Теперь от него можно только уйти.

— Лена… Постой.

Я не останавливаюсь, зато останавливается Алиса. И тянет меня за руку.

— Мам… Это ведь папа, — говорит она. — Это не игра.

Это никогда не было игрой, хочется мне сказать моей милой дочери. С самого начала это было ужасно всерьез. Все понимали это, кроме твоего папы, и непонятно, почему до него дошло только сейчас. Мы уйдем от него навсегда, моя малышка.

Пусть он страдает сколько угодно. Когда страдала я, ему было все равно.

— Ма-а-а-а-ам! — Она тормозит об асфальт и вынуждает меня остановиться. Я спиной чувствую вспыхнувшую во взгляде Миши надежду.

Я не хочу ее давать, но у нас общий ребенок.

— Лена, — повторяет Миша, и мне хочется крикнуть, чтобы он не смел трепать мое имя всуе, не смел вообще произность это слово своим грязным ртом! Но я не хочу вступать с ним в переговоры вообще. Как жаль, что мы не всегда делаем то, что хотим.

— Лена, я понимаю, что виноват перед тобой так сильно, что ты пока не можешь меня простить…

ПОКА?! ПОКА?!

Клокочущая алая ярость застилает мне глаза, я разворачиваюсь к нему.

Он уже встал на ноги и смотрит на меня сверху вниз. С очень серьезным выражением лица.

— Но Алиса моя дочь. А Иван твой сын. Нам нужно оставаться взрослыми и адекватными людьми хотя бы ради наших детей. Ты ведь хочешь увидеть Ваньку?

Хочу!

Больше всего на свете хочу снова увидеть этого балбеса! Пусть он глупый обормот, который не понимает, во что ввязался своим предательством матери, но я его всегда прощу, потому что какая я мать, если не смогу.

У него больше никого нет кроме меня, и это моя ответственность, что он вырос таким. Однажды и мои семена прорастут.

— Слушаю тебя, — говорю я холодно. Алиска подпрыгивает и заглядывает мне в глаза, улыбаясь. Она понимает, что все не в порядке, но моя светлая девочка всегда нас мирила, когда мы ссорились. Ох, как давно это было.

И из-за такой ерунды мы ругались!

Из-за брошенной на стол футболки, неубранного в хлебницу хлеба, слишком громкого хлопанья дверьми. Наши дурацкие ссоры, которые пятнадцать лет казались мне страшной проблемой нашей семьи. А настоящую проблему я не замечала прямо под своим носом!

Но даже во время этих дурацких ссор Алиска всегда прибегала к нам, с самого раннего детства, хватала нас за руки и тащила друг к другу.

Потом, когда стала постарше, она прибегала сначала ко мне и рассказывала, что папа велел передать, что просит прощения. Я не верила. Тогда она бежала к Мише и рассказывала ему, что мама велела передать, что любит его. Потом снова ко мне и сообщала, что папа теперь точно-точно просит прощения. И так бегала, пока мы не сдавались.

А ближе к десяти стала хитрее, и когда мы с Мишей разбегались по разным комнатам, делала вид, что не может открыть банку с огурцами или найти свои носки, или хочет есть. Мы оба приходили на кухню или в комнату и там встречались взглядами…

Ох, как не вовремя я вспомнила эти семейные наши милости…

— Давай с тобой договоримся, как и когда я смогу видеть Алису, — сказал Миша, делая ко мне шаг. Мне захотелось отпрыгнуть от него как можно дальше, но я лишь сильнее сжала руку Алисы.

— Она не хочет тебя видеть! -Вскинула я подбородок.

— Хочу! — Тут же заявила предательница-дочь.

Вот не вовремя ее доброе сердечко решило проявить себя!

— Вот видишь, она хочет, — сказал Миша и сделал еще шаг ко мне. Я напряглась всем телом. — Лен, не суетись. Не простишь?

— Нет.

— Тогда давай договариваться. Не лишишь же ты детей обоих родителей из-за своих глупых обид?

Моих каких обид?!

Глупых?!

