— Скоро мы будем дома… — горячо прошептала, ощутив каменную эрекцию мужа. — Придётся… потерпеть…

Далиль погладил ее по щеке, выдохнул. Затем прижал к себе, поцеловав лоб.

— Ты каждую минуту сводишь меня с ума. Разлука дается мне тяжело. Иногда даже думаю, что следовало закрыт тебя в стенах нашего имения и никуда не выпускать…

— Уже поздно, муж, — игриво ответила Газаль. — Надо было сделать так изначально. Расскажи, как прошла твоя поездка?

Далиль заколебался. Затем посмотрел в глаза жены.

— Я посетил эмират. Я видел твоего отца. Ты должна об этом знать.

Лицо девушки замкнулось, по нему словно тень пробежала. Губы задрожали, и она повернулась к окну, глядя на пролетающие мимо пейзажи.

— У меня нет отца, Далиль. Видит Аллах, я пыталась его простить, но смерть моего брата не прощу никогда. Не проходит и дня, как я не думаю о нем. О жестоком поступке отца, поступке, который не имел никакого смысла, кроме утоления его жестокости. Эти игры стоили жизни Висаму.

— Газаль, — Далиль погладил ее по руке. — Тело твоего брата так и не было найдено. Он пропал без вести, а это значит, что надежда осталась. Пока ты не видела его мертвым, рано терять надежду. Аллах посылает нам испытания, порой для того, чтобы мы начали ценить то, что имеем.

— Далиль, прошло два года. Мы оба знаем, что Висам не мог выжить один в пустыне. И то, что его не нашли, ничего не значит.

— Ну а что говорит в этом случая теория вероятности?

— Только то, что она имеет мало общего с жизнью. Мне нужно смириться, что его больше нет. И каждый раз у меня это получается… а потом приходит новый день, и я понимаю, нет, не получилось. Это как новое логарифмическое уравнение, которое никогда не решить даже мне.

Воспоминания о брате растрогали принцессу. Но Далиль все равно нашел слова и жесты поддержки, и в свои апартаменты в Амстердаме муж и жена вернулись в приподнятом настроении. Ожидание конца разлуки пересилило. Оба думали о т ом, как бы не наброситься друг на друга, стоит им переступить порог.

Два года. А любовь между ними только крепла и росла, выше и выше, в плюс бесконечность, выражаясь языком математиков.

От высокого дерева поспешно отделилась широкоплечая тень. Так стремительно, что охрана не успела взять чету бин Зареми в кольцо. Но тем не менее, оперативно отреагировала, кинувшись на незнакомца.

Шейх бин Зареми хотел было остановить бодигардов, чтобы не причинили мужчине излишнего вреда, пока не выяснится, что же ему надо, но не успел. Незнакомец вытянул руку, и меньше чем за долю секунд элитная охрана оказалась на асфальте. Таинственный гость обезвредил их, как будто играючи, применив не нанесшие особого вреда приемы.

Когда навстречу ему двинулся водитель, на ходу выхватывая пистолет, боец занял оборонительную стойку, чтобы продолжить бой врукопашную. Прыжок, удар ногой в тяжелом армейском ботинке по руке — пистолет глухо цокнул об асфальт.

В этот же момент капюшон, скрывающий его лицо, сполз на шею. Мужчина же это едва заметил. Выпрямился, поразив ошеломленных супругов крепким, как у морского пехотинца, телосложением. Даже короткая стрижка выдавала в нем военного, солдата удачи. Не обращая более внимания на кряхтящую на асфальте охрану, он сделал шаг вперед.

Газаль приложила ладони к лицу и, качая головой, отступила назад.

— Нет… — произнесла она побелевшими губами, чувствуя, как рассудок медленно ускользает, а руки мужа успевают её подхватить. — Нет… этого… просто не может быть…

Когда она открыла глаза, вопреки ожиданиям, не увидела своего дорогого супруга рядом. Вместо него ей тепло улыбнулся семейный доктор, приятная женщина неопределенного возраста. Она и проинформировала, что у Газаль попросту случился срыв вследствие нервного потрясения, и сейчас главное восстановить силы. Лишь убедившись, что рассудок не подвел ее и брат точно восстал из ниоткуда, живым и невредимым, девушка выпила успокаивающий настой и уснула, чтобы крепко проспать до рассвета.

