– Я имел в виду буквальное отсутствие каких-либо процессов жизнедеятельности, – сообщил он сквозь зубы, не тая своего раздражения из-за заданной мной темы.

Теперь ясно, зачем он проводил аналогию со скафандром, – не хотел раскрывать эти карты.

– Оно не переваривает пищу, не гоняет по венам кровь, ему не требуется кислород, клетки не делятся и не отмирают. Ты уже отметила отсутствие пор на нашей коже. Мои волосы и ногти даже при желании не выйдет отстричь. Эта оболочка вроде театрального костюма позволяет людям не шарахаться от нас и принимать за своих, а нам – избегать лишней суеты и внимания. Но назвать ее живой, вкладывая в это определение общепринятые характеристики, нельзя.

По-моему, только сплошные удобства.

– То есть, помимо абсолютной неуязвимости перед любыми земными болезнями и травмами, ты можешь со своей суперскоростью спускаться на дно морское и жить, скажем, среди коралловых рифов, подобно русалке, в воздухе не нуждаясь?! Но ты же дышишь!

– На выработку этой привычки у меня ушло некоторое время. Это был больше вызов самому себе, чем необходимость.

– А если ты все же что-то съешь, что тогда? Неужели это так и останется гнить навечно в тебе?

– Нет, пища выйдет тем же путем, которым выводит ее и человеческий организм. С той лишь разницей, что будет в том же виде, в каком в пищевод поступала, – абсолютно непереваренной.

– Хм, технически это значит, что какие-то процессы все же идут, – почесывая подбородок, пришла к выводу я.

– Скажем так, это тело не нуждается в привычной для человека еде. Но избавиться от нее в случае попадания оно способно, – своим тоном он дал понять, что этот вопрос исчерпан.

– Что насчет ограничения твоих способностей – в чем оно?

– Если я хочу появиться где-то, – он проницательно посмотрел на меня, – мне приходится передвигаться. Это лишь один из многочисленных примеров, но, на мой взгляд, самый удручающий.

– Ты хочешь сказать, что раньше мог просто материализоваться где хотел? Типа телепортации? – не поверила я.

– Нет, не типа телепортации. Но да, я мог именно материализоваться в угодном для себя месте.

– Ва-ау!!!

– Именно!

– Но и нынешнюю твою форму нельзя назвать медлительной, верно?

– Разные вещи. Способность к материализации относилась не только к моему облику, но и к любой субстанции. Скажем, если бы ты захотела сейчас вкусить запах масла пачули, будучи свободным, я мог бы просто его тебе дать. Теперь, когда мои возможности ограничены, я могу лишь гарантировать, что ты найдешь его в любой, хоть даже обувной торговой лавке. Ты должна была уже это понять.

– Да-а, у меня для этого был весьма яркий пример, – я вспомнила красное платье и однофунтовый ценник. Феликс бросил утвердительный взгляд в мою сторону. – Да блин!!! По-моему, тоже неплохо! – Я не сдержалась от улыбки.

Хотя как знать! Возможно, его действительно такие обуздания напрягают.

Его молчание подтвердило мою догадку. А я почувствовала себя глупо – сморозила ж, не подумав!

– Ты упомянул невозможность отстричь волосы. Всегда интересно было узнать: как ты добиваешься такой… э-эм… небрежной укладки?

Черт! Как обычно со мной бывает – после одной смороженной чепухи в попытке сменить тему я закапываюсь глупыми высказываниями только сильнее. Лучше бы промолчала!

Феликс, то ли поймав мои мысли, то ли умилившись вопросу, от души захохотал.

– Здесь никакого нет секрета, – отсмеявшись, признался он. – Волосы мягкие, малость путаются. – Да он оптимист: «малость» они у него путаются! Чтобы так их уложить, потребовалось бы немало суперсредств, и не каждый специалист бы еще справился. – А при движении c естественной мне скоростью сбиваются в одну массу настолько, что я не вижу причин тратить энергию на их возвращение в цензурный вид. Другими словами, я не ищу общественного одобрения и мне попросту безразлично, в каком состоянии моя шевелюра. Тем более теперь, в этот прекрасный век, когда человечество наконец становится раскованней, постепенно освобождается от гнета навязанных мер, принуждающих скрывать свою личность за общепринятыми стандартами.

