При всех сих обстоятельствах торговля псковская постепенно упадала, и уже в конце XIII столетия оживилась несколько – со времени принятия Новгорода и Пскова в союз северных ганзейских торговых городов, из коих данцигские и любекские купцы основали купеческую свою контору и во Пскове, завели маклеров и построили большой складочный двор на Завеличье – на левом берегу реки, повыше Иоанно-Предтеченского монастыря. Но завидовавшие этому лифляндцы тем более умножили свои нападения на Псков и его область. А в конце XV столетия после порабощения Новгорода, когда капиталы новгородцев начали оскудевать, то псковичи уже преимуществовали перед ними торговлей, а особливо когда великий князь Иван Васильевич за некоторые обидные слова, о нем выговоренные начальствующими в Ревеле, потребовав выдачи ему виновных и получив отказ, в 1495 году велел в Новгороде схватить всех немецких купцов и товары их отобрать в казну, то все ганзейские купцы, прекративши свою торговлю с Новгородом, действовали только через псковскую свою контору из Риги, Ревеля, Дерпта и, наконец, из Нарвы, а в Новгороде гостиный двор их с тех пор надолго запустел.

В торговле наилучшее посредство есть монета, и надежнее металлическая. Но ни новгородцы, ни псковичи до XV столетия не имели собственной, хотя прочие русские княжества еще в XIV веке начали уже бить свою. Нет сомнения, что задолго до того славянам всем известно было употребление греческих, римских и других европейских денег по сношениям с этими народами. У Нестора упоминается, что радимичи еще в IX столетии хазарам, а потом Олегу платили дань «шелегами». Но при торгах с чужестранцами они употребляли более замену своих земских произведений на их вещи. Драгоценнейшими из северных товаров почитались пушные меха, весьма уважавшиеся во всей Европе. Гельмольд, летописатель XII века, говорит, что страсть к этим мехам заразила как смертоносным ядом европейцев, и всякой-де желал нетерпеливо куньей или собольей шубы, как высочайшего блаженства. Поэтому-то куны у славяно-руссов сделались самой дорогой оценкой всех товаров. Бывали, говорит Герберштейн, у русских такие собольи меха, за которые чужестранцы платили по 20 000 и 30 000 червонцев. Другие, не столь дорогие меха, как то веверичьи или беличьи и прочие, служили уже дробной монетой. Вообще же они оценивали свои товары греческой литрой, называвшейся у русских гривной серебра или золота, то есть фунтом сих металлов по греческому и киевскому весу в 72, а по новгородскому – в 96 золотников, а равноценное этому количеству куньих или собольих, разумевшихся у них под именем черной куницы мехов называли «гривной кун»[20]. Но поелику ни меха не могли быть все равноценны между собой, ни высокий ход их цены во внутренней торговле не мог быть особливо в дробях удобен, то как для постоянной цены гривны кун, так и для дробного расчета уставлены были клейменные лоскуты шкур под именем ногат, резаней, лобков, мордок и ушек. Все сии монеты иногда вообще назывались кунами, но была и особенная монета куна[21]. Употребление сих клейменных лоскутов началось издавна, и по времени они изменялись. Ибо в уставе Новгородского князя Святослава Олеговича 1137 года упоминаются «новые куны, выдаваемые Домажиричем». Нейштет, XVI века писатель лифляндской хроники, говорит, что у лифляндцев в XII веке ходили монетой «бельи ушки с серебряными гвоздиками в них». А монах И. Рубруквис, проезжавший через Россию к татарскому хану в середине XIII века, описывает вместо монеты ходившие и тогда у нас «клейменные красками» кожаные лоскутки. Но для дробного разделения и серебряных гривен были в ходу рубли и полтины из брускового литого серебра[22]. Наконец, в 1409 году, как сказано во Псковской летописи, псковичи оставили торги кунами (клейменными) и ввели иностранные пенязи, или пфеннинги. Для мелочной же между собой монеты продолжали еще употреблять «куньи мордки». Около того же времени и новгородцы пустили у себя в обращение вместо кун клейменных артуги немецкие и литовские гроши, а для мелочного размена оставили только бельи лобки. Но в 1420 году начали чеканить свою серебряную мелкую монету, а им последуя, и псковичи в 1424 году тоже у себя определили на вече; торговлю же мордками отменили, и с тех пор уже не гривнами, но одними рублями и полтинами считали деньги не только свои, но и чужестранные. Таким образом, когда в 1473 году невеста великого князя Ивана Васильевича, греческая княжна Софья, проезжала через Псков, то в Псковской летописи сказано, что псковичи поднесли ей в подарок 50 рублей пенязями, то есть немецкими пфеннингами.

Новгородская и псковская серебряная монета величиной была одинаковая с нынешним серебряным гривенником. Клеймо их в разные времена было различное. Те и другие дошли до наших времен, а потому с точностью могут быть описаны. Псковской древней серебряной монеты доныне известно только пять клейм. На первых трех – с одной стороны погрудное изображение князя в большой на голове княжеской короне; в правой руке у него меч, приклоненный к плечу, а левая приложена к груди. Герберштейн, не рассмотревший этого, правда, грубого изображения, назвал его бычачьей головой. Но удивительно, что и наш Татищев, после него Г. Миллер и за ним другие, конечно, не видавшие сих монет, ту же ошибку повторяли. Монеты эти может всякий любопытствующий видеть и по справедливости увериться в минц-кабинете[23] Московского общества истории и древностей российских, в кунст-камере С.-Петербургской академии наук и в ризнице Псковского кафедрального Троицкого собора. Различие их следующее: в первой около головы князя – восемь точек; у левого уха – буква «л», вероятно, имя мастера; на обороте строчная пропись: «Деньга Псковская»; края обеих сторон окружены точками. На второй монете около головы князя нет уже точек, кроме одной у правого уха, а у левого – буква «м»; на обороте бегущий барс с двумя рогами или длинными ушами на

В торговле, всегда требующей свободы и независимости имуществ, псковичам полезно было республиканское правление, но бывши вместе и военным народом, они для распоряжения войск и для походов на внешнего неприятеля весьма часто чувствовали нужду в постоянном единоначалии, высшем, нежели временные – и по большей части только годовые избираемые и сменяемые ими посадники и тысяцкие. Поэтому-то принимали они к себе князей. Первые из них назначаемы бывали великими князьями. Таков был и первый их князь Трувор, данный им Рюриком. После смерти Трувора в 124 году Псков состоял под управлением новгородских князей из рода великих князей киевских. Потом великий князь Владимир Святославич при разделении российских княжений дал Пскову особого князя Судислава, а после него Ярослав Владимирович назначил сына своего Вячеслава, после которого Псков опять считался под управлением новгородских князей. Но поелику князь Ярослав Владимирович при переходе из Новгорода на великое княжение Киевское дал новгородцам право самим себе избирать князей – то право это присвоили и псковичи. Поэтому-то, когда первые выгнали от себя князя Всеволода Мстиславича, то последние в 1137 году приняли его к себе, а по кончине его предоставили у себя княжение брату его Святополку Мстиславичу. После него Псков около 60 лет зависел опять от новгородских князей и иногда от них принимал себе особых, иногда же призывал к себе из рода смоленских и полоцких; но по большей части псковичи, бывшими всеми недовольны, сами же изгоняли их. А с 1226 года, отказавшись от всех, восемь лет управлялись своими посадниками. Обо всем этом первом периоде Псковского княжества история мало нам оставила достопамятных известий, и почти все происшествия тех времен связаны были с историей княжества Новгородского.