Около того времени, сверх давних стригольников, врагов духовенства, открылась еще в Новгороде другая злейшая ересь жидовствующих, сообщившаяся оттуда в Москву и в другие города. Преподобный Иосиф, игумен Волоколамский, сильно ополчился на вышеупомянутую обличениями своими, а Геннадий, архиепископ Новгородский, – разысканиями ереси учителей и наказанием их. Во Пскове хотя не слышно было этих еретиков, но подобному им розыску подвержены были тогда и псковские стригольники, из которых многие ушли за границу: в Литву, Польшу, Швецию и Курляндию, а некоторые укрылись и по Псковской области. Отрасли их под именем беспоповщинских раскольников и доныне здесь существуют. Продолжавшиеся великие пошлины с поставления в духовные чины и с епитрахильных грамот, а особенно же зазорная жизнь святокупцев и особенно некоторых вдовых священнослужителей, которые по проискам и послаблению все еще получали себе дозволение продолжать священнодействие в церквах, подавали им случай клеветать и на всю Церковь. Для отвращения сего Московский митрополит Симон еще в 1494 году указом подтвердил прежнее запрещение вдовым попам служить, а в 1503 году, по согласию с великим князем Иваном Васильевичем, созвал в Москву архиепископов и епископов, и, открыв собор, они определили совокупно: во-первых, не только вдовым священникам, но и дьяконам запретить навсегда священнослужение, а незазорным вдовцам, священникам дозволить иметь в домах своих для молитвы только епитрахиль и в ней причащаться в алтаре, но на исповедь никого не принимать; дьяконам же в стихаре с орарем причащаться также в алтаре; впрочем, тем и другим исправлять только крылосное в церквах служение и за это получать от священнодействующих попов четвертую часть всех церковных доходов. Если же не будут стоять на крылосе, то ничего не давать, а если постригутся в монашество, то разрешать им все священнослужение в монастырях, но не в мирских церквах; обличенных же в зазорной жизни лишать священства и причислять к мирянам, платящим дани. Если же в позоре на стороне совершать будут священнослу-жение, то предавать их и мирскому суду. Во-вторых, за поставление священников и дьяконов и всего священного и иноческого чина и за места церковные мзды, поминок или посулов не брать; и соборное определение о том все утвердили: великий князь – приложением своей печати, митрополит – подписью и приложением печати, а прочие архиереи – одной только подписью. Но в замену сего Геннадий, архиепископ Новгородский, бывший также на соборе, в том же году прислал во Псков уставную свою грамоту о платеже, в случае приезда его на каждый четвертый год во Псков, со всех попов и дьяконов и игуменов градских, посадских, пригородских и сельских, местных и неместных по полтине и по 15 денег московской монетой; сверх того, на месяц каждый день всякого корма ему, и его людям, и лошадям, дров, поваренных приправ, питья, свеч и прочего великое множество, что все по оценке приходилось до 11 030 рублей, а в 1495 году, сам прибыв, с 26 февраля жил у псковичей 30 дней. Они худо сначала его приняли и запретили даже попам своим служить с ним и просфорницам печь для него просфоры, однако же он ничего не уступил им из своих пошлин. В следующем же, 1504 году он за разные по епархии своей притязания и мздоимства вызван был в Москву к суду и лишен епархии с заключением в

Чудов монастырь, но преемник его архиепископ Серапион I продолжал со псковичей требовать уставленную им плату, и это постановление его было в силе 48 лет. С 1509 года, когда Псков, по примеру Новгорода, лишен был всех своих древних прав и вольностей, то 17 лет оба эти города не имели своего архиепископа, и духовными делами в Новгороде и Пскове управляли наместники митрополита. Но в 1526 году был хиротонисан в архиепископа Новгородского и Псковского Макарий, пастырь мудрый, деятельный и попечительный. Он содержал наместников своих в пределах умеренной власти и для приезда во Псков имел уже свой дом (где ныне консистория), дабы не отягощать других, и приезды имел по указу великого князя не более как на десять дней. Он исправил многие беспорядки в монастырях и белом духовенстве епархии своей; пекся о просвещении священства и о распространении православной веры в сопредельных Новгороду и Пскову чудских народах, у которых, несмотря на давнее введение христианства, все еще оставались языческие жрецы, именовавшиеся «арбуи», которые с ними совершали по лесам свое богослужение, поклонение и жертвоприношение деревьям и каменьям, молитвословили и нарекали имена новорожденным младенцам и прочие производили обряды. От этого народ мало имел внимания к христианским церквам, не приходил на исповедь к духовным отцам, не соблюдал постов, не привозил умерших своих на церковные погосты для погребения, а погребал их на курганах и холмах и там отправлял им с арбуями поминовение, а младенцев, если со страха от помещиков приносил для крещения к священникам, то уже после арбуева молитвословия. Более того, сами они расторгали свои браки, а с чужими женами, и девками жили без венчания и прочее. Для прекращения всех этих беспорядков архиепископ Макарий по указу государя в 1534 году от 25 марта послал с одним новгородским священником Ильей и с двумя боярскими детьми – Васюкой Палицыным и Ивашкой Ошмановым увещательную грамоту ко всем игуменам, священникам и дьякам Водской Пятины в погосты: Ижерский, Дубровский, Замошский, Егорьевский, Ополецкий, Кипенский, Псковский Зарецкий и во все уезды чудские: Ижерский, Вашский, Копорский, Ямский, Ивангородский, Корельский и Ореховский, убеждая их разорять, сжигать и истреблять языческие мольбища и на их местах петь молебны, окроплять всех святой водой по селам и деревням, поучать народ и самих арбуев христианскому закону, хождению в церковь, к исповеди и прочему, и которые покаются, тех принимать, нераскаянных же и упорных ловить и присылать в Новгород; а нерадивым игуменам и священникам Макарий угрожал извержением без милости. Но все эти строгости тогда не прекратили еще чудских суеверий, и преемник Макария архиепископ Феодосий в 1548 году принужден был прислать вторичную, от 8 июня, такую же грамоту в упомянутые уезды с одним новгородским священником и двумя детьми боярскими. В сей грамоте, сверх повторения Макариевых предписаний, Феодосий заповедует еще внушать чудским женщинам, чтобы они голов своих не брили, а из обритых таковых по две или по три и по два арбуя прислать в Новгород для увещания.

