Технологический анализ боборыкинской посуды поселения на участке XII южного берега Андреевского озера показал, что она изготовлена из глины с примесью шамота и большого количества органики. Обращает на себя внимание хороший обжиг и тщательное заглаживание стенок. У некоторых сосудов отмечен волнистый край (Ковалева, Сериков, 1982). Характерна прочерченная (линейная), отступающе-накольчатая и мелкоямочная техника нанесения орнамента. Отпечатки гребенчатого штампа не встречены. В.Т. Ковалева выделяет три основных типа боборыкинской посуды: а) остродонные сосуды (рис. 87, 12, 13); б) плоскодонные, хорошо профилированные горшки (рис. 86, 8); в) плоскодонные баночные сосуды (Ковалева, Варанкин, 1976, с. 22, рис. 1). Узоры представлены зигзагами, волной, треугольниками, ромбами, горизонтальными рядами ямок или насечек. Нередко орнамент располагается только в верхней части, но обычны и сосуды, у которых узорами покрыта вся или почти вся боковая поверхность. Известны сосуды лишь с пояском небрежно нанесенных в пограничье шейки и тулова ямок или вообще без орнамента.
Подавляющая масса каменных орудий сделана на пластинах: вкладыши со слегка подработанным краем, наконечники стрел, скребки, резцы, резчики, ножи (рис. 87, 1-10). Типичных для поздненеолитических и энеолитических комплексов с гребенчатой керамикой наконечников «кельтеминарского» типа нет, хотя манера их изготовления в общем сходна (легкая подправка острия и черешковой части при необработанности остальной части пластины). На участке XII южного берега Андреевского озера, кроме перечисленных орудий, найдены крупные шлифованные изделия (два топорика и шесть тесел), а также орнаментированный глиняный «утюжок» (Ковалева, Варанкин, 1976, с. 24, рис. 1, 3; 2, 19). Интересно присутствие в каменном инвентаре боборыкинских памятников некоторого количества микропластин (7-10 %), в том числе геометрических — сегментов, трапеций, скошенных острий. Все орудия на пластинах изготовлены из серого и розового кремня, шлифованные — из туфопорфирита. Несмотря на обилие накопленного материала по боборыкинской культуре, до сих пор не найдено ни одного грузила, равно как и других свидетельств рыболовческого промысла.
Для боборыкинских поселений обычны жилища прямоугольной и овальной (возможно, многоугольной) конфигурации, с канавками на полу и очагами в центре. Котлованы построек углублялись в землю на 0,6–0,7 м. Всего исследовано более 20 боборыкинских жилых сооружений. Они различны по площади: от 25 кв. м (поселение Байрык 1Д) до 187 кв. м (участок XII южного берега Андреевского озера); в последнем выявлено шесть очагов. В зависимости от площади в жилищах имелось три очага, один или ни одного.
Могильники боборыкинской культуры пока не найдены.
Характер и количество каменных орудий (разнотипные наконечники стрел, обилие скребков и пр.) позволяют предполагать, что большую или значительную роль в хозяйстве боборыкинцев играла охота. Нельзя исключить, однако, и элементов производящей экономики. Трудно предполагать, что боборыкинцы, оставившие поселения с мощным (до 1 м и более) культурным слоем, капитальными жилищами, плоскодонной посудой и другими признаками достаточно прочной оседлости, жили преимущественно охотничьим бытом. Четко выраженная плоскодонность многих сосудов, при наличии горшковидных форм, и некоторые другие признаки, не типичные для местной зауральской и западносибирской керамики этого времени, позволили К.В. Сальникову предположить, что на общий колорит боборыкинской культуры в значительной мере повлияли южные проникновения, скорее всего из районов, примыкающих к Аральскому морю (Сальников, 1961). Не исключены также миграции из Прикаспия.
Представляется правомерным вывод о генетической преемственности между кошкинскими и боборыкинскими комплексами, особенно выраженной в близости керамики (сочетание в единых керамических комплексах остродонных и плоскодонных сосудов, характерность там и здесь прочерченной и отступающей техники нанесения орнамента, сходство отдельных узоров, отсутствие гребенчатого штампа и т. д.) (Ковалева, Варанкин, 1976, с. 20).
