В один из солнечных дней, когда дети снова уехали в школу с водителем, я встряхнулась.

Пора было поверить в то, что это состояние окончательное.

Все хорошо. Я у себя дома, у меня есть деньги, дети присмотрены и больше никто мне не изменит. Торопиться с новыми отношениями я не буду. Пусть заживет сначала эта рана.

Я отправилась в ванную, чтобы уложить волосы и выйти погулять и может быть пройтись по магазинам. В этот момент зазвонил телефон.

Как эти девайсы умеют звонить, когда приходит беда, так что чувствуешь ее заранее? Не знаю. Я отвечала на звонок с незнакомого номера трясущимися руками.

— Елена Валерьевна? — Сквозь шум в ушах услышала я официальный голос. — Михаил Игнатьевич ваш муж?

— Д-да, мой, — пересохшими губами ответила я, уже зная обо всем раньше, чем мне сообщили.

— Из третьей больницы вас беспокоят. Ваш муж уже неделю находится у нас в реанимации. Сегодня он пришел в себя и продиктовал ваш номер.

— Он… жив?

— Жив, но в очень тяжелом состоянии. За всю неделю удалось привести его в чувство лишь однажды, Елена Валерьевна. Возможно, вам стоит приехать. Его состояние может измениться в любой момент.

— Он может умереть? — Мои пальцы похолодели, и я сползла по стене, в коридоре, отметив непроизвольно, что именно тут я узнала новость о том, что нашей семьи больше нет.

И вот отражением той новости я слышу новость еще одну. Про Мишу.

— Это знает только бог, — слегка раздраженно отозвались в трубке. — Мы делаем все возможное.

— Что с ним случилось? — Наконец в мое сердце прорвалась полноценная паника. — Авария? Скажите, он попал в аварию?

— Почему в аварию? — Оторопели в трубке.

Не знаю, почему. Мне почему-то представилось, как Миша выходит со своим пустым лицом из дома, садится за руль, звонит, отдавая приказы водителям и помощникам, которые потом привозят нам еду и отвозят детей в школу, потом выбрасывает телефон в окно, смотрит на дорогу сухими глазами, едет пока не выбирается из города и там, на пустой трассе, разгоняется так, что стрелка спидометра упирается в ограничитель.

А потом отпускает руль… и все.

— А что случилось? Что с ним случилось?

— На него совершили разбойное нападение. Мы вызвали полицию, но он не успел дать показания. Его жестоко избили, переломали руки и ноги, проломили голову, ограбили и бросили умирать на задворках домов, приготовленных к сносу. Его нашли буквально чудом. Приезжайте, Елена Валерьевна. Но приготовьтесь морально.

Третья больница. Второй корпус. Травматологическое отделение. Реанимация.

Мне не надо было записывать. Я запомнила наизусть. Эти слова бились в моей голове, когда я заказывала такси. Выскочив из дома, в чем была, я села в машину, только тут спохватившись, что забыла о том, что скоро вернутся из школы дети.

Я думала, что держусь отлично, но когда таксист молча подал мне бутылку воды, я чуть не выбила ею себе зубы. Выходя из машины, я забыла в ней телефон, а потом долго смотрела на домашние тапочки, оказавшиеся на мне почему-то.

Но возвращаться я уже не стала. Так и бежала по больничному двору в тапочках и платье, ненакрашенная и с собранными на карандаш волосами. Телефон в моей руке вдруг заскрипел и длинная трещина пошла через весь экран. Так сильно я его сжимала от нервов, пока ждала своей очереди в стол справок.

Как мне попасть в реанимацию?

Телефон звонил, а я не знала, отвечать на вопросы тетеньки в окошке или подходить к контакту «Сын».

Ответила на вопросы, но телефон перестал звонить.

— На третий вам.

Я сбросила тапки и побежала на третий этаж босиком.

Так и стояла перед врачом в отделении реанимации — с растрепанными волосами, разбитым телефоном и босой.

— Позовите Матвеевну, пусть укол ей сделает, — бросил кому-то за спиной благообразный седой врач, посмотрев на меня. — И водички бы вам выпить, милочка. Пойдемте.

