Я же говорила — он идеальный.
Поэтому я решилась.
Зашла в кухню, аккуратно прикрыв за собой дверь, села напротив него за стол и спокойно сказала, глядя прямо в глаза:
— Миш, я все знаю. Давай поговорим откровенно, больше нет нужды скрываться.
В его карих глазах я не смогла уловить никакого ответа.
Он как будто не удивился и не испугался.
Все знаешь?
Миша спокойно отпил чаю из его огромной чашки, подаренной детьми на 23 февраля, с надписью «Лучшему папе на свете», помолчал и поднял на меня глаза:
— Все знаешь?
— Все, — кивнула я.
— Тогда скажи, кто президент Уганды.
— Что?!
Я отшатнулась, а в теплых карих глазах мелькнуло жесткое торжество, которое меня даже испугало.
— Тогда не кидайся такими словами, Лен. Давай выкладывай, что ты себе нафантазировала. Я был уверен, что истерику ты мне днем устроила из-за недосыпа и джет-лага. Но смотрю, ты продолжаешь выкаблучиваться.
— Почему ты так со мной разговариваешь? — Дрожащим голосом спросила я.
В первый раз за всю нашу семейную жизнь, а скандалила я за эти пятнадцать лет немало, вместо терпеливого мужа я видела напротив себя холодного и жесткого бизнесмена, которым он был только за пределами дома.
Неужели…
— Миш, мне написала твоя любовница. Она говорит, у вас уже давно связь и с самолета ты не на работу поехал, а к ней.
Фуххх, вот и все высказала. Сразу стало намного легче.
Терпеть не могу всю эту партизанщину, уловки, копания в телефонах.
Я иду напрямую. Если да — значит, да. Если нет… Что ж, лучше узнать об этом как можно раньше.
И я смотрю в глаза моему самому любимому, самому надежному мужчине, рядом с которым я планировала провести всю жизнь… И жду.
Жду, что он как всегда решит все наши проблемы, одним движением руки разведет тучи, разгонит беды и притащит солнце за хвост — сиять над нашим домом.
Но он медленно говорит:
— Любовница, говоришь, написала? Куда написала-то?
— В контакте…
— И как зовут мою любовницу?
— Там не было имени, какой-то странный ник.
Хотя мне жутко слышать даже в шутку сказанное «моя любовница».
— Как она выглядит?
— На аватаре был цветочек.
— С чего ты решила, что она моя любовница?
Цепкий взгляд не отпускает меня, вопросы вроде бы спокойные, но я чувствую, что будто удавка обвивается вокруг моего горла.
— Там было написано.
— И ты поверила цветочку на аватарке, а не пятнадцати годам со мной?
Голос жесткий, такой жесткий, что мне хочется расплакаться и броситься к нему, чтобы утешил. Я сама все испортила?
— Я поверила фотографиям. Там ты был с какой-то блондинкой. В очень… недвусмысленных ситуациях.
— Каких же? — Поднимает он бровь. — Сидел в ресторане за столом? Открывал дверь? Пожимал руку?
— Нет…
Мои пальцы холодеют, когда я вспоминаю, что видела на фотографиях.
Хоть они и стерты из диалога, я помню их даже слишком хорошо. Они врезались мне в память намертво.
— Нет? — Снова вздернутая бровь. Знакомый жест — он подвигает ко мне чашку и я машинально встаю, чтобы налить еще чаю. Чайник шумит, это несколько секунд собраться с мыслями, пока слишком шумно, чтобы говорить.
— Нет.— Я подвигаю к нему чашку и снова сажусь. — Там у вас был… секс.
На последнем слове голос ломается, и слезы текут из глаз сами, забыв меня спросить, хочу ли я размякать прямо на глазах у мужа, который стал так жесток.
— Покажи фото.
Я зачем-то достаю телефон из кармана, открываю вконтакт, листаю его и смотрю на аватар с мертвой собачкой — знак удаленного аккаунта.
— Их больше нет. Их удалили.
— И ты не сохранила?
