Видимо, к еловской культуре, следует отнести большинство найденных на Десятовском поселении каменных наконечников стрел с выемкой в основании, округлые глиняные грузила с поперечными желобками для привязывания, значительную часть скребков и других каменных орудий (рис. 111, 1–7). Аналогичные орудия, но в меньшем количестве, встречены на Еловском поселении. Скорее всего еловскими являются бронзовые ножи со слабо выделенной рукоятью, прямым лезвием и горбатой спинкой, найденные на Еловском и Десятовском поселениях. К еловскому или переходному еловско-ирменскому времени относятся два бронзовых наконечника стрел — двухлопастных, втульчатых (Еловское поселение; рис. 111, 32, 33). Видимо, с еловской культурой следует связывать большую часть костяных наконечников стрел Еловского поселения. Но они опять-таки происходят из смешанного еловско-ирменского слоя, и поэтому говорить определенно, какие из них еловские, какие — ирменские, сложно.

В некоторых погребениях Еловского могильника встречены кости домашних животных: лошадиные бабки (могилы 84, 88, 106, 107, 117) и бараньи альчики (могилы 80, 90, 107). В культурном слое Еловского поселения собрано много костей крупного рогатого скота, который составляет по числу особей 51,1 % всех видов домашних животных, мелкого рогатого скота (27 %), лошади (13 %), свиньи (1,2 %), собаки (более 7 %). Кроме того, здесь были кости лося, северного оленя, медведя, соболя, бобра, зайца и др. В могиле 73 Еловского II могильника найдены лосиные черепа, под курганом 13 Еловского I могильника — берцовая кость лося. О значительной роли рыболовства в жизни еловцев, помимо глиняных грузил, говорит обильное скопление костей и чешуи рыб в жилищах еловской культуры Еловского поселения.

Население еловской культуры строило жилища полуземляночного типа. Они имели четырехугольную форму и были углублены в землю на 90-100 см. По наблюдениям В.И. Матющенко жилища Еловского поселения достигали по площади 200 кв. м. В середине находился очаг из камней. В полу жилищ отмечены ямы, заполненные костями животных и рыб. Интересно, что на поселении Малгет (оно находится примерно в 250 км севернее Еловки) площадь еловских жилищ в несколько раз меньше — 20–40 кв. м. Возможно, крупные размеры жилых построек на Еловском поселении были вызваны необходимостью содержать зимой скот в закрытом помещении; на севере еловской культуры, где скотоводство играло меньшую роль (или вообще отсутствовало), надобности в столь больших жилищах не было.

К настоящему времени известно три могильника еловской культуры — Еловские I, II и Пачангский, причем первые два можно считать одним кладбищем, так как они расположены поблизости и хронологически продолжают друг друга. На Еловском I могильнике, по данным В.А. Посредникова, вскрыты 24 еловские могилы, на Еловском II — 22, на Пачангском — 8. Следы надмогильных сооружений нечетки. Были это курганные насыпи или остатки разрушившихся дерновых оградок — судить трудно. В Еловском II могильнике, исключая крематорий и два трупосожжения (могилы 74; 112), все умершие лежали в скорченной позе на левом боку; в могиле 68 наблюдались следы огня. В более поздних (позднееловских) могилах Еловского I могильника в 17 определимых случаях 10 покойников положены в скорченной позе на левый бок; шесть — в скорченной позе на правый бок; один — в вытянутом положении на спине. В более северном Пачангском могильнике все погребенные лежали на спине в вытянутом положении. Здесь можно говорить о двух тенденциях — хронологической и локальной. Хронологическая тенденция выражена в том, что от ранних этапов еловской культуры к ирменской культуре на юге еловского ареала наблюдается изменение положения погребенных: все чаще покойники кладутся на правый бок (тогда как ранее их хоронили на левом боку). Локальная тенденция проявляется в том, что в северной части еловского ареала продолжает сохраняться древний автохтонный обряд положения трупа — вытянуто на спине.

По данным В.А. Посредникова, большинство еловских могил Еловского I и II могильников представляют неглубокие ямы, выкопанные в верхнем горизонте почвы. В трех таких могилах прослежены следы деревянной обкладки и перекрытия из бревен. 18 могил сооружены прямо на дневной поверхности. Преобладает юго-западная ориентировка погребенных.