А утром ей пришлось снова пережить события прошедших лет. Окунуться в те воспоминания, которые и поныне вызывали дрожь в теле и ощущение глубокой ненависти к своему отцу.

Когда Газаль Сафия спустилась к завтраку, Далиль и Висам были настолько заняты беседой, что не сразу заметили ее. Брат повернул голову. Его черные глаза стали иными: не было в них того пламени, что ранее сжигало здравый смысл и заставляло действовать импульсивно. Во всем его облике было что-то иное. Как будто свалившиеся испытания ожесточили его, закалили, заставили переродиться. Газаль даже напряглась, когда брат Висам без лишних слов сделал шаг ей навстречу и крепко обнял, спрятав скупую мужскую слезу. Поцеловал в лоб, не проронил ни слова.

Он был неестественно молчалив и сосредоточен. Смотрел в одну точку, о чем-то думая. Далилю пришлось взять на себя все повествование.

…В ту ночь песчаная буря быстро скрыла следы укрывшегося среди бараханов Висама. В отчаянии, погруженный в свою боль, он даже не заметил ее горячих порывов. Он шел на смерть вполне осознанно и не хотел, чтобы его нашли. Но у Аллаха были свои планы.

Жизнь отказывалась покидать сильное и выносливое тело даже тогда, когда оно рухнуло без сил и сознания под палящим солнцем. К вечеру сын эмира был еще жив, хоть и находился в глубоком бреду, предшествовавшем летаргическому сну. Здесь, на закате, вдали послышался рев моторов.

Это могло быть миражом. Только круживший над умирающим мужчиной дикий сокол наблюдал, как все четче проступали очертания колонны из пяти джипов камуфляжной расцветки.

Это была секретная операция НАТО, призванная перекрыть транзит оружия. Новый путь траффика проходил в километре от того места, где Висам обирался встретить свою смерть в уверенности, что никто ему не помешает. В этот момент и он, и бойцы американской армии хотели одного и того же: остаться незамеченными и как можно скорее выполнить свою работу. Достичь поставленных целей.

Почему его спасли — никто не мог точно ответить. Ведь свидетель участникам спецоперации был не нужен. Но тем не менее Висама увезли сначала на базу, а затем на вертолете — в военный госпиталь. За все это время он так и не пришел в себя.

Восстановление было долгим. А когда кризис миновал, Висам этому не обрадовался. Его жизнь потеряла смысл.

Он ни с кем не общался. Смотрел в окно, отвергая пищу и игнорируя расспросы. Ему хотелось исчезнуть. Он даже не нашел в себе сил поблагодарить своих спасителей. Старался не плакать, но не мог не думать о Кире каждый день и каждый час.

Шли дни. Апатия становилась все глубже. Она обнимала обманчиво-ласково, обжигала могильным холодом, в ее воркующем голосе слышался шорох лезвий. И словно в наказание, стирала волю уйти из жизни. Молола в своих жерновах, превращая в песок, такой же белый и горячий, как был там. В пустыне. Там, где Висама должны были оставить умереть. Потому что сейчас он был внутренне мертв куда сильнее.

Изранен, вспорот и лишен всего. Смерть была бы лучшим выходим.

Дни шли. Апатия достигла критической точки. Непонятно, чем бы все эт о закончилось, если бы не визит морских пехотинцев, спасших ему жизнь. Прошел всего месяц. Они и явились поздравить Висама со вторым рождением и первой круглой датой…

Как солдатам удачи, каждый раз заглядывающим в лицо смерти, удалось сделать для наследника Аль-Махаби то, что не удалось психоаналитикам высшей категории, оставалось загадкой для всех. Но с этого визита Висам как будто ожил. Стряхнул с себя сети отрешенности и впервые за долгое время пошел на диалог. Но ка кни парадоксально, это просветление было вызвано не исцелением. Висам просто понял, где можно найти смерть и утопить свою боль.

Как только тело и дух окрепли, в прошлом избалованный принц, чьи желания выполнялись по щелчку пальцев, богатый наследник, привыкший получать все, что захочет, похоронил все воспоминания о своем прошлом.

Он знал, что заберет его боль. Он теперь всегда будет в эпицентре смерти, риска и опасности. Если ему суждено умереть, он умрет с именем своей Аблькисс на губах. Решение было принято.