Тем же вечером, позже, начало седьмого.

— И, кстати, бабуль, совсем из головы вылетело… — сказал я, стоя у плиты и разогревая нам с мамой еду, когда эта самая мама вышла с кухни…у неё, видите ли, важный телефонный разговор образовался. — Отец, вроде бы как, всё-таки решил перед выборами не лезть в бутылку, и пойти с нами на мировую…

— Когда это он тебе звонил? — прожевав кусочек самодельной «типа пиццы», поинтересовалась та, уже явно придя в себя после сегодняшней весёлой поездочки.

— Он не звонил, а изволил самолично, так сказать, посетить мою скромную персону… — ответил я, орудуя в сковороде деревянной лопаткой, и не давая бабушке развить эту тему, иначе обсуждение вчерашнего отцовского визита растянется на час, если не дольше, продолжил. — Он сегодня вечером собирался позвонить, чтобы обсудить с тобой финальные условия его капитуляции, а также то, когда и где будем её подписывать.

— Ясно… — отставив в сторонку пиалу с чаем, произнесла старушка, а затем плотно сжала губы, и любому было бы очевидно, что ей совершенно не хочется договариваться с моим так называемым папашей полюбовно (да и вообще разговаривать), а посему…

— Слушай, бабуль, ну мы же всё это затеяли лишь для того, чтобы моей матушке, твоей дочери, полегче было тянуть её родительскую лямку, помнишь? И теперь, когда появилась реальная возможность урегулировать данный вопрос к нашей выгоде, разве правильно будет устраивать цирк на конной тяге, отказываясь идти на мировую? Маме, уверена, это сейчас нужно меньше всего на свете. Да и вообще, не думаю, что сейчас она бы согласилась на всю эту мою катавасию с истребованием у папаши алиментов…или ты послушала отца Тихона и решила не облегчать дочери жизнь…?

— Злат! Не напоминай, пожалуйста! А что касается твоего отца…такие оскорбления, которые он позволил в отношении твоей мамы, проглатывать никак нельзя! Самоуважение — важнее денег! — с раздражением в голосе вставила свои «пять копеек» бабушка. — Оспаривание отцовства…тоже мне удумал, мерзавец!

— Насчёт самоуважения — полностью с тобой согласна. Но, бабуль, посмотри, пожалуйста, правде в глаза, папаша мой просто ловко манипулирует вами обеими, давя на чувство собственного достоинства. Сначала, много лет назад, он проделал такую штуку с мамой, теперь вот — с тобой. Ни в какой суд он, разумеется, подавать не станет, ибо для него единственный шанс выиграть подобное дело — откровенная дача взятки эксперту лаборатории, чтобы тот сделал нужное ему заключение. А решится ли он на такой риск перед выборами? Нет, конечно, ибо сейчас он у всех на виду. Представляешь, какой вой поднимут его конкуренты, если вдруг что? Подобная выходка станет для него, во-первых, политическим самоубийством, а во-вторых, реальным шансом угодить за решётку…и так далее и тому подобное. — ответил я, накладывая еду в тарелки. — Так что, бабуль, не ведись на эти его уловки! Настоящим самоуважением будет получить с него всё нам причитающееся, до копеечки. Ну, я так думаю, по крайней мере. Плюс он обещал посмотреть, что можно сделать с «опекой», но это такое… Да и знаешь, мало ли чего нас впереди ожидает в жизни, а если он-таки изберётся в московскую Думу, то я всегда смогу прикрыться от недоброжелателей, с которыми сама ничего поделать не смогу, именем папаши-депутата, а ему на это даже и возразить-то будет нечего. Ибо, как ни крути, но я его дочь. И то хлеб! С паршивой овцы сама знаешь, чего…

— Ладно! — буркнула бабушка. — Как знаешь! Но только договаривайся с ним сама, коль ты всю эту кашу и заварила, а то у меня никаких нервов уже не осталось! И давай сменим тему, надоел он…

Около половины восьмого.

— Вот, возьми-ка, Злат, свежее полотенце… — сказала бабушка, когда я собирался залечь в ванную, расслабиться и нервишки успокоить, и в этот момент зазвонил «домашний».

— Алло! — принял звонок я.

