– И сейчас ты сыт? – Я постаралась звучать как можно увереннее, призывая на помощь всю свою смелость.

– Сейчас – да!

– Надолго?

По-моему, это важная информация, которую мне стоило бы знать.

– Мой аппетит отнюдь не ограничивается временны́ми пределами.

– Тогда чем?

– Он зависит от энергетических расходов.

– То есть ты не можешь знать наверняка, когда тебе потребуется… хм… родник, чтобы напиться?

– Не беспокойся, тебя это не должно коснуться!

Не должно! Очень многообещающе!

– Надеюсь, он хотя бы не возникнет спонтанно…

– Вот здесь обещать не могу, – уклончиво ушел от ответа он, не гарантируя тем самым мою безопасность. – Подруга, встречавшая тебя в аэропорте, – как давно вы знакомы? – неожиданно Феликс перескочил на тему, казалось бы, совсем его не касающуюся.

– Юкки не подруга мне вовсе! Я познакомилась с ней на прослушивании за несколько дней до вылета в Британию. Ее приняли в группу, где я раньше играла. Ну и пару раз потусили с ней. Теперь она заняла место погибшего солиста и крутит с барабанщиком.

– Твоего расположения она не завоевала, – понял он.

– Не то чтобы…

Феликс в очередной раз, будто стараясь прочесть мои эмоции, внимательно посмотрел на меня. При теплом комнатном освещении его глаза становились мистически темными, выделяясь на фоне бледной кожи и еще больше придавая ему какого-то зловещего вида, столь контрастного с тем, чем он сейчас занят, – заботливым приготовлением еды и выражением интереса к моим переживаниям.

– Наверное, я испытываю банальную ревность, как бы ни хотелось мне того признавать.

– Отчего же?

– Может, оттого, что в конкурентной среде ее музыкальные навыки чертовски превосходят мои, – призналась я, приступая к поглощению аппетитно поданного салата.

Пока я поедала самый вкусный салат с авокадо в моей жизни, запивая цитрусовым соком, Феликс молча смотрел на меня. Стоило мне закончить, как он тут же объявил, что на сегодня всё и мне пора спать. А разговоры продолжим на отдохнувшую голову. На интересующий меня вопрос о том, где он сам планирует лечь, раз единственная в доме кровать предложена мне, он уклончиво напомнил, что все вопросы завтра.

Около девяти утра меня разбудил запах свежесваренного кофе.

Первым, что я увидела, едва раскрыв глаза, стала напольная изящная вешалка-стойка у подножья кровати. На ней красовалось белое платье-рубашка в пол. И все бы ничего, прекрасная вещица, вполне подходит для завтрака, только вот эти всего четыре крошечных пуговки на всю длину, расположенные где-то посередине, вообще не похоже, что справятся со своей задачей.

Домашние брюки, оставленные мной на кушетке вчера, вероятно, сбежали, пока я спала. Выходит, у меня два варианта. Либо я появлюсь в трусах и вчерашней футболке с пришельцем, в которой спала, либо облачусь в это великолепное платье из моего любимого льна, что без сомнения и откровенно привлечет внимание к моему невзрачному декольте. Да и вообще, с чего бы мне так одеваться!

Я выбрала первый вариант.

Вытянув футболку, насколько это было возможно, книзу, я собралась на выход, в надежде проскочить незамеченной до кресла в гостиной, в котором оставила вчера свои вещи. И какова была вероятность, что, покидая спальню, я зацеплюсь рваным низом футболки о массивную ручку межкомнатной двери? Мало того! Потяну, не успев затормозить, так, что когда-то крутая вещица распустится в одну сплошную веревку за мгновение? Уверена, невелика! Ну и когда это уже произошло, расстроенная, я вернулась в комнату, сняла с себя остатки футболки в виде воротника и рукавов и обреченно посмотрела на белое платье.

Со второй попытки я неуверенно вышла из комнаты и прислушалась. Оглушительную тишину нарушил едва различимый глухой щелчок захлопнувшейся за мной двери. Я прижалась к ней спиной и поправила в районе груди и без того севшее точно по мне одеяние.

Так тихо. Ни движения, ни стука часов, ни единого признака жизни.

И во что я сознательно вляпалась?..

Решаюсь спуститься. И чем ближе к концу лестницы и к моменту, когда в моем поле зрения окажется остальное пространство и, скорее всего, Феликс, тем громче пульсирует моя в венах кровь. Даже я ее слышу.

