— Помни про лопату, — прошептал он, целуя её ближе к промежности.

— М-м? Что? — наслаждаясь его ласками, уточнила она.

— Лопата, не орудуй ей, — фыркнул Морай. — Воздержись ещё пару лунаров.

Она вздохнула с нотой возмущения.

«Нашёл время», — означал этот тон. Или: «Я давно уже не соблюдаю предписания врача».

Маргот усмехнулся. Но, глядя в её скульптурное лицо, он расхотел иронизировать. И прильнул к ней.

Их тела соединились в последний раз, и это было прекрасно, как последняя трель вечернего соловья перед казнью.

***

На закате стих весь город. На площади Божьей Милости, перед чёрным пятном, оставшимся от триконха, хотели выставить эшафот; но сделать это так и не успели из-за разразившихся беспорядков. Поэтому Морая с подводы высадили прямиком на брусчатку.

Рыцари Астралингов в голубых плащах и Воинство Веры в белых образовали массивное оцепление. Множество людей, особенно оборванцев, ломилось посмотреть на происходящее. Зеваки толпились на крышах и балконах, печных трубах и стенках.

Но Морая от галдящего сброда отделяло пять рядов тяжёлой конной стражи, и потому зрелище из его убийства вышло бы неважное.

Хотя сам он представлял из себя то ещё зрелище. Он надел свой лучший наряд, ярко-рыжий, украшенный золотой нитью. И поверх этого облачился в сюрко — просторный плащ-нарамник с его гербом, что обычно надевался на доспехи. Сюрко было чёрное с ярким драконьим глазом на груди.

В таких сюрко рыцари выезжали на турниры и оруженосцы опускались на колени перед акколадой. Морай ожидал казни примерно с таким же рвением.

Вдоль выжженой линии фундамента расположились новые хозяева Брезы. Весь белый, покрытый холодным потом Каскар пребывал практически в бреду. Он с трудом держался вертикально на принесённом для него резном стуле. Однако он был облачён торжественно. В кольчугу, наплечники и тоже сюрко. Его герб был вышит со всем тщанием: серебрящийся белый цветок, похожий на астрагал, что распустился на голубом просторе небес. В руках Каскар сжимал длинный фамильный меч, Честный. На гиррите он носил имя Нобилард.

Рядом с ним стояла Ланита; она тоже носила одеяние для праздника. То было васильковое платье с золотым колье. Она постоянно касалась руки брата, если тот впадал в забытье.

Подле Ланиты застыл Вранг. Он тоже был плох и бледен, но явно принял немало кровохлёбки с маковым соком. У него были очень большие зрачки. Однако боль была подавлена, поэтому он ровно держался на ногах; и плащом на одно плечо умело скрывал отсутствующую руку. Зуб Мордепала уже висел у него на груди, не дожидаясь официального перехода наследства от брата.

За Врангом виднелся его — или не его — сын Вранальг. Поджарый, если не сказать худосочный, мальчик имел некрасивое родимое пятно на половину бледного лица. У него были ломкие седые волосы. Но всё же очень ясный, цепкий взгляд. Он смотрел на Морая с ненавистью и одновременно — с некоторым волнением.

«Он вырос в течение этой войны», — подумалось Мораю. — «Я для него омерзительная, но легенда. Может, именно поэтому он упросил папеньку взять его с собой в захваченный город».

Дальше стоял Иерарх Сафар, жрец в пышных белых одеждах, что благословлял город двумя поднятыми перстами.

— Полнолуние — час Разгала, — проповедовал он. — Новолуние — час Схаала. Половина луны, как чаши весов, — час Аана! Сегодня его ночь, ночь правосудия и справедливости.

А за ним были командиры, рыцари, советники — в блистающих одеждах и латах.

Доахар Миссар стоял дальше них всех с флейтой. Он следил за Наали — огромным змеистым драконом, что возлежал на выжженной части площади и издавал то рычащие, то посвистывающие звуки. Доахар следил, чтобы Наали не рассердился на галдящих горожан и иногда играл успокаивающие, понижающие ноту мелодии. Но Наали не был дураком. Он сразу поймал Морая взглядом зорких голубых глаз, и, торжествуя, оскалил полную острых зубов пасть.

Гвардеец толкнул Морая в спину. У него были связаны запястья, но свободны ноги. Поэтому он невозмутимо прошагал к ожидавшей его знати. И остановился перед кузеном Каскаром, послушно склонив голову.

