Не так просто победить Губкина. У «комиссара» огромная эрудиция, он отличный оратор и авторитетом пользуется. Казимир Павлович поежился, вспомнив выступление Ивана Михайловича, которое он слышал совсем недавно в Москве.

— Может быть, перекусим здесь? — спросил Великорецкий, увидев силуэт элеватора.

— Остается час езды, — возразил Белов, сидевший на заднем сиденье. — Надо бы засветло добраться до Карасяя.

Это был самый длинный разговор между ними за все время пути.

Белов сошел с машины возле конторы, Великорецкий поехал к себе. Почти у самого дома машину перехватил Хамзин. Обняв Казимира Павловича, Хамзин потащил его к себе:

— У меня уже и стол накрыт. Согреетесь с дороги, подкрепитесь.

Казимир Павлович, попросив шофера завезти чемоданы на свою квартиру, с удовольствием принял приглашение Сагита Гиззатовича. Усаживая его за стол, Хамзин нетерпеливо спросил:

— Ну как?

Казимир Павлович выпил полстакана водки и сразу согрелся. Монотонное, уютное тиканье множества часов, тепло и водка заметно подняли его настроение.

— Меня пригласили на Совет по изучению производительных сил СССР, — рассказывал Казимир Павлович. — Там говорили о многом, всего не перескажешь, но я сначала расскажу о том, что касалось нас. В ходе обсуждения плана работы Совета кто-то задал вопрос о разведочных работах по нефти. Вот тут-то и заварилась каша. Губкин, как и следовало ожидать, стал отстаивать необходимость освоения Урало-Волжской области. Его несколько раз прерывал Сергей Сергеевич — помните? — он в главке работает. Он напомнил Губкину о безрезультатных исследованиях московских, ленинградских и казанских геологов, вспомнил знаменитого английского геолога Мурчисона и французского ученого Вернейла, которые тоже оспаривали наличие промышленной нефти между Уралом и Волгой. Но вы же знаете Губкина. Он полез на рожон. Сергей Сергеевич кричит: «Еще перед мировой войной на моих глазах там бурил бугульминский помещик Малакиенко!» Губкин возражает: «Как же, — говорит, — мог Малакиенко надеяться на успех, если глубина скважины не превышала тридцати пяти метров?» Кто-то напомнил, что американский промышленник Шандор бурил на триста пятьдесят метров и все равно нефти не обнаружил. И это Губкина не убедило. Заладил одно: надо закладывать новые скважины, поглубже. Тут Сергей Сергеевич не выдержал: «Как вам удалось, — говорит, — установить проектную глубину несуществующих буровых на несуществующем промысле?» На это Губкин спокойно заявил: «При определении проектной глубины мы исходим из опыта первого уральского месторождения в Верхнечусовских Городках…»

Потом в своем выступлении Сергей Сергеевич в пух и прах разнес Губкина. «Смешно ссылаться на Верхнечусовские Городки, — сказал он, — этот промысел погиб, не успев родиться, и торжественно похоронил теорию о промышленной нефти на Урале».

Тут подняла крик молодежь. Известно, этим самонадеянным юнцам всюду мерещатся великие открытия. Сергею Сергеевичу не давали говорить, обвиняли в трусости и недальновидности.

— Чем же эта потасовка кончилась?

— Губкин защищался упорно. «Почти все старые исследователи восточной нефти, — заявил он, — приписывали Урало-Волжской области мирную геологическую историю. Эта легенда развеяна работами последних экспедиций. Теперь даже наши противники не могут оспаривать связь нефтеносности с определенными структурными формами земной коры. Значит, напрашивается единственно правильный вывод: нефть можно и нужно искать в глубоко залегающих пластах».

— И вы не возразили против этого?

— Ему возражали многие. Я тоже напомнил о риске глубокого бурения, но тут Губкин напустился на меня. «Да, мы пойдем на определенный риск! Первые скважины закладывали в спешке — когда страна испытывала недостаток в нефтепродуктах. Бурили перед мировой войной и во время гражданской войны… Теперь мы имеем возможность уделить больше внимания Урало-Волжской области. Только бурение поможет нам решить проблему новой нефтяной базы. Сотни совещаний не заменят нескольких буровых…»

— И что же, Губкин победил?

