Объективности ради следует оговорить, что названная дата исходит из общей историко-культурной стратиграфии Западной Сибири, без учета стратиграфической позиции межовских памятников Приуралья. Анализ историко-культурной стратиграфии Приуральского региона позволил М.Ф. Обыденнову согласится с датой межовских (межовско-березовских) памятников, предложенной К.В. Сальниковым — XII–VIII вв. до н. э. Точка зрения М.Ф. Обыденнова представляется нам несколько противоречивой: с одной стороны, межовская культура возникла позже черкаскульской и на ее основе, а с другой стороны, она вроде бы синхронна ей, во всяком случае, в течение первых двух веков своего существования. На наш взгляд, начинать межовскую культуру с XII в. до н. э. пока нет оснований; они появятся лишь тогда, когда удастся доказать: а) что межовская культура одновременна черкаскульской и андроновской (федоровской); б) что она возникла не на зауральской (черкаскульской) основе, а на приуральской (раннеприказанской?) и пришла в Приуралье не из Зауралья, а наоборот.
Памятники эпохи поздней бронзы в Среднем Прииртышье. Этот регион расположен в пределах двух ландшафтных зон — лесостепной и таежной. Таежная часть в археологическом отношении изучена слабо. Видимо, к эпохе поздней бронзы таежного Прииртышья относится значительная, может быть, основная часть керамики Сузгуна II: круглодонные сосуды, выделенные В.И. Мошинской в IV тип (Мошинская, 1957, табл. III), фрагменты горшков, украшенных дуговидным штампом и уточками (Мошинская, 1957, табл. IV, 7, 9, 10).
С большей определенностью к эпохе поздней бронзы можно относить керамику из верхнего слоя городища Чудская Гора (рис. 113, 3, 6, 7). Она обнаруживает несомненную генетическую связь с андроноидной посудой из нижних горизонтов, которую мы рассматривали в связи с характеристикой сузгунского комплекса Чудской Горы. Как и ранее, достаточно характерны геометрические узоры — ромбы, зигзагообразные ленты, но в целом заметен упадок геометрической орнаментации. Орнаментальное поле, как и прежде, делится рядами круглых ямок. Появляются некоторые новые черты: характерность в верхней части сосудов рядов мелких насечек, образующих горизонтальную елочку; наличие заштрихованных лент, контур которых подчеркивается гладкими и гребенчатыми дуговидными штампами. Более обычным, чем на предыдущем этапе, становится разграничение орнаментальных поясов гребенчатыми или резными зигзагообразными линиями. По всем этим элементам характеризуемая посуда сходна с керамикой межовского типа Восточного Зауралья, в особенности с керамическим комплексом Мысовского поселения в Тюменском Притоболье. На отдельных черепках по шейке идет ряд «жемчужин» — мотив, характерный в это время для ирменской орнаментации. Следует отметить также присутствие в слое с описываемой керамикой некоторого количества фрагментов, орнаментированных крестовым и мелкоструйчатым штампами, что, видимо, говорит о хронологическом смыкании или даже частичном сосуществовании описываемой посуды с керамикой гамаюнско-красноозерского круга, относящейся уже к переходному времени от бронзового века к железному. Вещевой материал из верхнего слоя Чудской Горы беден и неопределим в функциональном отношении. В числе глиняных изделий найдены два предмета необычной формы со втулкой для насадки на древко (рис. 113, 8, 9).
Дата охарактеризованного комплекса определяется его сходством по ряду признаков с межовскими и отчасти с ирменскими материалами, а также его стратиграфическим положением на Чудской Горе (он лежит выше слоя с богато орнаментированной андроноидной керамикой). В целом характеризуемый комплекс укладывается, видимо, в хронологические рамки, отведенные нами для межовских памятников, — примерно X–VIII вв. до н. э. В культурном отношении рассмотренную керамику следует относить, на наш взгляд, к сузгунской культуре.
