«Что со мной?

Наверное, переутомился. Все вполне естественно, сколько месяцев я не занимался наукой!» — успокаивал он себя.

Его труд — значительное и кропотливое исследование — был закончен. Главное теперь — превратить его в дипломную работу, а фактически — в реальную диссертацию.

Отсутствие литературы создавало массу помех. Он запасся множеством книг из университетской библиотеки, но той новейшей иностранной литературы, которая осталась в квартире Давида Георгадзе, нельзя было найти ни у кого в Тбилиси.

Сердце опять остановилось. Опять он ощутил в голове холодный и влажный воздух.

«Нет, мое состояние не объяснимо утомлением, я не чувствую ни малейшей физической или умственной усталости!

Тогда отчего накатывает на меня эта жуть?

Кто знает, сколько еще непредвиденных напастей поджидает меня впереди?!»

Рамаз Коринтели не ошибался, интуиция молодого ученого улавливала импульсы, предвещающие нечто ужасное.

Стараясь развеять тягостные мысли, он приблизился к окну, выглянул во двор.

Дворик, зажатый четырьмя огромными бетонными кубами, был полон легковых машин.

Листья деревьев нехарактерно для середины июля побурели. Стоящие в квадратных выемках раскаленного асфальта деревья тянулись ввысь в надежде вырваться за бетонные стены. Их непропорционально тонкие стволы и устремленные к небу чахлые кроны хирели от постоянного жара асфальта и чада машин.

Рамаз прижался виском к стеклу приоткрытой створки окна. Ему вспомнился ректор университета, высокий, худощавый, с посеребренными висками профессор, столь скептически отнесшийся поначалу к способностям заочника.

Двумя неделями раньше Зураб Торадзе предупредил ректора, что сведет его с молодым человеком феноменальных таланта и знаний. Главврач так расписал бывшего пациента, что ректор счел его просто фантазером и, в общем-то, даже не выслушал толком. Недоверие ректора задело Торадзе, и он запальчиво бросил:

— Вы, видимо, не принимаете всерьез мои слова. Вам представляется, что я нахваливаю Рамаза Коринтели, как сотни родителей и ходатаев своих отпрысков и протеже. Лучше я приведу его, и вы сами с ним поговорите. Полагаясь на вашу непредвзятость, я верю, что вы не сочтете зазорным для себя признать, что он феноменально одарен и в высшей степени образован.

И на это заявление ректор не обратил особого внимания. Он хорошо знал пристрастие Торадзе к пышным и пылким речам. Не проявляя интереса к его протеже, он не вызвал декана и не поинтересовался у того личностью «феноменального» юноши.

Настал день, когда ректор принял Торадзе вместе с его бывшим пациентом.

Он встретил обоих стоя, обоим подал руку, затем опустился в мягкое вращающееся кресло, пригладил посеребренные виски и с чуть заметной насмешливой улыбкой адресовался к Рамазу:

— Итак, это вы обладатель феноменальных способностей и знаний?

— Я Рамаз Коринтели, — вызывающе отрубил молодой человек, — Рамаз Михайлович Коринтели.

Ректора несколько смутили странновато вспыхнувшие глаза посетителя.

— Я, кажется, не сказал вам ничего обидного?! — недоуменно пожал он плечами и посмотрел на Торадзе, словно призывая того в свидетели.

— Рамаз Коринтели не обиделся, — понял его главный врач, — он просто чересчур чувствителен и самолюбив.

У ректора испортилось настроение, он пожалел, что предварительно не переговорил с деканом или не ознакомился с личным делом студента.

— Вот и хорошо, — сказал он слегка обиженным, слегка смущенным голосом. — Итак, вы хотите сдать все предметы за три курса и в конце января защитить диплом? Вы понимаете, какое это нарушение всех правил и установок?

— Да, но разве не встречаются исключения? Мергелян, например, в восемнадцать лет стал академиком.

— Мергелян, Мергелян… — протянул ректор, откидываясь на спинку кресла и глядя в потолок. — Мергелян, молодой человек, редчайшее исключение. Дай вам бог дотянуться до него и даже более того!

— Уверяю вас, батоно Серги, Рамаз Коринтели никому не уступит. Может быть, вы снизойдете и побеседуете с ним? — У Зураба Торадзе дрогнул голос.

— Вы уже пишете диплом? — спросил вдруг ректор, глядя прямо в глаза Коринтели.

— Уже написал, уважаемый, — принял вызов Рамаз.