Меня отвели в какое-то помещение, где сильно пахло лекарствами, накапали в стакан с водой что-то сильно пахнущее мятой, а когда я отвлеклась — сделали укол в руку.

Мир сразу стал замедленным и дружелюбным, только очень захотелось спать.

— Вот, возьмите, — мне выдали одноразовые тапочки как в отеле и белый халат. Потом посмотрели на мое лицо и волосы и добавили еще косынку. Я с трудом сама завернула в нее волосы и последовала за доктором, который повел меня в палату.

— Мы перевели его в отдельную палату, когда узнали, кто он. Вам нужно будет подписать несколько документов и заплатить за отдельное содержание.

— Да, что угодно! Да я хоть всю больницу куплю!

— Нет, это ни к чему, — хмыкнул врач. — Да и дороговато. Отдельной палаты хватит. Мы поствили лучшее оборудование. Сейчас посмотрим, сможет ли он прийти в себя, чтобы поговорить.

В палате Миши было очень тесно, везде гудели и пищали какие-то машины, а на огромной высокой кровати лежал кто-то перебинтованный с ног до головы. Почему-то голова меня особенно напугала.

Я пригляделась… Даже не знаю, как они его узнали. Потому что даже глаза, видневшиеся в прорезях повязок были опухшие и почерневшие.

— Это точно он? — Глупо спросила я врача. — Особые приметы…

— Мы уже нашли его мать и она продиктовала нам все особые приметы, — успокоил меня врач.

— Она приедет? — Испугалась я.

Разговора со свекровью я не выдержу.

— Да, конечно. Но она сейчас в другой стране, так что не сейчас.

Я осторожно присела к кровати и посмотрела на кончики пальцев, торчащие из гипса. Она тоже были изрезаны и отбиты, но я узнала бы мужа по одному ногтю через пятнадцать лет совместной жизни.

Я осторожно потрогала его пальцы, сжала их и почувствовала, как текут по лицу слезы.

— К сожалению, все очень плохо, — снова сочувственно сказал врач. — На лице вместо лица просто мешанина из осколков кости и плоти, одно легкое коллапсировало, в брюшине кровь… Придется удалить часть селезенки и печени, отбит мочевой пузырь. Насколько восстановится половая функция… может быть, никогда. Мне очень жаль.

— Он будет ходить?

— Скорее всего, да. Но нескоро. Полгода минимум придется возить его на каталке. Если…

— Если он выживет, — я кивнула и уткнулась лицом в руку Миши.

Вдруг я почувствовала легкое шевеление и сначала просто не поверила себе.

Но вскинулась и посмотрела на врача.

— Он… Шевелится!

Тот наклонился, всматриваясь в показатели на мониторах, но тут опухшие веки мужа дрогнули и я увидела свечение его глаз в узенькие щелочки.

— Миша!— Я вскочила на ноги, наклоняясь к нему. — Миша! Ты живой! Ты живой! Не умирай, пожалуйста!

— Все хорошо, — сказал врач. — Буквально на глазах показатели улучшаются. Возможно, ваше присутствие идет ему на пользу.

Но уже через мгновение глаза вновь закрылись.

— Очень большое усилие, — извиняющимся тоном сказал врач. — Ему надо отдохнуть.

— Я могу поговорить с ним?

— Пока нет, видите — аппарат дышит за него, я не могу вынуть трубку.

— А когда?

— Не знаю… может, пара дней?

Я забыла обо всем. Наверное, позаботилась обо всем свекровь. Потому что помощник мужа привез мне одежду, обувь, плед. Водитель отвозил на ночь домой, но я все равно возвращалась в больницу каждое утро.

Дети уже знали, что случилось с папой, и я видела следы слез на лице Алисы, а из комнаты Вани доносилась тяжелая музыка.

Я никого не замечала, была как в трансе. Проводила все время у постели Миши.

Но все равно пропустила этот момент. Отошла буквально размять ноги, в туалет и за кофе. И тут же меня нашла медсестра, которая звала меня как сумасшедшая: