Я занималась. Мне помогали мои друзья. Я рассказала, что пропадала неизвестно где, и ничего не помню. Но там каким-то образом поднаторела в магии. Самой начитанной оказалась Лиора, а самым сведущим в практической боевой магии — Меркл. Я вычитала специальные заклятия, помогающие запоминать быстрее и больше. Для некоторых магических текстов даже не нужно открывать книгу — на их первые страницы наложены заклятия скорейшего запоминания, лишь нужно правильно активировать. Мы с Лиорой вместе быстро в этом разобрались.

К моим фамильярам ребята тоже привыкли. Даже Рин, которого звали также, как магическое порождение тьмы, мне прислуживающее.

Ребята как-то между собой договорились, что помимо самоподготовки, они будут уделять большое внимание моему обучению и во всём помогать мне. И не потому что я отстающая, а потому что понимаю быстрее всех, как будто магия сама вливается в меня, и я уже могу помогать другим. Или защитить смогу, если потребуется.

О заклятии забвения я старалась не думать. Лестер бы не шутил с этим. Я не знаю, что со мной было, и кто этот неизвестный, любящий меня, и что ещё за связь судьбы? Я что, пережила какой-то личный опыт и не помню об этом? Книг про драконов тоже старалась не читать — боялась вспышек боли. Вместо меня их читали Бранн с Мерклом. При случае будут меня консультировать.

Так прошло довольно много долгих дней. В наше королевство пришла зима.

И ощущалась она не так, как раньше. И не потому, что живя в дворце, я не могла заметить ощутимую разницу. Нет… С окружающим пространством и самими людьми что-то происходило. Как будто зло стало пылью, которой мы дышим, дождём, что падает с неба, пыльцой, которую ветер приносит с полей.

Люди стали вспыльчивее, агрессивнее друг с другом. А потом… люди начали пропадать. И что самое страшное… среди далёких от колдовства это распространялось с ещё большей силой и происходило чаще. Человек исчезал не только из своей семьи, своего дома, но и из памяти близких людей. И только те, кто мог защитить себя отражающим зло заклятием, хоть сколько-то сохраняли разум.

Из дворца пришла депеша, что мне немедленно нужно вернуться домой.

Я пробовала возражать, что Академия — это именно то место, где мне сейчас стоит находиться. И даже написала отцу-Королю письмо. Но кто бы ко мне прислушался!

Становилось всё опаснее, отдельные провинции начали открыто ругаться друг с другом, происходили вооружённые столкновения. Народ сходил с ума.

Все шептались о разделе территорий. Каждый хотел обособиться в своём родовом поместье, на своей земле. Тем более с самой землёй тоже что-то происходило. Крестьяне сняли куда меньше урожая, чем обычно. Хлеб осыпался на корню. А это значит, что нас ждут голодные годы. Что-то поражает нашу воду, наши леса и поля, нашу пищу.

Маги в поте лица колдуют, пытаясь очистить землю. Получается плохо. Зима пришла слишком внезапно, а вместе с ней слякоть и холод. А ещё… мерзкий, опасный, застилающий всё туман.

Он поднимался откуда-то с болот или с самой земли, просачивался в окна и двери домов, пробирался сквозь щели. Люди начали болеть и стали ещё злее и враждебнее друг к другу.

Магическим властям приходилось каждую ночь очищать город, чтобы хоть немного бороться с туманом. Академия тоже защищена, но туман так и норовил проникнуть в какую-нибудь магическую брешь. Поэтому учеников предупредили — мы должны быть осторожными.

Я научила всех своих друзей оберегающим заклятиям огня. К счастью, эту стихию туман на самом деле боялся.

Я всё думала о пророчестве… Почему мир поглотит огонь? Ведь именно сейчас мы все утопаем в тумане. Огонь ведь очищает. Хотя, пожирая своим пламенем, он и уничтожает тоже… Что же значит пророчество?

В какой-то из дней, когда я сидела в библиотеке и листала книги, за мной просто пришли. Несколько высокопоставленных лиц, слуги Короля. И у ворот ожидало целое войско охраны. Мне пора возвращаться во дворец.

Я попрощалась со своими друзьями. Мы договорились, что всегда будем на связи друг у друга. Для этого мы подготовили медальоны, в которых можно писать послания. Эти надписи, написанные одним, должны увидеть и прочесть мы все. Надеюсь, моего колдовства хватит на продолжительный заряд.

