После дележа награбленного бандиты в закрытом кабинете «Пале-Рояля» затеяли грандиозный кутеж. Один только Женька-Кержак сидел хмурый и к спиртному почти не притрагивался. Если бы не Черный Туз, Кичига лишил бы Женьку его доли. Но Прохор, разомлевший от общих похвал, сказал атаману:
— На первый раз, отец Кичига, давай будем великодушными...
Однако Женька сам от всего отказался и попросил лишь серьги Ирины Глебовой. Прохор и Кичига подозрительно переглянулись, но все же серьги взять разрешили.
Во время кутежа кто-то из бандитов, подняв тост за здравие «есаула», предложил совершить новый налет на ирбитский поезд.
— Дурак! — отрезал Прохор. — Ты думаешь, уголовный розыск глупее тебя? Да теперь все ярмарочные поезда с охраной будут.
— Значит, — печально произнес незадачливый бандит, — крышка нашему фарту... Опять, значит, как попало начнем промышлять.
— Эх, сопляки, сопляки! — засмеялся Прохор и повел своими бесцветными, с холодным блеском глазами, — все в наших руках!.. Поняли?
— Поняли! — радостно ответил Гришка-Артист и, схватив гитару, пустился в пляс.
Через несколько дней в общем зале ресторана Прохор обратил внимание на круглолицего подвыпившего человека в модном клетчатом пиджаке и в желтых крагах. Чувствовалось: человек этот чем-то ужасно доволен. Прохор подсел к нему и вскоре уже знал, что фамилия подвыпившего Башкайкин, что в одном горнозаводском поселке у него есть лавка, и в «приподнятом настроении» он сегодня потому, что ожидается в субботу большой барыш. А когда Прохор, между прочим, поинтересовался, откуда барыш, Башкайкин доверительно сообщил, что наконец-то на местном заводе будет нормальная получка. Завод этот, разоренный колчаковцами, стоял на консервации, и жители горнозаводского поселка, чтобы не умереть с голоду, мастерили зажигалки, чинили старые барахляные вещи, занимались огородничеством.
С год назад завод все-таки пустили, но освоить выпуск готовой продукции долго не могли. Поэтому жалованье рабочим выплачивалось с перебоями и не полностью. И вот на прошлой неделе все цеха вдруг загудели и зашумели по-настоящему. Вечером на заводском дворе состоялся торжественный митинг, и администрация пообещала в ближайшую субботу выдать полностью причитавшиеся деньги. А пройдошный лавочник, разведав об этом событии, умчался в город и оптом накупил всяких товаров, чтобы продать их с приличной наценкой...
На следующий день кошевка с бандитами неслась в сторону горнозаводского поселка. Женьки-Кержака в кошевке не было. Сославшись на болезнь, он отказался участвовать в очередном грабеже.
XXV
Визит милиционеров в дом Раздупова не на шутку встревожил и хозяина, и постояльца.
— Ну? — насмешливо-ласково произнес Прохор, опускаясь в качалку, когда Фаддей Владимирович запер двери и вернулся в комнату. Библиотекарь вздрогнул. Он прекрасно понимал, что скрывается за этим тоном.
— Исповедайтесь, милейший! — продолжал Прохор. — Язык-то, надеюсь, вы не проглотили...
И всхлипывающий Фаддей Владимирович, перескакивая с пятого на десятое, рассказал о Юрии, с которым был знаком раньше, и о причине сегодняшнего милицейского посещения.
— Вы, милейший Фаддей Владимирович, глупы, как осел, — горестно усмехнулся Прохор, выслушав исповедь библиотекаря. — И зачем только я связался с вами?..
Но отчитывая Фаддея Владимировича, словно провинившегося мальчишку, Прохор одновременно соображал: врет он или нет. А может, милиционеры нарочно навязались к нему в приятели, чтобы, не вызывая подозрений, проверить дом. Тогда, выходит, дом застукан, и оставаться в нем больше нельзя.
— Вот что, милейший! — строго сказал ротмистр и поднялся с качалки. — Можете своих любимых милиционеров ублажать сколько угодно дурацкими коллекциями, вам это зачтется, не будь я Побирским! Понимаете, о чем идет речь? Не понимаете? Если заикнетесь про меня, все ваши грешки наружу вылезут... А теперь адью! Счастливо оставаться!
Вначале у Прохора даже мелькнула мысль, не прикончить ли старого дурака. Но потом он опомнился. А вдруг милиционеры в самом деле просто интересовались коллекциями?
