— Яков, не отлучайся! — последовал быстрый приказ Егора Ивановича. — Юрий, за мной!

Когда они выскочили на снежный двор, незнакомец уже добежал до калитки.

— Стой! — крикнул вслед Тюленев. — Стрелять буду.

Юрий рванул из кобуры наган и, не целясь, выстрелил вдогонку беглецу.

— Отставить! — сердито процедил сквозь зубы Егор Иванович... — Всю округу перебудишь! Я же команды тебе не давал...

Снег валил густыми хлопьями и слепил глаза. Ни Егор Иванович, ни Юрий не могли определить, в какую сторону кинулся незнакомец.

— Упустили! — зло плюнул Тюленев.

Сквозь снежную пелену внезапно прорвались огни. Бежавший по тротуару человек остановился и вытер рукавом потный лоб.

Затем, полузакрыв глаза, он прислонился к высокому крыльцу каменного дома. Во рту пересохло, сердце колотилось и не хотело успокаиваться.

«Вот так драма! — подумал беглец. — И какой эта драма могла разрешиться катастрофой, один дьявол, пожалуй, знает...»

Наверху скрипнула дверь, и шамкающий старушечий голос сказал:

— Спокойной вам ночи, батюшка Фаддей Владимирович!

— Благодарю, Карповна! И тебе желаю спокойной ночи и приятного сна, — отвечал сиплый тенор, и по ступенькам, кряхтя, спустился толстый широкоплечий мужчина.

— «Буря мглою небо кроет», — с пафосом продекламировал он, не видя согнувшейся фигуры, которая притаилась за левыми перилами крыльца, и, похрамывая, заковылял на противоположную сторону улицы.

Толстый широкоплечий человек страдал одышкой и поэтому шел медленно. Навстречу никто не попадался: в такой поздний час и в такую погоду никому не хотелось покидать свой дом.

— Фаддей Владимирович! — вдруг произнес кто-то за его спиной.

— Да, да! — машинально отозвался Фаддей Владимирович и тут же, испуганно вздрогнув, замер на месте.

— Здравствуйте! — продолжал неизвестный.

— Да, да!.. Здравствуйте...

— Узнаете?

— Не...

— Странно! Я сразу вас узнал и, право, очень обрадовался.

— Побирский?!

— Тише!..

— Господи...

Конечно, Фаддей Владимирович хорошо знал Прохора Побирского. Отец его, Александр Гаврилович, был в прошлом довольно известной личностью в губернии — владельцем крупного извозного заведения «Побирский и сын». Прохор где-то году в пятнадцатом окончил школу прапорщиков, позднее служил в белой армии, да не просто служил, а занимал различные командные посты в полку «Голубых улан». Полк этот нес в городе при Колчаке полицейскую службу и оставил о себе страшную память. До сих пор матери пугали своих малышей «Голубыми уланами».

— Вы... Вы... снова здесь? — выговорил наконец Фаддей Владимирович.

— Здесь, — кивнул Прохор и поинтересовался: — А вы, собственно, чем удивлены? Вы ведь тоже, господин Раздупов, здесь...

— Н-нда, собственно, оно так...

— Именно так! И вы вышли сейчас из библиотеки Макаровской фабрики.

— Я... я состою библиотекарем. Задержался сегодня вот в такую пору...

— Библиотекарем? Трудитесь на большевиков?

Фаддей Владимирович смущенно молчал.

— И вам доверяют? — с иронией продолжал допрос Прохор. — Доверяют?

— Кажется, — последовал едва слышный ответ.

Прохор усмехнулся:

— Не ожидал я такой оплошности от Советской власти. Доверять вам?

— А почему бы и нет? — неожиданно с гонором возразил Фаддей Владимирович. — Я Советской власти особого вреда не причинил. Да будет вам, Прохор Александрович, это известно!

— Мне, господин Раздупов, известно другое, — спокойно сказал Прохор, делая упор на слово «другое».

— Да, да, — залепетал Фаддей Владимирович. — Я, прошу меня извинить, не так выразился.

— Где ваша жена? — не обращая внимания на покаянный тон библиотекаря, спросил Прохор.

— Валентина Георгиевна умерла.

— Царство ей небесное. А квартира у вас все там же, на Главном проспекте?