«Интересная позиция», – только подумала я, как услышала в наушник: «Приготовься! Сейчас!» И мы повалились вниз.

С большинством из пережитых в компании с Феликсом впечатлений я столкнулась впервые. И дело вовсе даже не в том, что я совсем молодая и вся жизнь у меня еще впереди, нет! Ведь большинство людей так и проживают свои в рутине, не испытав чего-то такого, от чего загорается кровь. Умирают, не ощутив таких эмоций, после которых, как мне кажется, уже невозможно довольствоваться малым и не стремиться к ним вновь.

Не могу сказать, что я испытала чувство боли или страха, хотя кровь прилила в голову в полном, по-моему, объеме. Я ни в коем случае не предполагала смертельный исход, хотя все предпосылки были именно к нему. Ощущения сродни тем, что я чувствовала на экстремальных аттракционах в парках. Когда тело замирает, органы в грудной клетке будто впечатываются в сторону, противоположную падению. Собственное лицо представляется с раздувающимися и бултыхающими щеками. А страх лишь оттого, что вдруг что-то пойдет не так именно сейчас, именно со мной. Что очень маловероятно, и ты в итоге забиваешь.

Когда, как мне показалось – за несколько метров от морских волн, Феликс вывернул самолет и, штопором прорезая воздух, стал взмывать обратно к облакам, я почувствовала, что сейчас отключусь. И отключилась.

* * *

Не поднимая век, я поняла, что еще не стемнело, а значит, в отключке я пробыла недолго.

– Ты крепко держалась! Мне практически не пришлось вмешиваться. Стойко перенесла несколько трюков подряд, по перегрузке на организм равных смертельным для нетренированного человека.

– Костюм мне, очевидно, пригодился, – я не узнала свой хриплый голос.

– Ах-ха-ха!!! Чувство юмора не утратила, можно еще пару маневров испытать!..

– Не-не-не!!! Вот уж не стоит!!! Давай в другой раз! Ну!

– Я чувствую твою реакцию каждой клеткой! Не смел и надеяться на подобный заряд адреналина, – не унимался Феликс, восхищаясь непонятно чем.

– Я очень рада, что смогла хоть как-то зарядить тебя.

Феликс не оценил мою реплику, строго посмотрев на меня. Ясно, на тему моей энергии шутить пока нельзя.

– Думаю, в следующий раз ты будешь способна уже по-настоящему наслаждаться полетом. А со временем освоишь и самостоятельное им управление. – По его довольному виду сложно не распознать, сколь эта мысль нравится ему самому.

– Никогда не думала, что выпадет подобная возможность. Но такая перспектива определенно мне по душе, – согласилась я, потирая виски. – А что ты имел в виду, когда сказал, будто тебе почти не пришлось вмешиваться? – вспомнила я.

– Я предполагал необходимость несколько укрепить твою устойчивость к негативным факторам, но ты оказалась куда выносливее, чем я представлял.

– Какую именно поддержку ты способен мне дать? – я попробовала настоять на более точном ответе.

– Физическую, моральную, психологическую – все к вашим услугам! Все, что тебе может понадобиться и чего тебе будет не хватать, я могу дать и дам тебе. Это касается и состояния твоего здоровья, любая напасть не должна заботить тебя. Могу обещать тебе, что умрешь ты в о-очень глубокой старости и только от нее.

Угу! Если твоя подружка раньше меня не прикончит.

– Но разве ты не сделаешь мою жизнь невыносимой таким образом? – Мне показалась совсем беспроблемная жизнь спорным преимуществом. – Если у меня все будет и мне не за что будет переживать, не к чему стремиться – да я умру от скуки! В полнейшем благополучии люди начинают искать впечатления в самых зловредных местах. Прыжки без парашюта в адреналиновой гонке как минимум. А то и подыхают в каком-нибудь наркопритоне в конечном итоге.

– Понял твою мысль, – не дав возможности развить дискуссию, согласился со мной Феликс. – Я, конечно, мог бы гарантировать, что скучать тебе не придется, но, думаю, у нас еще будет время вернуться к этому вопросу. Для начала договоримся: на моем попечении – здоровье твоего тела и духа. Не слишком для тебя?