Лестер простился со мной душевно, сообщив, что он придумает, как со мной связаться, если понадобится. Директриса Мирабель тоже выходила попрощаться, но она лишь кивнула, поджимая губы. Меня быстро проводили в карету и повезли из Академии прочь.

Я почти всю дорогу спала. Я знала, что нам предстоит пройти через несколько городов. Мои сопровождающие, несмотря на то, что шли с окружающим нас войском, всё же считали, что идти через города и ночевать в них безопаснее, чем на открытой дороге посреди степи или в лесу.

В ближайший к Академии городок мы зашли днём. И какая-то непонятная мне сила разбудила меня. Какое-то предчувствие. Мы медленно приближались к городской площади, а я, хоть и чувствовала усталость, никак не могла забыться и сомкнуть глаз. Возможно, мне мешал шум.

— Эй, что там происходит? — спросила я, высунувшись из окна кареты. Для этого мне пришлось отодвинуть массивный засов и сдвинуть заслонку.

— Ничего необычного, принцесса, банальная казнь.

— Казнь? — переспросила я.

— Лучше вам не показываться, принцесса. Смотреть тут не на что, закройте-ка окно! — один из стражников попытался это сделать, но я грубо оттолкнула его, вкладывая в руки магию. Площадь кипела разномастными людьми. Все возбуждены, что-то выкрикивают. Кто-то плачет.

— За что такого молодого? Что он сделал? — запричитала какая-то женщина.

— Или вор, или убийца! Если решили повесить, значит, так оно и должно быть! — ответил чей-то грубый голос

А меня вдруг пронзила острая боль. Но… в этот раз настолько яростная, пылающая, сильная, что я поняла, что не могу терпеть. Всё вокруг погрузилось в зыбкий туман, толпа ревела, а я вдруг увидела виселицу.

Она возвышалась на деревянном постаменте — грубая, серая, массивная. Вокруг бесновались грязные люди, но они у меня сливались в единую разъярённую волну. И эта людская волна билась о деревянный настил, но охрана не подпускала толпу слишком близко. Хотя некоторые прорывались и хватались руками в каком-то экстазе за грязные доски. Таких людей оттаскивали назад и кидали в людское месиво.

На постаменте, на небольшой подставке, вроде табурета для висельника, стоял юноша. Его силуэт напоминал дикого, загнанного, но не сдавшегося зверя. На шее лежала толстая, тёмная, затёртая петля. И она скоро затянется на этой благородной, красивой шее.

Я не понимала, что со мной происходит. Как-будто каким-то особенным зрением я вижу самое красивое, благородное, гордое существо на земле. Он не может быть обычным человеком, он слишком хорош. Почему он стоит там, почему позволил себя схватить?

— Какого-то отрока казнят, — услышала я грубый голос охранника прямо над своим ухом. — А мальчишка молод. Когда ж он успел стать разбойником?

— Некоторые такими рождаются, — заметил кто-то, и разразился грубый смех. Но я не могла с ними согласиться. Я не могла оторвать взгляд. Я больше не обращала внимания на боль. Потому что когда палач собирался вышибить из-под ног юноши табурет, случилось страшное. Этот странный отрок открыл глаза, посмотрел на меня,  узнал меня! Готова поклясться, что узнал! И с его губ слетело:

— Ай!

А потом табурет вылетел у него из под ног, и юноша повис на верёвке.

Один удар сердца. Боль, разливающаяся по телу. Ужас от неприятия неизбежного. Чужая смерть. Никогда, только не его!

Я хотела выскочить из кареты на ходу, но рациональная часть меня пересилила. Меня задавит толпа. Я не подберусь близко. Я опоздаю. Почувствовав под ладонью жар от морды своего фамильяра Ванки, я приказала ей:

— Лети туда и перекуси верёвку!

Чёрная тень метнулась к виселице, я же открыла дверцу и выскочила на ступеньку кареты, наблюдая, как Ванка вцепляется в верёвку зубами, как та лопается и юноша падает. Толпа вздыхает, в следующий момент эти люди готовы давить друг друга, лишь бы добраться до спасённого, чтобы растащить его на кусочки голыми руками.