— Что вы, Прохор Александрович!.. — заюлил Фаддей Владимирович. — Мне ли при моей теперешней должности снимать квартиру на Главном? Домишко у меня здесь неподалеку, на Второй Восточной улице...

— Кухарка есть?

— Один я, совсем один.

— Это хорошо, — задумчиво произнес Прохор. — Просто хорошо! Да что мы стоим, мерзнем?.. Идемте, Фаддей Владимирович! Я у вас сегодня переночую.

— Буду рад, — пробормотал библиотекарь. — Даже очень рад... Окажите уважение.

— Рады вы будете или не рады, — холодно оборвал его Прохор, — дело десятое. Но потесниться вам придется... О моей персоне никому ни звука и запомните: перед вами — Гордей Петрович Шагун. Поняли? Приехал из Сибири искать работу, а вы пустили Шагуна на постой...

...На Урале Фаддей Владимирович Раздупов очутился после того, как с треском вылетел из Казанского университета за постоянные провалы на экзаменах. Первые годы он служил в различных нотариальных конторах, но отовсюду бывшего студента увольняли. Владельцев контор не устраивал человек, который целыми днями пропадал или на репетициях любительских спектаклей, или на заседаниях благотворительных кружков, или на ипподроме. В конце концов, разочаровавшись в юридической карьере, Фаддей Владимирович целиком посвятил себя, как хвалился он сам, общественной деятельности.

В дни Февральской революции и в последующие за ней месяцы общественный деятель чувствовал себя словно рыба в воде: ораторствовал на митингах и собраниях, сочинял резолюции и приветственные телеграммы, восхвалял «дорогую гостью — свободу», Временное правительство, агитировал за войну до победы.

Когда из столицы пришли вести, что министры Временного правительства арестованы, а Керенский сбежал, исполнительный комитет местного Совета, где численный перевес был на стороне большевиков, созвал в здании оперного театра экстренное заседание. И с этого дня в городе установилась власть, которая в общественных деятелях типа Раздупова не нуждалась. Кровно обиженный такой несправедливостью, Фаддей Владимирович устроился кассиром в кино «Лоранж».

В июле восемнадцатого года город заняли легионеры мятежного чехословацкого корпуса, и Раздупов снова ожил. Он стал членом «губернского комитета спасения Родины», созданного в помощь Уральскому коалиционному правительству. Но это правительство бесследно исчезло. В Сибири и на Урале власть захватил Колчак.

И Раздупову ничего не оставалось, как славить верховного правителя России адмирала Колчака.

Однако вскоре с Фаддеем Владимировичем нежданно-негаданно приключилась беда. Выяснилось, что он в силу своей буйной фантазии и угоднического пыла рекомендовал коалиционному правительству установить для Уральского края отличительный двухцветный знак: ярко-красный и бледно-зеленый. Колчаковцы же приписали ему любовь к красному цвету, то есть к большевизму. Почему, дескать, зеленая часть отличительного знака была в его проекте бледной, а красная яркой? Почему не наоборот?

И однажды утром прохожие увидели, как «Голубые уланы» конвоировали Фаддея Владимировича по мостовой Главного проспекта. Фаддей Владимирович ковылял в порванной крылатке и размазывал слезы по лицу.

Но экс-общественному деятелю повезло: его не расстреляли. То ли «Голубые уланы» не забыли, что он помогал им составлять списки подозрительных и даже донес на одного большевика, приехавшего в город для подпольной работы (Раздупов случайно встретил на улице этого человека, знакомого еще по Казани), то ли были другие причины — тут Фаддей Владимирович терялся в догадках. Несколько месяцев промаялся он без следствия и суда в камере пересыльной тюрьмы, а когда красные войска ворвались в город, был торжественно освобожден вместе с другими уцелевшими заключенными. И получилось, что он тоже пострадал от колчаковцев. О тайных раздуповских делах представители Советской власти не знали.

И вдруг на пути Фаддея Владимировича опять встал Прохор Побирский, ротмистр полка «Голубых улан». Кто-кто, а уж он-то хорошо был осведомлен о сотрудничестве нынешнего библиотекаря с белогвардейской контрразведкой. Ведь именно ему поручили в свое время арестовать подпольщика, выданного Фаддеем Владимировичем...