В последние годы В.И. Молодин исследовал в северо-западной части Барабинской лесостепи два поселенческих комплекса, которые он счел возможным отнести к барабинскому варианту сузгунской культуры (Молодин, 1982а, с. 20–21). Керамика этих комплексов обнаруживает значительное сходство с позднесузгунской таежного Тоболо-Иртышья. Появление в лесостепной Барабе населения с посудой позднесузгунского облика, видимо, было следствием начавшегося в первые века I тыс. до н. э. давления на юг из северотаежного Приобья атлымских групп, которые, продвигаясь вверх по Иртышу, отодвинули в сторону лесостепи часть южнотаежного сузгунского населения. Распространение на юг в конце бронзового века носителей сузгунской культуры происходило одновременно с отступлением на юг части черкаскульско-межовского населения (под давлением гамаюнцев) и еловского (под воздействием молчановцев).
Инвентарь позднесузгунских комплексов Барабы представлен бронзовыми, костяными, глиняными изделиями, предметами бронзолитейного производства, характерными для эпохи поздней бронзы, что позволило В.И. Молодину датировать эти материалы IX–VIII вв. до н. э. (Молодин, 1983а, с. 21). Основными занятиями барабинских сузгунцев, по В.И. Молодину, было скотоводство и охота. Два раскопанных жилища оказались полуземлянками. Погребальные памятники пока не найдены.
Лесостепная (предтаежная) половина Среднего Прииртышья в эпоху поздней бронзы, как и в предшествующий период, входила в сферу южных степных влияний. В.Ф. Генинг и другие археологи Уральского университета выделили здесь особую группу памятников эпохи поздней бронзы — розановскую, сформировавшуюся при активном участии южных воздействий. Начало карасукских влияний относится, видимо, к концу II тыс. до н. э. Об этом говорит керамика поселения Прорва, в орнаментации которой сочетаются позднеандроновские и карасукские элементы (Евдокимов, Стефанов, 1980). Эти воздействия приводят к тому, что в начале I тыс. до н. э. посуда лесостепного Прииртышья приобретает уже определенный карасукский колорит и становится близкой ирменской керамике Верхнего Приобья (поселения Розановское, Черноозерье VIII и др.).
Посуда памятников розановской группы представлена широкогорлыми плоскодонными сосудами с плавным переходом от шейки к плечикам; встречаются также чашевидные формы с округло-уплощенным дном. В тесте прослеживается примесь песка и шамота. В верхней части шейки характерно утолщение с небольшим уступчиком внизу («воротничком»). На поселении Черноозерье VIII сосуды с воротничком составляют 55 % всей керамики. На границе шейки и тулова обычен ряд «жемчужин» или ямок. Шейка чаще всего украшалась рядами насечек, образующих иногда горизонтальную елочку. Нередко на шейке располагался решетчатый пояс или ряд геометрических фигур: зигзаг, цепочка ромбов, треугольники. Верхняя половина тулова украшалась решетчатым поясом, рядами насечек, треугольными фестонами и др. (рис. 113, 1, 2, 4, 5).
На поселении Черноозерье VIII найден бронзовый наконечник дротика с прорезным пером и уплощенное глиняное грузило с желобком по ободу (рис. 113, 12). В культурном слое поселения Черноозерье VIII собраны кости домашних копытных, которые по числу особей распределяются следующим образом: лошадь — 6, мелкий рогатый скот — 4, крупный рогатый скот — 3.
На Черноозерском VIII поселении исследованы два жилища. Это землянки четырехугольных очертаний. Первая (7,5-10×9,5 м) углублена в землю до 140 см, вторая (11–13×16 м) — до 190 см. В южной части землянок, обращенной к реке, зафиксирован коридорообразный выход. Следы очагов в жилищах не обнаружены.
Погребения эпохи поздней бронзы в Среднем Прииртышье пока не известны.
Конец существования памятников розановского типа связан с продвижением в лесостепное Прииртышье таежных групп населения: сначала носителей гребенчато-ямочной, затем крестово-ямочной орнаментальных традиций. Первый этап этого продвижения хорошо демонстрируют материалы Евгащинского поселения, в посуде которого деление орнаментального поля рядами ямок является одним из характернейших признаков. Видимо, эта первая волна свидетельствует об отступлении вверх по Иртышу частя сузгунского и родственного ему населения, начавшего испытывать в это время (около VIII в. до н. э.) все усиливающееся давление северотаежных групп — носителей крестово-ямочной орнаментальной традиции.
