5
Полтора века геологи безуспешно искали нефть на Урале. В результате поисков вера в уральскую нефть сменилась сомнением, а потом сомнение уступило место скептицизму.
Сагит Гиззатович понимал, что они, руководители экспедиции, стоят на пороге неизвестного. Их ждет удача или бесславный финал. Заменив Великорецкого, Сагит Гиззатович не отказался от его формулы: успех пополам с Беловым, в случае поражения отвечает один главный геолог. Пускай тогда Белов выкручивается как может. Хамзин не обязан идти с ним ко дну…
Когда принималось решение об опробовании первой скважины, Сагит Гиззатович занял самую осторожную позицию. Он не горячился, как нетерпеливый Белов или страстный Ага Мамед, и не возражал против опробования. Зато он срочно послал письмо Великорецкому, в котором писал, что мало верит в успех опробования скважины. Ему важно было заручиться поддержкой Казимира Павловича и треста. И застраховать себя в случае неудачи.
…Первая буровая, стоявшая в низине, со всех сторон была окружена водой. Вокруг нее, насколько видит глаз, разлилась Белая. Ее воды подступили к основанию вышки.
Ага Мамед спокойно отдал команду:
— Подготовиться. Спустить сваб!
Свабирование — очистка скважины. Буровики называют этот процесс возбуждением скважины. Вытягивая сваб, они как бы приглашают нефть следовать за свабом на поверхность земли.
— Один… два… три… — считает Ага Мамед количество свабов.
Однако не слышно глухого урчания, подземного гула, который обычно предшествует нефтяному фонтану.
— Пять… шесть… семь…
Гортанный голос азербайджанца монотонно ведет счет:
— Одиннадцать… двенадцать… тринадцать…
Белов молча следит за небольшой струей воды, выливающейся из устья скважины. Ему не о чем говорить. Старший буровой мастер отлично знает свое дело.
Рядом с Беловым стоит Хамзин. Он тоже не отрывает глаз от устья скважины. Все ждут.
Тихо переговариваются Милованова и Камиля.
— Неужели не пойдет нефть? — спрашивает Камиля.
Что может ответить Людмила Михайловна? Они вместе с Беловым приняли решение опробовать первую скважину, как только долото дошло до артинского пласта. Просчитаться они как будто не могли: керн, извлеченный из скважины, определенно говорил о присутствии нефти.
Дикие утки кружатся над коричневым морем разлива. Припекает солнце. Издали донесся долгий гудок парохода — в половодье даже в верховья Белой заходят буксирные суда.
— Двадцать три… двадцать четыре… двадцать пять…
Сменились рабочие, свабирующие скважину. Белов будто не обратил на это внимания.
— Тридцать восемь… тридцать девять… сорок…
На площадку поднялась новая смена. Хамзин, угрюмо наблюдавший за свабированием, не выдержал:
— Артем Алексеевич, не хватит ли?
— Нет еще.
— За эти дни Артем Алексеевич похудел, — заметила Камиля.
Людмила Михайловна взглянула на Белова, прислонившегося к столбу. Главный геолог, казалось, прирос к месту.
— Сорок восемь…
Из пасти скважины вдруг вырвался столб грязи. Люди отпрянули назад. Буровики сбежали с площадки. За эти минуты они преобразились. Они были похожи на охотников, добравшихся до дичи. Грязевой фонтан обычно предшествует фонтану нефти.
Теперь больше нечего делать, остается только ждать.
Грязевой фонтан, достигнув первых поперечных перекладин, вскинулся к вертлюгу, и… стал светлеть.
— Вода, — прошептал бурильщик. — Чистая вода.
— Будь она проклята! — вырвалось у Ага Мамеда.
Из скважины била струя прозрачной воды. Омыв станки, вышку и трубы, подземная вода стекала в Белую.
— Сухая, — прошептал кто-то.
Так иронически называют нефтяники скважину, из которой вместо нефти бьет вода.
— Как же быть дальше? — обернулся Хамзин к Белову.
Тот махнул рукой.
— Пусть бьет, может, разгуляется…
В душе он понимал, что надежды на нефть почти никакой.
К нему подошли Ага Мамед, Милованова. Только Хамзин остался на своем месте.
