В отличие от Восточной Сибири изобразительные материалы западносибирского очага происходят с поселений и жертвенных мест и лишь изредка из погребений. Большая часть каменной скульптуры из районов Тоболо-Иртышья — случайные находки, что усложняет их хронологическую привязку и семантическую интерпретацию.
В эпоху бронзы западносибирское искусство обогащается новыми сюжетами, среди которых большое место занимает образ человека. Расцветает анималистическая скульптура, продолжающая традиции неолитической эпохи. Она представлена сюжетами, характерными для неолита (медведь, лось, водоплавающая птица), но становится более многообразной. Первобытно-реалистический стиль в изображении животных начиная со второй половины II тыс. до н. э. обнаруживает тенденцию к упрощению и схематизации. Но появляются новые семантические моменты: совмещение на одном предмете изображений двух животных, появление синкретических образов, усиление образной символики, что свидетельствует об усложнении культовых воззрений. Получает широкое распространение специфическая черта западносибирского искусства эпохи бронзы — украшение глиняной посуды зоо-антропоморфными рельефами. Больших высот достигает искусство орнаментации глиняной посуды, становятся характерными бронзовые украшения с солярной символикой (Косарев, 1981, с. 259).
Изображения человека. Самыми ранними образцами урало-западносибирской антропоморфной скульптуры эпохи бронзы являются деревянные идолы Горбуновского торфяника в Восточном Зауралье (Эдинг, 1940, Мошинская, 1976) (рис. 120, 11–13). При всей индивидуальности им присуще устойчивое однообразие в моделировке лица. Неизменно подчеркнуты крупный нос и резко выступающие надбровья. Глаза и щеки переданы неразделенной плоскостью, уходящей под выступы бровей. На зауральских, в частности горбуновских, идолах хорошо прослеживаются истоки деревянной антропоморфной скульптуры Севера Сибири XIX — начала XX в., прежде всего той, которую С.В. Иванов (1970) относит к первому зауральскому типу. Он особенно распространен у обских угров и ненцев, в скульптуре которых можно найти аналогии всем горбуновским фигурам. Это позволило В.И. Мошинской (1976, с. 53) включить антропоморфные фигуры из Горбуновского и Шигирского торфяников (последние она считает более поздними) в круг антропоморфной скульптуры, типичной для восточноуральских народов.
Среди горбуновских изображений человека одно — многоликое. Поэтапное изображение лиц без овала связывает его с широко распространенным западноарктическим типом (по В.С. Иванову). Также располагаются лица и у шигирского идола (Мошинская, 1976, табл. 3), в остальном же последний отличается от горбуновских. Он очень велик (свыше 5 м высотой), и его плоское туловище почти сплошь покрыто резным орнаментом. А.А. Формозов сопоставляет зауральские многоликие изображения с окуневскими каменными изваяниями, усматривая между ними сходство в зональном расположении личин (Формозов, 1969, с. 204). Это вполне правомерно, поскольку в окуневской культуре Хакасско-Минусинской котловины четко прослеживается древнейший урало-сибирский пласт (Студзицкая, 1973, с. 183–190), что, однако, не следует воспринимать как свидетельство одновременности шигирской и окуневской скульптуры. Имеющиеся в нашем распоряжении данные не позволяют датировать шигирский идол ранее эпохи развитой бронзы; не исключено, что он относится к еще более позднему времени.
Предельная схематичность в трактовке образа, небрежность обработки уральских деревянных антропоморфных скульптур дали основание Д.Н. Эдингу подвергнуть сомнению правильность отнесения этой группы изображений к памятникам искусства (Эдинг, 1940, с. 69). Но изучение антропоморфной культовой скульптуры народов Сибири конца XVIII — начала XX в. (Иванов, 1970) наглядно показало, что архаические черты трактовки образа, его форма были целиком предопределены функциональным назначением изображения.
Находки уральских деревянных идолов связаны с культовыми местами (Эдинг, 1940, с. 14), где, помимо этих изображений, найдены деревянные лоси с чашевидным углублением в спине для жертвенного кормления, ковши и ложки с рукоятью, оформленной в виде птичьих голов, и другие культовые предметы.