Определение хронологических рубежей еловской культуры, помимо обычных трудностей, связанных с неразработанностью хронологии «датирующих» вещей, осложнено еще рядом обстоятельств. Так, мы до сих пор не уверены, следует ли начинать еловскую культуру с момента распространения в Томско-Чулымском регионе гребенчато-ямочной керамики или с начального этапа смешения здесь гребенчато-ямочной и андроновской орнаментальных традиций, когда достаточно явственно обозначается ее андроноидный колорит.

На первых порах взаимопроникновение гребенчато-ямочной и андроновской культурных традиций ощущалось лишь в пограничье ареалов. В.И. Матющенко сообщает, что на некоторых участках Еловского II могильника «еловские могилы оказываются включенными в общий план андроновских захоронений (еловские могилы 66, 68, 80 соседствуют с андроновскими, а андроновские могилы 108, 91, 89, 114 — с еловскими)» (Матющенко, 1974, с. 70–71). При этом еловские могилы (имеются в виду прежде всего могилы с гребенчато-ямочной посудой, отнесенной нами к первой группе) не нарушают андроновских. Вместе с тем уже заметны признаки начавшегося смешения раннееловского (с гребенчато-ямочной керамикой) и андроновского населения. Об этом говорят, в частности, находки на раннееловском кладбище Еловского II могильника «гибридной» керамики, сочетавшей в орнаментации элементы гребенчато-ямочного и андроновского декоративных комплексов (Косарев, 1981, рис. 57, 2, 7, 25).

Андроноидный облик еловской (и сузгунской) культуры оформляется позже, с началом карасукских проникновений, когда часть андроновского населения (видимо, уже в значительной мере трансформированного карасукскими воздействиями) продвигается из лесостепного Обь-Иртышья на юг таежной зоны. На этом этапе, отмеченном распространением в таежном Обь-Иртышье нарядной посуды с богатой геометрической орнаментацией (Сузгун II, Чудская Гора, Малгет, Десятово и др.), сузгунская и еловская культуры, вероятно, синхронны раннему этапу ирменской культуры, которая относится, по М.П. Грязнову, к кругу культур карасукского типа. Находки в культурном слое Чудской Горы нескольких круглодонных сосудов с карасукско-ирменским орнаментом подтверждают это предположение.

Первая и четвертая группы керамики, характеризующие ранние этапы еловской культуры и одновременные андроновской (федоровской) посуде, датируются, на наш взгляд, последними веками II тыс. до н. э. Это подтверждается радиоуглеродной датой раннееловской могилы 112 Еловского II могильника: 1180±55 лет до н. э. (Матющенко, 1974, с. 75). Время существования третьей и пятой групп еловской посуды совпадает с началом распространения в обь-иртышской лесостепи памятников ирменского типа. Начало ирменской культуры большинство специалистов относят к IX в. до н. э. (Косарев, 1964б, с. 9–10; Матющенко, 1974). В связи с этим возникает необходимость несколько изменить датировку еловской культуры, конец которой мы относили ранее к X в. до н. э. (Косарев, 1964б). Сейчас нам представляется, что еловская культура захватывает и IX в. до н. э., а в целом ее хронологические рамки определяются XII–IX или XI–IX вв. до н. э. Поселения Сузгун II и Чудская Гора в таежном Прииртышье, давшие керамику с богатой геометрической орнаментацией, относятся, видимо, ко второй половине хронологического диапазона, отведенного нами для еловской культуры. Их наиболее вероятная дата — рубеж II и I тыс. до н. э. или даже первые века I тыс. до н. э.

Северные районы гребенчато-ямочной общности не были или почти не были затронуты южными андроновскими воздействиями и продолжали развиваться традиционно (поселения Малгет, Тенга в Нарымском Приобье, Большой Ларьяк на Вахе, комплекс поселенческих памятников на Барсовой Горе в окрестностях Сургута и др.). Более того, по сравнению с самусьско-сейминской эпохой северная граница гребенчато-ямочного ареала продвинулась еще дальше на север — в северотаежное Приобье, где носители гребенчато-ямочной традиции сменили население сартыньинской культуры, на юг Ямала и в низовья Таза.