— Нет, я растерялась.
Мне кажется, или он слегка, почти незаметно, но с видимым облегчением выдыхает и опрокидывается на спинку стула?
— То есть, ты обвиняешь меня в измене, не имея никаких доказательств? По словам анонима в сети? Который удалил фотографии и мы даже не можем их проверить? И ты сразу — сразу! — Веришь этому анониму, Лена? После годовщины свадьбы? После всего, что я для тебя сделал?
Каждое слово прибивает меня к стулу десятисантиметровыми гвоздями.
Все так. Все правда. Но от этого не легче.
— Скажи, Лен, если бы я сейчас тебе признался, что у меня есть любовница, что бы ты сделала?
Чай остывает в его кружке, а в глазах Миши я вижу жестокую радость и не понимаю, что происходит.
— Я бы… развелась.
— Молодец.
Он встает из-за стола, и я седьмым чувством ощущаю, что вот теперь пришла настоящая беда. Холодеют руки и по спине ползет ледяная капелька пота. Зачем я это все затеяла! Почему не стерла те фото!
— Так вот, Лен. Если за пятнадцать лет я не сумел завоевать твоего доверия, может быть, развод и правда самый лучший вариант?
Он возвышается надо мной, опираясь на стол, а я трясусь и смотрю на него снизу вверх, и даже не могу встать, потому что ноги превратились в холодец.
Это происходит на самом деле?
— Я ухожу, Лен.
Кто ты, муж мой
Я не закричала в полный голос только потому, что голос у меня пропал.
Глядя в его когда-то нежные глаза, я чувствовала, как изнутри меня затапливает ледяная волна ужаса. Все же глубоко внутри я надеялась, что мы поговорим и все прояснится. Что окажется, что я дурочка. Что он пожурит меня и снова все будет хорошо.
Мне смертельно больно хотелось, чтобы все снова было хорошо!
— Куда?.. — Проговорила я сквозь спазм в горле. — Куда ты уйдешь?
— Куда? — Он выпрямился и обжег меня ледяным взглядом. — Куда угодно, Лена. В гостиницу. В офис. На вокзале буду ночевать. Лишь бы не оставаться в доме, где мне не доверяют!
Каждое слово его словно вонзало в меня нож.
Как же так вышло, что я шла с обвинением его в неверности, а все перевернулось и теперь он обвиняет меня в недоверии? Если он врет, то он чертовски хороший актер… А я и не знала, всю жизнь прожив рядом с ним. Почти всю жизнь.
— Зачем ты так говоришь? Разве ты иначе повел бы себя, если бы сам получил такие сообщения?
Я изо всех сил пытаюсь сдержаться и не расплакаться. Миша не любит моих слез. Он в этом смысле тиран. Каждый раз, как я плачу, он грозит, что достанет ремень и прикажет мне быть счастливой. Это наша смешная игра. Была…
Ведь после таких слов невозможно было оставаться грустной!
А теперь я боюсь его холода, боюсь его жестокости.
— Я бы… — он барабанит пальцами по столу, поглядывая на меня. — В первую очередь верил бы тебе. Ведь ты так часто говорила, что никогда больше не полюбишь никого другого после меня. Я единственный, что тебе нужен.
— Говорила… — сглатываю я. — А ты…
— И я так говорил, Лена. Я любил и люблю только одну тебя!
Он снова наклоняется, упираясь ладонями в стол и буравит меня взглядом.
Его глаза могут быть самыми нежными в мире. Его губы так часто касались меня благоговейно, словно поцелуями он возносил мне молитвы. Я обожала смотреть на него, когда он лежал в шезлонге у море, закрыв глаза и расслабившись. Вся жесткость уходила из его черт.
— Прости меня… — хриплю я неожиданно для самой себя. — Прости…
Но злые глаза не смягчаются.
— За что простить? За что, Лена?
— За то, что сомневалась в тебе…
Мои руки дрожат, мои губы дрожат, я не понимаю, что он от меня хочет и почему он так жесток.