Видимо, в общем контексте с деревянными идолами следует рассматривать антропоморфную фигурку из талька, найденную на поселении Палатка II в г. Свердловске (Панина, 1980, с. 164–165). Скульптура обнаружена в жилище рядом с очагом; она представляет собой трапециевидный брусок, в верхней расширяющейся части которого на боковой стороне вырезано лицо человека. В традиционной для уральской антропоморфной скульптуры манере подчеркнуты выступающие надбровья, длинный (в профиль клювовидный) нос. Глаза обозначены глубокими западинами. Длина фигурки 13 см (рис. 120, 14). Боковые грани бруска оформлены выемками-зарубками, а на торцах прочерчены перекрещивающиеся линии. По мнению С.Н. Паниной, изображение может быть датировано эпохой ранней бронзы.
Из поселения Самусь IV в низовьях Томи (эпоха развитой бронзы) происходят своеобразные каменные песты в виде головы человека (Матющенко, 1973б, рис. 23) (рис. 120, 10). Лицо выполнено точечной ретушью; оно имеет удлиненные пропорции с подчеркнуто крупным, расширяющимся внизу носом и выделенным подбородком. Выступающий рот с массивными губами открыт или полуоткрыт. Глаза переданы выступающими плоскостями — приемом, характерным для всей урало-западносибирской скульптуры. Основной формообразующий элемент в моделировке образа — неглубокий желобок. В некоторых случаях желобки как бы рассекают лицо, обрамляя глаза.
Описанные изображения обнаруживают некоторую близость минусинским (окуневским) каменным изваяниям. Сходство прослеживается по целому ряду признаков, и прежде всего по манере детализации лица, выделенного овалом. Это особенно относится к реалистической группе окуневских скульптур, считающейся, по мнению некоторых исследователей, более поздней, чем другие окуневские группы (Формозов, 1969, с. 209–210). Пропорции лица удлинены, акцентирован крупный нос, рот, как правило, показан полуоткрытым, с массивными губами (Вадецкая, 1967, табл. 3). Желобчатое рассечение лица, встречающееся на самусьских фигурках, известно на целом ряде монументальных окуневских изображений, в том числе и выполненных достаточно реалистично (Вадецкая, 1980, с. 41). В этом отношении интересно также миниатюрное окуневское изваяние, найденное на р. Уйбат (Липский, 1970а, рис. 11). О проникновении южных, в частности окуневских, элементов в бассейн Оби свидетельствует находка маленькой каменной фигурки на территории Академгородка в Новосибирске (Окладников, 1975а, с. 58–63).
Единообразная трактовка образа человека в каменной скульптуре самусьцев указывает на устойчивую иконографию. Две из описываемых самусьских антропоморфных скульптур найдены вместе с каменными гладилками, рукоять которых оформлена в виде фаллоса. Еще одна каменная гладилка происходит из пос. Дзержинский на левом берегу Томи напротив Томска. Рукоять ее увенчана головой человека (Матющенко, 1973б, с. 40). Все это свидетельствует о распространении у западносибирского населения в эпоху развитой бронзы фаллического культа.
Появившись в Западной Сибири около середины II тыс. до н. э., каменная антропоморфная скульптура, постепенно видоизменяясь, доживает здесь до этнографической современности. Так, например, она известна у обских угров (Мошинская, 1952, с. 51).
Уникальная серия антропоморфных изображений представлена на одной из групп керамики Самусьского IV поселения (Матющенко, 1964; 1973б, с. 97–100; Косарев, 1964в; 1974а, с. 57–60). Они нанесены желобчатыми линиями и располагались в средней части сосудов. Стилистические особенности позволили В.И. Матющенко выделить три основных типа этих изображений (Матющенко, 1973б, с. 97–99, рис. 62).
Первый тип — полное изображение человека в фас с опирающимися на бедра или с согнутыми в локтях и поднятыми вверх руками, чуть развернутыми в сторону и согнутыми в коленях ногами. Голова оформлена в виде двух, чаще трех коротких вертикальных насечек (рис. 120, 1, 2). Туловище выполнено в «скелетной» манере — вертикальной лесенкой.