Между тем в пределах самого Пскова около середины XVI столетия появился новый раскол от монахов Елизарьева монастыря, учивших, вопреки уставу Церкви, читать и петь в церковных службах «аллилуйя» дважды, а не трижды. Учение сие самим псковичам показалось столь странной новостью, что они имели даже отвращение от этого монастыря, и многие из просвещеннейшего духовенства оспаривали его тогда же. Но монахи сочинили житие начальника своей обители преподобного Елеазара, в монашестве называвшегося Евфросин, скончавшегося в 1481 году, и в этом жизнеописании для подкрепления себя выставили его учителем этого раскола, тогда уже в Москве и по другим городам российским распространившегося. A сие лжесказание принято было и на Стоглавом московском соборе, бывшем 23 февраля 1551 года, за основание к утверждению сугубой «аллилуйи». На том же соборе, между прочим, подтверждено было во всей силе соборное постановление 1503 года о вдовых попах и дьяконах и незазорным дозволено архиереям давать епитрахильные и орарные грамоты без всяких пошлин, о чем с прописанием соборного постановления Серапион II, архиепископ Новгородский, прислал с известием и во Псков грамоты от 1 октября 1552 года. Но Геннадием уставленные подъездные пошлины не переставали отягощать псковское духовенство, которое вскоре после Стоглавого собора послало к царю Ивану Васильевичу просьбу об облегчении и оных. Поэтому грамотой от 16 июня того же, 1551 года царь, вместо всех подъездных Новгородскому архиепископу во Псков припасов, повелел платить ему за подъезд деньгами месячное по 200 рублей московской монетой, а полтиной – сбор с игуменов, попов и дьяконов городских, посадских, пригородских, сельских, местных и неместных новгородской монетой, которая была тяжеловеснее первой. Но в июле от 27 числа 1555 года, по просьбе Новгородского архиепископа Пимена, тот же государь по смете припасов и мелких расходов, уставленных архиепископом Геннадием, другой грамотой указал брать со псковского духовенства, градских и уездных игуменов, попов и дьяконов за месячный подъезд деньгами по гривне новгородской с каждого, сверх полтинного и 15-копеечного оклада. В той же грамоте уставлено за посылаемых с грамотами государевыми приставов уже ничего не брать, да и самые грамоты отдавать шести бывших тогда во Пскове соборов поповским старостам, и они уже должны были рассылать те грамоты по пригородам; а псковским великокняжеским и архиепископским наместникам и дьяконам с явки оных ничего не давать; также за пасхальное яйцо архиепископскому наместнику брать только то, что игумен, поп и дьякон принесут ему. Это постановление соблюдалось до учреждения во Пскове особой епархии. Между тем все духовные имения, наравне с прочими, подвержены были и гражданским налогам и податям. Судьи, приказчики, приставы и другие городовые и волостные чиновники вмешивались во все их земские и хозяйственные дела, брали себе подводы, корма, заездные пошлины с монастырей, церквей и их крестьян и часто больше помещичьих обременяли их взысканиями. Для этого-то духовные власти вынуждены были у государей спрашивать тарханные, или льготные, и несудимые грамоты, которыми воспрещались такие поборы с церковных людей и угодий и не позволялось гражданским судьям судит их, кроме душегубства, разбоя и татьбы с поличным. А в тяжбах с посторонними судить с обеих сторон властям вместе. Но в иных грамотах не освобождались и монастыри от взноса, по крайней мере единожды, навсегда назначенных оброков хлебом и некоторым числом денег. А в случае, когда на церковных землях поднято бывало мертвое тело и душегубца не отыскалось, то по древнему и всеобщему по России закону никогда ни монастырские, ни церковные вотчины не освобождались от платежа виры, или смертоубийственной дани. Некоторым монастырям давались такие грамоты, и монастырским крестьянам освободительные даже от подсудимости, и архиепископским наместникам, судьям и прочим, ибо и они часто ввязывались в управление монастырскими вотчинами.