Для него не составило труда понять, что ректор с самого начала выражает ему недоверие. На глазах это недоверие перерастало в раздражение. В душе молодого человека вспыхнуло мстительное чувство. Он решил язвить на каждом слове.

Ректора подавляли сверкающие глаза юноши. На его счастье, зазвонил телефон. С быстротой молнии он повернулся в кресле и поднял трубку:

— Алло!

Пауза.

— Да!

Пауза.

— Да. Да!

Пауза.

— Вас понял! Всего хорошего! — Вот и все, что он произнес довольно нервозно, и повесил трубку. — Меня вызывают в Министерство просвещения! — задумчиво объяснил он и снова повернулся к Коринтели. — Прекрасно, что вы закончили диплом, но позвольте не как ректору, а как коллеге спросить вас, какую тему вы выбрали без руководителя и безо всякой помощи?

— Постараюсь объяснить вам поподробнее, тем более что я уверен: решенная мною проблема крайне заинтересует вас.

— У вас, значит, проблема даже решена? В дипломной работе мы не требуем сразу постановки и решения проблемы. Но коли вы решили, естественен мой интерес, что это за проблема и почему она должна заинтересовать меня?

— Я сейчас же могу вам доказать, что проблема решена мной окончательно. Говоря, что вас заинтересует мой диплом, я, думается, не ошибся. Я решил вопрос, с которым лично вы так и не смогли справиться.

— В частности? — Ректор был заинтригован. Потаенная ирония, заметная лишь искушенному взгляду, перестала морщинить уголки его глаз. Он чувствовал, что столкнулся со странной и непреклонной личностью. Только не мог догадаться, сколько неожиданностей ждет его впереди.

— В частности? — опять зло блеснули глаза Коринтели. — В частности, я умышленно взял проблему, к которой вы не подобрали ключа. Взял специально, так как, во-первых, предвидел наперед, что моя «феноменальность» вызовет у вас только насмешку, а во-вторых, я знаю ваше отношение к молодежи. Не вообще, в масштабе университета, но в частности, к вашим молодым коллегам. В масштабе университета вы играете роль снисходительного и любящего молодежь ректора.

— Молодой человек, вам не кажется, что ваша дерзость переходит всяческие границы? — Возмущенный ректор с таким видом повернулся к Торадзе, словно требовал от него ответа за невоспитанность подопечного.

В ответ врач беспомощно развел руками. Он прекрасно понимал, что его вмешательство еще больше распалит Рамаза Коринтели.

— Может быть, уважаемый, может быть, я в самом деле хватил лишку. Но отложим вопросы этики до лучших времен. Давайте вернемся к рентгеновскому излучению из созвездия Геркулеса. Ваш труд, если вы помните, начинался фразой, что в 1971 году один из спутников зафиксировал мощное рентгеновское излучение из восточного сектора созвездия Геркулеса. Ученых поразила одна странность: излучение неожиданно прекратилось. И вот после восьмимесячного перерыва аппаратура снова зафиксировала его, испускаемое каким-то телом сферообразной восточной группировки созвездия. Ваш взгляд оказался ошибочным в силу ряда обстоятельств: вы не смогли обнаружить, не нашли тело, вокруг которого вращается источник излучения. Ни вы, ни ваши коллеги в международном масштабе не обнаружили его по той простой причине, что не пытались искать там, где нужно. За объяснением вашей проблемы вы обратились к иным сферам и посему отклонились от пути к истине.

— А вы? В каком направлении вы ведете работу?

Рамаз понял, что победил, — ректор с напряженным интересом и почтительностью ловил каждое его слово.

— Вы и ваши коллеги проглядели одно. Вещество звезды обладает плазмой высокой температуры, вдобавок еще и электропроводимой. Звезда начинает рентгеновское излучение, и здесь ее что-то «возмущает». Вы лучше меня знаете, что, согласно общепринятой модели, часть массы главной звезды стремится к нейтронной звезде и во время сближения ее скорость несколько падает, что способствует так называемому термическому, рентгеновскому излучению. Я обнаружил нейтронную звезду, которая обращается вокруг исследуемой звезды Геркулеса с периодом один и семь десятых дня, — Он внезапно замолчал, испытующе глядя на ректора, словно хотел узнать, какое впечатление произвели его пояснения на всемирно известного, но сверх меры самоуверенного ученого. — Если угодно, я готов предъявить мою дипломную работу, которая поможет вам детально ознакомиться с моими соображениями, расчетами и выводами, — неожиданно коротко закруглился Рамаз и протянул ректору аккуратно сложенные листки.