— Я получил твоё послание, мятежник, — процедил доахар. — И прочитал его. И выкинул.

— А, — поднял брови Морай. — Кстати, надеюсь, ты позаботился о том, чтобы обитель разврата твоей маменьки не пострадала от этих бешеных паладинов.

— Это не твоё дело! — рявкнул Миссар и рукой сбил бутылку вина, так что та упала и разбилась, лишив Морая возможности продолжать распитие. — Бордели есть в любом городе и не интересуют их! Они уничтожают притоны, контрабандистов, подпольные рынки рабов и оружия, которые ты тут развёл!

— Как мило с их стороны, — усмехнулся маргот, поигрывая кубком в руке. — Они так делают только там, где не подписали с ними уговор, а в остальных провинциях им всё нравится.

Миссар шагнул вперёд, источая ненависть.

— Я не почесать языком к тебя явился, ублюдок.

— Я слушаю, доахар.

«Забавный рыцарь. Прежде я думал, что, не пожелай Вранг быть моим наследником, подошёл бы отцовский бастард. Но теперь я вижу, что напрасно. Этот слишком пропитался Астралингами».

Миссар оскалился и продолжил:

— Я мог бы понять тебя, как человек с кипящей кровью Кантагара в жилах. Но твой дракон сделал тебя чудовищем. Или ты его; не знаю. То, что ты сотворил с Ланитой, тебе не простят ни люди, ни боги, и будешь ты навеки проклят. И за дело. Ты моральный урод и садист, которому не место на земле.

— Я не слышу твоё бухтение за визгом собак, которых ваши рыцари доблестно крошат в мясо!

— Не пытайся выставить нас жестокими! Это ты начал. Это ты нагнал сюда преступников, уродов, негодяев со всей Рэйки и окрестностей. Это ты напал на марпринца Кассата без объявления войны. Это ты с младых лет услаждался зрелищем пыток своих придворных и подданных. И это ты обесчестил Ланиту.

— Ты так часто поминаешь её, что у меня закрадываются сомнения, — проурчал Морай.

— Напрасно. Она лишь доказательство тому, на какие зверства ты способен с беспомощным, вверенным тебе человеком.

— Не сомневаюсь, она хорошо отыгралась за случившееся на привязанных гьеналах.

Лязгнул клинок. Доахар выхватил его из ножен и рявкнул:

— Клянусь честью, я мечтаю отрезать тебе твой гнилой язык, Морай!

— Ты путаешь, — потешался Морай. — Ты хочешь отрезать мне не язык, а пальцы. За Ланиту. Она твоя любовница, верно?

— Она твоя кузина, — произнёс Миссар отчётливо. — И моя. Ты позор своей семьи. И всего нашего рода. Надеюсь, Каскар воздаст тебе самой жуткой казнью.

На сем он ушёл. Мораю оставалось только пожать плечами. Примерно так он себе и представлял себе их единственный разговор; жаль, что им не довелось познакомиться раньше.

«Любовь проходит, чувства женщин остывают», — подумал он. — «Но потакание церковным крысам останется в твоей судьбе навсегда, Миссар. Когда прокричит последний дракон, ни Ланита, ни любая другая красавица не смягчат твоё сердце — сердце, которое отдано лишь крылатым хищникам».

К счастью, солнце уже склонялось к закату. И Морай уже не рассчитывал на какие-либо удовольствия в последние часы к своей жизни; но тут дверь отворилась вновь.

На пороге появилась его Чёрная Эйра в причудливом козлином черепе, что носили схаалитские жрецы. Рыцари допустили её к марготу лишь тогда, когда она трижды поклялась, что пришла отпустить ему душу перед казнью; и когда Вранг прислал посыльного с дозволением на эту встречу.

Вранг проявлял на удивление много заботы о заключённом под стражу брате. Видимо, хотел воздать ему за спасение перед казнью.

Морай расплылся в улыбке и встал, чтобы приветствовать подругу поцелуем. И она с удовольствием ответила ему. Она пришла не просто так; в её руках было мясо с огня, нанизанное на вертел. Совсем немного, невнятного запаха, но хорошо поджаренное.

— Решила, что я проголодался, дорогая? — улыбнулся маргот.

— Не совсем, — произнесла она необычно внушительным для себя голосом. Он пытливо всмотрелся в её глаза, видневшиеся из глазниц козлиного черепа.

Внутреннее спокойствие и некая глубокая мысль словно охватили её целиком. В ней ощущалось величие, что сквозило в каждом взгляде и каждом жесте.