И Прохор решил действовать по-иному.
— С понедельника, — приказал он Фаддею Владимировичу, — вы после своей службы в библиотеке будете каждодневно приходить в ресторан «Пале-Рояль».
— Я?.. В ресторан? — съежился, как от удара, Фаддей Владимирович. — Зачем?
— Надо! — отрезал Прохор. — Вы, что, не понимаете, — шутки с милицией могут кончиться плохо?.. Вот и посещайте «Пале-Рояль», и садитесь справа, если все в полном порядке, если же не в полном, садитесь слева... Ну, а не будет вас, значит...
— Что значит? — перепугался Фаддей Владимирович.
— Значит, вас арестовали, — спокойно пояснил Прохор.
— Меня?.. Позвольте... За что? — тяжело пробормотал Фаддей Владимирович.
— Не прикидывайтесь комиком! Если сядете слева, я найду способ связаться с вами и все выяснить. Ну, а если окажетесь справа, выпейте, закусите, чтобы быть похожим на нормального клиента, и домой...
— Выпить, закусить... Смею поинтересоваться, где у меня деньги?
— Деньги? — перебил с усмешкой Прохор. — О деньгах, милейший, не беспокойтесь! — и он сунул в руки библиотекаря пачку ассигнаций...
Ресторан «Пале-Рояль» был у Кичиги чем-то вроде штаб-квартиры. Еще до встречи с Прохором его шайка собиралась там в отдельных кабинетах и обсуждала свои дела. Хозяину ресторана было выгодно поддерживать с ними знакомство: расплачивались щедро.
— Прохор Александрович! — тоном обреченного прошептал Фаддей Владимирович. — Может, не надо «Пале-Рояль». Я, должен честно признаться, боюсь...
— Молчать!! — взревел Прохор и брякнул кулаком по столу. — Молчать! Делать, как я сказал.
Через пять минут, не простившись с обалделым библиотекарем, он ушел из его дома.
XXVI
За Лузинским рынком, среди путаных глухих переулков, затаился постоялый двор Аграфены Лукиных. Муж ее, «выбившийся в люди» из конокрадов, умер полгода назад, и его место в сердце пятидесятилетней вдовы занял на правах старинного приятеля Кичига.
В тот воскресный день после вчерашних «трудов праведных» он почивал в чисто прибранной и жарко натопленной спальне под иконой Николая-чудотворца. Этого святого вдова выбрала себе в покровители и всегда зажигала перед его мрачным ликом лампадку...
Проснулся Кичига около семи часов вечера и, повернув над кроватью выключатель, увидел в углу на лавке Прохора.
— Тебя ли, Прохор Александрович, бог принес? — зевая, перекрестил он рот и отхлебнул из стоящего рядом с кроватью ковшика брагу. — Аль хоромы собственные надоели?
— Тю-тю мои хоромы! — свистнул Прохор. — Глупейшая история приключилась...
— Чего там еще? — поперхнулся встревоженный Кичига. — Не томи христа ради!
И когда Прохор по порядку выложил все, что случилось в доме Фаддея Владимировича, Кичига, пожевывая липкую от браги бороду, как-то неуверенно произнес:
— А не рано ли ты, Прохор Александрович, тревожишься?
— Может, и рано, — неопределенно ответил Прохор. — Все возможно...
— И, считаешь, толк сотворится, коли твой нечестивец Раздупов станет в ресторане маячить? И сколь долго?
— Помаячит с полмесяца и достаточно...
— Хвост за собой из милиции не притащит?
— Притащит — нам лучше!
— Нам лучше?! Господь с тобой!..
— Да, да!.. Неужели мы не узнаем, один он или с хвостом? Если с хвостом, тут и гадать нечего... Получится, я умно сделал, что вовремя смотался...
— Кажись, Прохор Александрович, ты прав... Конечно, с божьей помощью надо постараться все выведать.
— То-то, отец Кичига!.. Свободой и жизнью своей я из-за глупости Раздупова рисковать не желаю... Да и твоей тоже...
— А я при чем?
— «Мы спаяны, как два стальных кольца»...
— «Как два стальных кольца»?.. Ты, Прохор Александрович, узоров-то не разводи, мою особь не тронь... Я у Колчака чинов не хватал, в Сибири не разбойничал и ночью нонешней в горнозаводских милиционеров не стрелял... Господь наш милостивый тому свидетель... Чего губки-то кусаешь?.. Отвыкай от этой дурной привычки.