— Э-э-э…Злата? Это я… — услышал я в трубке отцовский голос. — А Анна Леонидовна дома? Передай ей трубочку, пожалуйста…

— Здравствуйте и вы, уважаемый отец. — ответил ему, заходя на кухню и закрывая кухонную дверь. — Бабушка дома, но, увы и ах, после общения с вашими медиаторами, она совершенно не в настроении ни сейчас, ни когда-либо вообще, разговаривать с вами. Бабушка уполномочила меня договариваться с вами самой, такие вот дела…

На той стороне раздался глубокий вздох, как же, мол, всё это зае…

— Хорошо, Злат, тогда давай договариваться… — справившись с эмоциями, сказал тот. — Чего ты хочешь? По пунктам, пожалуйста.

— Конечно, секунду… — ответил я, и, прижав телефон к ключице, пошёл в нашу с бабушкой комнату, где, взяв с крышки радиолы листочек со скрупулёзно записанным на нём «актом о капитуляции», папашкиной капитуляции, вернулся на кухню и принялся зачитывать вслух все его пункты.

— Обстоятельно… Ладно…а в какой ВУЗ ты собираешься поступать после школы? Если, конечно, уже определилась с выбором. Всё-таки впереди у тебя ещё три класса, если я ничего не путаю… — поинтересовался он, после того как прослушал все пункты.

— На биологический факультет МГУ. — ответил я.

— Биофак МГУ…? — папашая явно удивился. — Но там же очень сложно учиться, Злат…может, что попроще? Ну там, журналистика, если всё-таки хочешь именно в МГУ…не знаю.

— Уважаемый отец, благодарю за заботу, но я уже выбрала маршрут своего жизненного пути. Я планирую поступать на бюджетное место, а от вас хочу лишь страховку на тот маловероятный случай, если, прикрывшись моим здоровьем, университет отвертится от зачисления меня на «бюджет».

— Ясно. — ответил тот. — Хорошо, пусть будет биофак МГУ, я согласен.

— Если вас устраивают изложенные мной условия, то вместе с бабушкой я буду ожидать вас в субботу, к десяти утра, у нотариуса, что находится в корпусе пятнадцать-пятьдесят семь.

— Хорошо, я подъеду туда в субботу к десяти. Запиши на всякий случай мой номер, и если вдруг по какой-то причине вы не сможете прийти, скинь, пожалуйста, смску.

— И это…Злат. — сказал папаша, перед тем, как попрощаться. — Соглашаясь на твои условия, я рассчитываю на то, что ты со своей стороны не станешь более…

— Пытаться влезть в вашу семью, отец. — закончил за него я. — Не буду, обещаю. Мне это неинтересно и совершенно не нужно. До свидания, уважаемый отец.

Позже, после приёма ванны.

Когда я, расчёсывая волосы (экспроприированной у маман шикарной щёткой), вышел из ванной, и шлёпая босыми ногами, зашёл в нашу с бабушкой комнату, то оказался прямиком в эпицентре разгоравшегося домашнего скандала…

— Злата…! — завидев меня, воскликнула маман, которая, судя по всему, пребывала в состоянии крайнего бешенства, а бабуля, наоборот, сидела за столом с выражением сильнейшей досады на лице и старалась казаться невидимой. — Что это сегодня у вас там приключилось? Куда тебя бабушка таскала?

— Ну…это… — начал я. — В Троице-Сергиеву лавру ездили, как и планировали, со Стёшей и тёть Людой. А что?

— Звонили сейчас из этой самой лавры! Извинялись за «неприятное и досадное происшествие», случившееся на некоей «отчитке», которая, оказывается, есть не что иное, как натуральный сеанс экзорцизма! Сеанс, мать его, экзорцизма! Что это за хрень за такая, мам? Как ты до такого вообще додумалась?! Ты куда потащила моего ребёнка? Кто тебе разрешил делать подобное, а? Не помню я, чтобы ты спрашивала у меня разрешение…! А если бы со Златой что-нибудь случилось?

— Мам, не так громко, пожалуйста… — поморщился я, усаживаясь за круглый стол, рядом с бабушкой. — Неприятно, конечно, получилось и я откровенно обиделась на бабушку. Однако в её оправдание могу сказать, что она хотела, как лучше… Давайте сыграем партию в лото и немного все успокоимся, ибо денёк сегодня выдался просто пипец, а я всё тебе расскажу, мам, честное слово!

В ответ маман лишь раздражённо взмахнула руками, но спорить не стала и послушно села за стол, а я быстренько достал из тумбочки коробку с лото и начал свой рассказ…