Он ясно ощутил: близость его смерти породнила её со Схаалом ещё сильнее.

Морай склонил голову набок. Он коснулся её плеча и проводил её к себе на диван, где они расположились рядом друг с другом. Наслаждаясь её присутствием, он стал гладить её по колену.

— Решила меня отравить? — нежно спросил он, заглянув к ней в глаза со всей теплотой, какую можно было вложить в эту фразу. — Ты ведь серьёзно относишься к клятвам, и ты пообещала при входе сюда, что не сделаешь этого.

— Нет, милый, — прошептала Эйра. — Я не хочу тебя отравить. Я хочу… я хочу облегчить твою участь.

Он скосил глаза на угощение.

— Схаал будет суров к тебе, — дрогнувшим голосом произнесла она. — Ты ведь и сам знаешь.

— Знаю.

— Я хочу, чтобы он отнёсся к тебе иначе. Чтобы принял тебя как своего. Чтобы у тебя… у тебя… — она замялась, блуждая глазами. — Был шанс вступить в его царство, обрести покой.

У Морая закрались некоторые сомнения. Он сощурился и всмотрелся в её скрытое черепом лицо.

— И для этого я должен…?

Она подняла вертел и торжественно презентовала ему, будто кузнец — свежевыкованный меч.

— Ты должен успеть отречься от людского, — заговорила Эйра внушительно, мерцая своими тёмными глазами из костяных глазниц. — Ты должен умилостивить Схаала, иначе он может не принять тебя. И ты останешься потерян между мирами, куда даже я, быть может, не дойду за тобой. Разлучённый не только со Скарой, но и с великим круговоротом Смерти и Жизни. Прошу… — она набрала в грудь воздуха. И неожиданно её мрачное лицо озарилось многозначительной улыбкой. — Сделай это.

«Стать ближе к Схаалу можно лишь отрешившись от всего человеческого, став для людей мерзким, как мерзко для них всё сгнившее и мёртвое…»

Морай распахнул глаза и уставился на угощение, которое заманчиво блестело у него под носом. Куски были маленькие и жилистые, прямо как…

Рука человека.

Кровь застыла у него в жилах. Но тут же он усмехнулся Эйре в ответ, ошеломлённый и весьма впечатлённый.

— Ты… так значит, вот то, с чего ты начинала, — промолвил он. — Вкусила плоть своего родича.

Её долгий взгляд отвечал согласием.

Поражённый, Морай выдохнул, неловко ухмыльнулся и потёр лоб. И заметил:

— Эта рука… Полагаю, ты достала её у Силаса… однако же… она была отравлена, если что. Не думаю, что яд древолазов ещё живёт в жареной плоти, но…

Он смолк сам по себе, поняв, что Эйре безразличны его рассуждения. Она уже была здесь, перед ним, добыв ему то, что приобщало его к Схаалу — и к ней. Она ждала, что он скажет.

Морай опустил взгляд на омерзительное кушанье. Он не испытывал от этого тошноты. Мало ли было людей, что в безумии или голоде бросались жрать друг друга. Церковь жестоко карала подобное, ибо Аан запрещал даже помыслить о том, чтобы отведать человеческого мяса. А особенно — родного брата.

Но не таков был маргот, чтобы его это смущало. Всю жизнь он ломал законы, мирские или церковные, здравого смысла или даже собственного тела. Изучив глазами яство из вранговой плоти, он вновь взглянул на Эйру.

И улыбнулся:

— Из симпатии к тебе, дорогая, я съел бы даже пригоршню опарышей, — промолвил он мягко. — Но именно к тебе. Схаал меня не интересует.

Она вздрогнула. Её чёрные пальцы стиснули оба конца вертела.

— Ты предстанешь перед ним этим же вечером, — прошептала она. — Ты вступаешь туда, где не поможет ни меч, ни крепкое слово. Полностью отдашься на милость Владыки Забытых. Ты не можешь отвергать его тогда, когда ты уже одной ногой перед ним.

Морай крепче сжал её колено и любовно пригладил складки дорогого уличного платья, что успел пожаловать ей перед всеми этими событиями.

И которое она носила под плащом из врановых перьев.

— Могу, — улыбнулся он. — И буду. Не служат драконы ни Схаалу, ни другим богам — не стану и я. И если мне суждено мучиться и терзаться остаток веков, я на это пойду. Но не опорочу память Скары. Я знаю, ты хочешь позаботиться обо мне, дорогая… Но не нужно.