Казимир Павлович удивился, услыхав приглушенный шепот Хамзина. Что с ним? Почему его так волнует решение Совета?

Он с удовольствием сообщил:

— Совет проголосовал против Губкина. Но старик заставил и заставит многих призадуматься, даже своих противников.

— Меня интересует решение…

— Надо ожидать приказа наркома.

Хамзин долил стакан Великорецкого и торжественно произнес:

— Выпьем за благополучное ваше возвращение!

— Да, я не сказал вам самого главного. Только по секрету, это должно остаться между нами, — продолжал Казимир Павлович. — Я ухожу от вас. Мне предложили перейти в Пермь, главным геологом треста.

— И вы дали согласие?

— Да. Одобряете?

Хамзин насторожился. Кто же останется вместо Великорецкого, кто возглавит экспедицию? Нельзя упускать такую возможность.

— На кого же вы нас оставляете? — осторожно спросил Хамзин. — Неужели мы попадем под пяту Белова?

У старика было превосходное настроение.

— Само собой разумеется, я оставлю вместо себя вас.

— Вряд ли это возможно в моем возрасте…

Великорецкий успокоил:

— Москва уже одобрила мой выбор. Поздравляю!

— Завидую я вам, — вздохнул Хамзин. — Во-первых, как ни говорите, город. Пусть захолустный, но все-таки город. Чистая постель, нормальное питание, интеллигентное окружение, театр и так далее. Во-вторых, вам пора заняться лечением. Врачи живо поставят вас на ноги. Да и нам теперь вы сможете больше помогать. У вас будет власть! А за доверие благодарю. Такое никогда не забывается. Я всегда ценил вашу дружбу…

Часом позже Хамзин спросил:

— Когда собираетесь уезжать?

Великорецкий пожал плечами.

— Наверное, через несколько деньков, как только получим приказ.

— Теперь выслушайте меня, — сказал Хамзин.

Великорецкий, сделав над собой усилие, возразил:

— Нельзя ли отложить деловой разговор до завтра?

— Нельзя. Нам надо поговорить сегодня. Если вы хотите спасти свое доброе имя, вы должны действовать немедленно.

Казимир Павлович покорно склонил голову.

— Поражение Губкина в Совете по изучению производительных сил СССР дает нам возможность решительно выступить против авантюристов. Губкина взяли за горло в Москве, а нам здесь надо взяться за Белова. Они друг друга стоят.

Великорецкий не ухватился за эту идею: он был осторожен. Да и дела экспедиции теперь его мало касаются.

— Как же я возьму Белова за горло? Теперь это уже ваше дело. — У Казимира Павловича хватило чувства юмора, чтобы улыбнуться.

Хамзин сердито продолжал:

— Вы сами отлично понимаете, что при сложившихся обстоятельствах необходимо принять экстренные меры. Надо создать авторитетную комиссию, привлечь местную власть, проверить деятельность Белова…

Великорецкий молчал. От него требовали решительных действий, а он был бы рад, если бы все это произошло уже без него.

— Конечно, я вам благодарен за совет. Только дайте все обдумать. Я не люблю торопиться… — сказал неопределенно Великорецкий.

— Смотрите, как бы не опоздать.

— Обязательно подумаю, — пообещал Великорецкий, поднимаясь. — Перед отъездом соберу всех и выскажу свое мнение. Можете быть уверены во мне.

Великорецкий сдержал свое слово. Накануне отъезда он собрал геологов и обратился к ним с речью:

— Вы уже, наверно, знаете, дорогие мои коллеги, что я уезжаю, теперь мне придется заниматься не одной, а несколькими экспедициями. Однако Башкирская экспедиция останется для меня самой интересной. Я пристально буду следить за вашими успехами, и вы можете рассчитывать на мою поддержку. Пишите, звоните, приезжайте.

Повернувшись к Белову, он добавил:

— Мы с вами, Артем Алексеевич, не во всем соглашались. Я не разделяю ваших убеждений, но я не увожу с собой обиды на вас. Будущее покажет, кто из нас прав. Мне жаль расставаться с вами, Людмила Михайловна, и с вами, Сагит Гиззатович… Я уезжаю не без душевной боли, но я уверен, что Сагит Гиззатович, опытный геолог, лучше меня сумеет руководить экспедицией. Желаю вам всем больших успехов!..