Белов, не проронив ни слова, повернулся и медленно пошел к Карасяю.
Он вздрогнул, услышав за собой голос Шаймурата:
— Надо отоспаться, инженер…
Старик шел рядом, стараясь шагать в ногу с Беловым. Геолог слабо улыбнулся.
— Ты о чем, Шаймурат?
— Не надо вешать голову. Нет четверга, который не уступил бы пятнице.
6
Когда Белов переступил порог, Хамзин поспешно спрятал лист бумаги, на котором что-то писал.
— Я был на второй…
Хамзин вышел из-за стола, протянул руку.
— Рассказывай, что утешительного.
Белов осунулся, под глазами мешки. Это уже не тот Белов, который шумел и требовал, а совсем другой — подавленный, угрюмый. Видно, никто не рождается хмурым и печальным, человека делает таким тяжелая жизнь.
Вторая буровая дошла до проектной глубины, но никаких признаков нефти не обнаружилось. Что же такое? Неужели погребенные рифовые массивы, на след которых как будто напали, пробурив первую скважину, ускользнули от геологов? Неужели в этой долине так разнообразна структура пластов?
— Сагит Гиззатович, помогите разобраться… Черт знает что происходит. Голова кругом идет…
«Ты сам, браток, настаивал на бурении, не я, — подумал Хамзин. — Заварил кашу, а теперь расхлебывай. Геология, брат, дорогая штука. Всадил более десяти миллионов, а теперь призадумался?»
— Конечно, следует разобраться во всем, — произнес он вслух.
— Я и сам знаю, что надо разобраться! Но как?
«Теперь это тебе не поможет, — мелькнула мысль, и вдруг пришла другая, страшная: — Белов может потянуть и тебя ко дну, если вовремя не примешь меры».
— Подготовь обстоятельный доклад, обсудим на производственном совещании. Соберем не только геологов, но и буровиков. Они все народ опытный, могут дать дельный совет…
Похлопав Белова по спине, Хамзин добавил:
— Что-нибудь придумаем. Я сам займусь кернами. Если не найдем ответа, обратимся за помощью в трест или в Москву.
Проводив Белова, Хамзин вытащил из ящика стола незаконченное письмо и снова стал писать.
«Только что у меня был Белов. Посмотрели бы Вы, Казимир Павлович, на него… Да ведь и есть от чего огорчаться: и вторая буровая не обнаружила даже признаков нефти. Характеристика этой скважины не совпадает с характеристикой первой… После наносов, как показывает геолого-технический наряд, идет кунгурский ярус. Артинская толща худосочна. Ее прошли, не обнаружив никаких следов газа или нефтяных капель…»
Откинувшись на спинку стула задумался: пожалуй, стоит пожаловаться.
«Не могу не сожалеть, что согласился остаться на Вашем месте. Вижу, не сносить мне головы. И все же считаю себя обязанным предупредить Вас и через Вас руководство треста Уралнефть о случившемся. Две скважины из четырех дали отрицательный ответ. Чем кончится этот безрассудный опыт, покажет ближайшее будущее… Надеюсь, вы не останетесь безразличным к судьбе нашей экспедиции…»
Пожелав доброго здоровья и успехов в работе, Хамзин поставил точку.
Для начальника экспедиции начались трудные дни.
7
Неспокойно было и на четвертой буровой: рабочие тяжело переживали неудачу первых двух скважин. Ага Мамед прекрасно это понимал. Если бы он заглянул кому-нибудь в глаза, то увидел бы в них тоску. Так бывает на фронте, когда часть преследуют поражения. Люди становятся инертными, безразличными, раздражительными. Слабые начинают сдавать.
«Ну и люди! После первых испытаний сразу в кусты! — ругался Ага Мамед. — Одни собирались уезжать, другие ударились в панику, третьи рассуждают: «Моя хата с краю, ничего не знаю».
Его только что вызывал Хамзин. Эта хитрая лиса все уговаривает прекратить бурение. Дескать, вы старый коммунист, директор конторы — вам и карты в руки. Кому-кому, а вам, мол, надо подумать о последствиях.
Даже Милованова растерялась: «Ага, а вдруг и в самом деле мы бурим на пустом месте?..»
