушечки пальцев в скулы.

— Кажется, Аблькисс, ты не из тех, кто понимает с первого раза. Что ж, я тебе поясню. Больше нет Киры Полянской! Никто не знает, где ты и с кем. Никто не придет тебе на помощь! И если ты ещё раз посмеешь ударить меня, ты жестоко поплатишься! Я ясно выразился?

Я не знала, осталась ли на мне прежняя маска хладнокровия. Стало трудно дышать. Казалось, хватка Висама сжимала не мое лицо, а шею. Я даже не представляла, что когда-то настанет тот миг, когда я увижу его таким. Что вместо избалованного сына эмира, порхающего от одной юбки к другой, мной предстанет опасный, властный и подавляющий мужчина, настолько уверенный в себе, что похитить наследницу миллионного бизнеса для него не составит никакого труда. А я не ошиблась. Все это я видела в его глазах. Сердце билось в груди пойманной птицей, а рассудок пошел рваными огненными разломами. Только теперь он понял, что все происходящее — не шутки.