И-и… оке-ей… его здесь нет. Фу-у-ух!!! Да что же это такое со мной!

Импульсивно снимаю с кронштейна примеченную еще вчера гитару. Лучше так побороть гнетущую тишь, нежели играть на струнах собственных нервов. Тем более прежде мне еще не доводилось держать в руках настоящий коллекционный инструмент, а играть на чем-то подобном – и подавно. Как раз и попробуем.

Прежде чем дать первый аккорд, я, устроившись на нижней ступеньке лестницы, внимательно рассмотрела гитару. Интересно, кому она принадлежала? Думаю, ей не меньше семидесяти лет. Я провела по струнам. О да-а! Чистый, благозвучный отклик, как бальзам для души. И я заиграла.

Несложная в исполнении и легко узнаваемая французская народная песня, которую я проходила еще в музыкальной школе, точно вписалась в необычный антураж ярко освещенного утренним солнцем зала и прекрасно расправлялась с моим тревожным состоянием.

Набравшись духу, только я подумала, что, раз уж тестирую инструмент, может быть, стоит перейти на что-то более сложное, как пьеса плавно начала сводиться в новую композицию. Такую, которую я совершенно не помню, чтобы слышала раньше, и уж тем более точно незнакома с нотами!

Сама не веря себе и в происходящее, я медленно округляю глаза, а следом и рот. Тем не менее мелькнувшая сбоку от меня тень не ускользает от моего внимания. И вот Он уже предо мной. Внезапно появившийся откуда-то Феликс ловко удерживает мой ошеломленный взгляд на мгновение. В его загадочной улыбке и коварной хитринке в глазах я успеваю отметить едва уловимый намек, невербальное сообщение, которым он направляет меня к разгадке неприступной, блокируемой мной же самой (!) информации. Во всяком случае, мне так кажется. Только… вот… что он хочет сказать? И что вообще делает? Что делаю я, и каким образом?!

Смотрю на гриф, на свою руку – офигеваю от происходящего. Обращаю вопросительный взор к Феликсу, раз уж все равно процесс не контролирую. Он отвечает пристальным взглядом с легкой улыбочкой одним уголком губ. И я больше не сомневаюсь – он играет в меня, совершенно точно моим неведением наслаждается, чего не скрывает, не скрывал никогда, и предвкушает момент, когда я, наконец прозрев, пойму: «Ну то-о-очно же! Как я могла не видеть этого раньше!» А до тех пор я для него вроде пушистого котенка – такой забавный, глупый и беззащитный, охота помучить.

Но что за мелодия? Я не слышала ничего подобного раньше, вплоть до аккордов – они уникальны. Упоительная – каждая клетка моего тела, словно иссохшая земля, буквально впитывает ее, как источник жизни. Совершенная – такая, к какой не придраться, и все ремиксы на нее априори обречены на провал. Мурашки щекочут руки, из глаз просятся слезы. Слезы… эйфории абсолютной.

И когда композиция подходит к финалу, меня отпускает не сразу. Еще какое-то время я продолжаю сидеть так – обнимая инструмент, наслаждаясь послевкусием. До тех пор, пока до моего сознания не доносится замечание Феликса:

– Твои музыкальные способности весьма недурны. Найдешь ли ты хотя бы приблизительно похожие эмоции, вроде которых сейчас испытала, в выбранной тобой профессии?

– Слышала бы тебя моя мама, – вполголоса промурлыкала я через улыбку, не открывая глаза, – ты б ей понравился.

Феликс не прокомментировал мою реплику и вообще не подавал никаких признаков жизни, однако его присутствие, более того, ожидание ответа на поставленный вопрос я точно ощущала каждой клеткой своего тела.

– Знал бы ты… какие в детстве меня терзали вопросы, – минуту спустя я наконец посмотрела на него. – Типа: а если скрестить грызуна с птицей, возможно ли добиться такого результата, что у крысы появятся крылья? Какие они будут – как у птицы или как у летучей мыши? – Я улыбнулась, вспоминая свою детскую наивность. – А что, если именно я найду способ предотвратить болезнь Альцгеймера? Почему нет? Столько исследований уже проведено – мне кажется, ее разгадка не за горами. А может, я внесу свою лепту во что-то другое, но не менее значимое. Серьезно! Не смейся! Я искренне в это верю. Так что да, я определенно буду счастлива в выбранной профессии.