«Ты покончишь со мной, но вряд ли восторжествуешь», — подумал он. — «Ты и сам уже стоишь подле Схаала».

— Морай, — прохрипел Каскар и вздёрнул свой орлиный нос. Каждое слово едва-едва прорывалось сквозь сипящее горло. — Твой город так же невыносим, как и ты. Мы даже не сумели воздвигнуть тебе эшафот. Здешняя чернь остервенелая, как нигде.

Морай пожал плечами и усмехнулся.

— Не могу поверить, что вижу тебя связанным и покорным, — продолжал Каскар. Его голос смягчился искренним облегчением. И радостью. — Именно так всё и должно было закончиться.

Они посмотрели друг на друга. Во взгляде кузена промелькнуло подобие сожаления.

Каскар знал, что его путь тоже подходит к концу. Но за столько лет он перестал жить за пределами их кровного противостояния. Он так привык к их вражде, что признавал — расставаться с Мораем в какой-то степени огорчительно. Больше не будет их дуэлей в небе и яростных поединков в поле.

Не будет и повода держать при себе Наали.

Драконов не будет тоже.

Всё кончилось.

Маргот не разделял этой грусти. Война уже не имела для него никакого смысла, и он не думал о ней.

Он украдкой осмотрелся и увидел, что неподалёку, подле рыцарей, стоит его Чёрная Эйра. Должно быть, она допросилась попасть в оцепление на правах единственной схаалитки Брезы.

Она держала свой козий череп в руках и смотрела на него с ободряющей улыбкой. Но он догадывался, какая боль застыла в её тёмных глазах.

«Не грусти за меня, жрица», — подумал он с теплотой. — «У тебя своя дорога».

Кроме неё он видел много знакомых лиц. Но то были лишь его многочисленные враги, нажитые за эти годы. Они с нетерпением ждали экзекуции.

«Я тоже хочу лишь одного: подвести черту».

Морай перестал оглядываться и вновь повернулся к Каскару. Тот продолжил свою речь.

— Ты… сдался, — произнёс марпринц. И улыбнулся. — Мы дошли до Покоя, не встретив сопротивления от твоей организованной армии. Я отплачу тебе милостью за милость. Я хотел повесить тебя, как последнего бандита; но теперь, в согласии с мнением семьи, сестры и зятя, я дарую тебе смерть, достойную доа.

Хриплый рык, перетекая в стрёкот, разлетелся над площадью. Морай восхищённо захлопал глазами.

— О, спасибо, дорогой кузен! — с искренней признательностью молвил он.

— Не благодари, — поморщился Каскар. — Наали и я много лет мечтали об этом дне. Я — с того дня, когда ты вероломно убил моего отца. Он — с тех пор, как здесь, на этой площади, ты зарубил Хкаурата.

Он перевёл дух. И довершил:

— Ты погубил дракона; будет честно, что дракон погубит тебя. Ступай, Безакколадный.

Морай бодро кивнул. И медленно зашагал вперёд. Туда, где змеился, поводя длинной шеей, терпеливый Наали.

Приговорённый посмотрел на Ланиту — и та ответила ему рассеянным, тяжёлым взглядом.

На Вранга — и увидел тёмную, таящую зло тень на его лице, что мешалась с болью.

На Иерарха Сафара — и сощурился от белизны его одежд и белизны его гордости, коя не позволяла ему даже взглянуть на преступника.

Морай двинулся дальше, и командиры плевали ему вслед. Тень Наали приближалась. Но, когда между ними осталось не более десяти шагов, на площадь обрушился оглушительный рёв.

Толпа бесновалась. В гвардию летели камни и тухлые овощи, на улицах поднимались чёрно-рыжие знамёна. И, изумляя Морая с каждой секундой всё сильнее, загремело одно-единственное слово:

— Мор! Мор! Мор!

Оно неслось с окраин и ударялось о щиты рыцарей. Те поднимали коней на дыбы, орудовали пиками и мечами, но презренные жители Брезы не останавливались.

— Мор! Мор! Мор! — грохотали тысячи голосов, как один. Штормовыми валами крики накатывали на вооружённый эскорт, эхом гремели по улицам, сотрясали брусчатку.

На последнем отрезке пути в драконью пасть маргота сопровождал Миссар. Он шёл рядом, как надзиратель, и потому теперь он стал его невольным последним собеседником.