Видимо, Миша все читает по моему лицу, потому что тут же идет на попятную:

— Я оговорился. Лен, давай сядем за стол переговоров. Развод — дело долгое. Хотелось бы в это время все же встречаться с Алисой. А тебе с Ваней.

Я закрываю глаза и понимаю, что мне нечего ему возразить. Будь Ванька со мной, я бы еще побарахталась, но раз мы по разные стороны баррикад — придется договариваться. И хоть прямо сейчас мне совсем не хочется говорить с Мишей, я вздыхаю:

— Ладно. Но я сразу скажу — Алису ты будешь видеть только в моем присутствии и только в общественных местах.

Судя по промелькнувшей на его лице улыбке, я попала в ловушку, расставленную моим слишком умным и не в меру коварным мужем.

— Согласен, — быстро говорит он. — И Ваня тоже будет с тобой в моем присутствии.

— Я же не похищу его как ты Алису! — Восклицаю я, забывая, что мне надо продолжать игру в квест с дочерью.

— Ничего не знаю, это симметричное условие! — Лыбится Миша, и вот теперь я понимаю, что сама отдала ему рычаг давления на меня.

— Хорошо. У меня есть идея даже лучше. Давай в субботу, встретимся все вчетвером в парке. Мы оба с тобой люди занятые, зачем разводить это на две встречи, а?

Я смотрю на него и понимаю, что проиграв в одном, он тут же взял реванш в другом.

— В субботу мы едем в развлекательный парк, к двенадцати будь готов, — сообщил я Ивану, который в этот момент сооружал полуметровый бутерброд на кухне. Бутерброд развалился прямо в его руках, забрызгав соусом скатерть и пол.

Но им уже было неважно, они и так скрылись под наслоениями грязи. Уборщица приходила два раза в неделю, и я до сих пор не подозревал, сколько Лена делала по дому, раз мы не зарастали грязью между ее визитами. Потому что мы с Ваней зарастали.

Стиркой уборщица тоже не занималась, а я постоянно забывал вынуть белье из машинки. Как и сын.

К счастью, рабочие рубашки мы давно отдали на аутсорс, еще когда Лена воспротивилась и отказалась гладить их каждый день. Так что с работой проблем не было. Я заодно заказал чистку школьной формы и сыну. Но дом привести в порядок было просто некому. Постоянно спотыкаясь о кроссовки сына, которые размножались делением, я научил его множеству новых матерных конструкций.

— Не хочу, — ответил паршивец, сгребая на тарелку остатки бутерброда и проходя мимо меня в свою комнату, нагло оттерев плечом.

— Я не спрашивал, хочешь или нет. Я сказал, чтобы ты был готов, — едва сдерживая ярость, прорычал я. — Совсем от рук отбился.

— Скажи еще, что мало лупил, — издевательски сказал Ваня и хлопнул дверью комнаты.

В ту же секунду я долбанул в нее ногой, заставляя удариться о стену.

— Встал! Быстро! — Заорал я на сына. — Охренел совсем!

Ванька, хоть и ростом уже с меня, все же остается еще ребенком, поэтому от такого выступления он уронил бутерброд на тарелку и в глазах его показались слезы страха.

— Пап…

— Я сказал ВСТАТЬ!!!

Ваньку подбросило в воздух. Наглый он был не в меру, но еще слушался.

— Знаешь, пап… — звонким от слез голосом начал он. — Я между прочим был за тебя! Я тебя покрывал! Я даже с мамой не ушел! А ты что?

— Я тебе за это отваливал нехило бабла, — напомнил я. — И ты это все делал не из сыновьей любви. Так что не разыгрывай эту карту, бесполезно.

— Ну пааааап…

Терпеть не могу, когда он так канючит. Напоминает мне его детство, когда от нытья некуда было деться. Только Ленка могла его успокоить хоть ненадолго. И только она делала из нашего капризного ребенка идеального уважающего отца сына.

И только я виноват в том, что испортил все что она воспитала в нем. Потерял уважение собственного первенца и научил его, что все на свете продается. Даже любовь и верность.

Как бы мне сейчас не хотелось пришибить его, я должен понимать, что сам виноват.