Хронологический приоритет кошкинских комплексов подтверждается стратиграфически. В 1976 г. на одном из участков южного берега Андреевского озера были вскрыты остатки кошкинского жилища, разрушенного более поздним боборыкинским (Ковалева, Варанкин, 1977). До недавнего времени наиболее вероятной датой боборыкинских памятников в предтаежном и Тюменском Притоболье считалась вторая половина III тыс. до н. э. (Ковалева, 1979а), хотя не исключалась возможность их удревнения до первой половины III тыс. до н. э. (Косарев, 1981, с. 37, 44–45). В.Т. Ковалева и Ю.Б. Сериков считают сейчас, что боборыкинский комплекс «можно датировать первой половиной III тыс. до н. э. или более ранним временем» (Ковалева, Сериков, 1982, с. 52).
Липчинская культура. Выделена В.Н. Чернецовым на материалах Липчинской стоянки, исследованной в 1925 г. П.А. Дмитриевым (Дмитриев, 1928; Чернецов, 1953а). Однако В.Н. Чернецов отнес к липчинскому культурному комплексу всю энеолитическую и раннебронзовую керамику Липчинской стоянки, в том числе ямочную, гребенчато-ямочную и шапкульскую, что в свете современного состояния археологической изученности Притоболья представляется неверным.
Сейчас известно около 50 поселений с керамикой липчинского типа; из них более 20 исследовано раскопами: Палкинские стоянки, Калмацкий Брод, Аятские поселения, Юрьинская IV стоянка, Кокшаровское I поселение и др. в Свердловско-Тагильском регионе; Липчинская стоянка, поселение Ипкуль I, участок VIII южного берега Андреевского озера и др. в Тюменском Притоболье. На юге Урала липчинский ареал, видимо, граничил с суртандинской энеолитической культурой, во всяком случае на стоянках этого времени на севере Челябинской области наряду с суртандинской в равной мере присутствует липчинская посуда (например, стоянки Абселямовская, Чебаркульская, Сайма) (Кипарисова, 1960, рис. 7).
Липчинская керамика (рис. 88) представлена остродонными и круглодонными сосудами с прямым или слегка отогнутым краем. Орнамент выполнялся техникой отступающей насечки, ряды которой образовывали линии, напоминающие отпечатки шнура (псевдошнуровой орнамент). Хотя в целом липчинские орнаменты, так же, как и кошкинско-боборыкинские, вписываются в отступающе-накольчатую орнаментальную традицию, между Липчинкой и Боборыкино не прослеживается прямой генетической связи. Липчинская орнаментация по своей технике более близка манере нанесения узоров на новокусковских сосудах далеких юго-восточных районов Западной Сибири. Возможно, это направление аналогий поможет в будущем решить проблему происхождения липчинской культуры в Нижнем Притоболье.
В тесте липчинских сосудов заметна примесь талька (Свердловско-Тагильский регион), а также песка (преимущественно в Тюменском Притоболье). Наиболее типичными узорами на липчинской керамике являются волнистые линии, сплошные взаимопроникающие треугольные зоны, а также геометрические фигуры — треугольники, ромбы, зигзаги; последние часто располагались вертикально, разграничивая орнаментированную поверхность на несколько вертикальных полос.
Форма сосудов, достаточно развитый геометризм, вертикальная разбивка орнаментального поля и некоторые другие признаки сближают липчинскую посуду с суртандинской Южного Урала, которую Г.Н. Матюшин убедительно относит к энеолитической эпохе (Матюшин, 1970, 1971), но там орнамент в отличие от липчинского выполнялся аккуратной мелкозубой гребенкой; кроме того, в орнаментах суртандинской посуды почти не встречаются такие характерные для липчинской орнаментации узоры, как волна, сплошные взаимопроникающие треугольные зоны и другие элементы, связываемые с ранненеолитической орнаментальной традицией, которую мы называем отступающе-накольчатой или самусьской. Однако в липчинских комплексах вместе с «классической» липчинской керамикой встречаются черепки и целые сосуды с узорами, выполненными гребенчатым штампом (рис. 88, 3, 10). Эта керамика (В.Ф. Старков относит ее к особому «моршининскому» типу) особенно близка суртандинской.
