— Я не это имела в виду, Ир. — смутившись, перебила мать свою дочь.

— Я знаю. — пожав плечами, легко согласилась Ира. — А что касается работы…ну, у меня же секретарское среднее специальное образование, и в отличие от многих, работаю я по специальности. Я секретарь у высокого начальства в крупной компании, и меня это вполне устраивает, разве что зарплата могла бы быть и повыше, конечно… Куда еще смогла бы «пристроить» меня Вика? Я в отличие от нее в Англиях не училась, да и папа мой, знаешь ли, большим начальством в московском департаменте городского имущества не…был. Опять же, в отличие от ее…

На минуту повисла тишина, нарушаемая лишь звуками проезжающих машин.

— Все-таки, мне нужно было бросить работу в школе и идти заниматься с детьми в частном порядке, тогда смогла бы тебя выучить в институте… — в голосе Ириной матери вновь прорезались хриплые нотки.

— Мам, я не получила «вышку», только по той причине, что сама не смогла поступить на «бюджет»… — ласково ответила матери дочь.

— Ерунда! — отрезала мать. — Нужно было на «платный» тебя тогда отдать!

— Мам, ну какой еще «платный»?! Ты что, уже забыла? Папа тогда только-только умер, и мы были в долгах, как в шелках! Спасибо еще, что квартиру на меньшую разменивать не пришлось! — встав с лавочки, и утерев тыльной стороной ладони со лба пот, ответила ей дочь. — Давай уже закроем эту тему, пожалуйста! В моем образовании меня все устраивает, а вот для Златки я «вышку» организую, в лепешку разобьюсь, но в институте она выучится…

— Женщины! — внезапно раздался голос со стороны нежилого подъезда, и мать с дочерью, замолчав, повернули головы к говорившему, которым оказался парень, бывший в очереди к нотариусу перед ними, и вышедший теперь на крыльцо покурить. — Сейчас уже моя очередь подойдет, а затем ваша.

— Спасибо, молодой человек! — поблагодарила Анна Леонидовна парня и обращаясь уже к дочери сказала, поднимаясь с лавочки. — Пойдем!

Минут десять спустя, в «предбаннике» перед кабинетом нотариуса.

— Знаешь, Ирка, есть у меня такое ощущение, что вскорости обыденность наша заиграет новыми красками…устроит еще Златка веселую жизнь своему папашке, ох, устроит! — заявила Анна Леонидовна, открывая дверь в кабинет нотариуса. — Она у нас, как выяснилось, не по годам продуманная и разумная!

Москва, Зеленоград, 15 микрорайон, корпус 1553, квартира Златы. Вечером.

Вполне допускаю, что существуют на свете люди, которые бы спокойно, а возможно даже вполне себе безразлично отреагировали на то, что их несовершеннолетнюю дочь и\или внучку доставляет домой полиция с формулировкой а-ля: «мило беседовала на крыше дома с выпивающим там же взрослым мужчиной», в конце концов, родители бывают очень разные, и их, как и Родину, не выбирают. Однако мои (ну да, теперь уже мои!) мама с бабушкой таковыми не были точно…

— Злата…! — в унисон воскликнули обе женщины, бабушка — расстроено, а матушка — с заметной злостью в голосе, едва за участковым, устроившим мне принудительный привод в родные пенаты, закрылась входная дверь.

В прихожей нашей квартиры, на весьма непродолжительное время, установилась практически мертвая тишина, нарушаемая лишь сопением обеих моих ближайших старших родственниц, и прерванная затем бабушкой.

— Ир, что-то я себя неважно чувствую… Из-за жары, наверное. Пойду-ка, пожалуй, таблеточку выпью, да прилягу. — негромко произнесла она, глядя поочередно то на меня, то на мою матушку. — А ты уж тут, пожалуйста, давай-ка сама разберись со всем этим…бардаком, по-матерински. Только не перебарщивай слишком, помни о…

— Я помню, мам. — абсолютно ровным тоном, в котором, однако, легко можно было расслышать охватившую ее злость, перебила маман бабулю. — Иди, мам, отдыхай, я разберусь со всем этим бедламом, не переживай.

Что бабуля и сделала, предпочтя быстренько скрыться в нашей с ней комнате, пережидая там надвигающуюся семейную бурю, и не мешая своей дочери задавать внучке воспитательную трепку.

Проследив за тем, как бабушка исчезла из виду, мама, с чрезвычайно спокойным, и даже каким-то отстраненным что ли, выражением на лице, которое, впрочем, вряд ли предвещало для меня нечто хорошее, оглядела свою дочь, меня, с ног до головы, а затем, опершись спиной о стену, и скрестив на груди руки, произнесла:

— Ну, разувайся, чего стоишь-то столбом? — и едва я выполнил требуемое, она поинтересовалась: — Злат! Ну, что еще за фигня? Неужели всего произошедшего тебе показалось мало…? Плюс с твоей стороны было бы полезно задуматься на тему того, как подобное твое поведение…

Она кивнула на входную дверь.

— …отразится на твоем собственном здоровье и на здоровье твоей бабушки, которое, прямо скажем, очень так себе… Не заставляй ее лишний раз волноваться! Ты же у меня, как я смогла убедиться лично, не совсем уж безмозглая девица и думать очень даже умеешь.

И прежде, чем я успел что-либо ответить в свое оправдание на ее тираду, мама подняла руку, призывая меня к молчанию. Сделав несколько глубоких вдохов и успокоившись настолько, чтобы сейчас же не заорать, она, тоном, которым можно было бы заморозить спирт, поинтересовалась:

— Выпивала?

Нет, не могу не отдать должное выдержке своей матушки, ибо она не накинулась на меня сразу же с воплями, оскорблениями и пощечинами, едва лишь за участковым захлопнулась дверь, как это порой водится у некоторых, даже самых респектабельных родителей, в отношении в чем-либо провинившихся, по их мнению, чад (а отдельные «интересные личности» не гнушаются устраивать собственным детям публичные выволочки в многолюдных местах, отвратительные сцены которых я наблюдал не единожды).

А вот как бы я сам отреагировал, окажись на месте своей матушки, когда и если одну из моих дочерей привели бы домой милиционеры, сообщив мне или Забаве то, что сообщил маман участковый?

Вопрос этот, разумеется, сугубо умозрительный, ибо девчонки мои были вполне себе домашними и беспроблемными детьми…в основном. Ну, я имею в виду, в плане наличия у них вредных привычек и нежелательных знакомств, да и в сопровождении милиции домой они не возвращались ни разу.

Лишь единожды, когда я нагрянул в школу к своей старшенькой без предупреждения, и застал ее, четырнадцатилетнюю на тот момент, курящей с подружками за зданием этой самой школы, мне, по возвращению домой, пришлось принять в отношении нее весьма суровые меры воспитательного характера, но это уже отдельная история, которая, впрочем, благополучно разрешилась.

Я, как и мой собственный отец до этого, никогда не считал использование ремня в «ключевых точках воспитательного процесса» чем-то зазорным, негуманным или непедагогичным, хотя самому в реальной жизни пришлось применять его лишь пару раз. Я все-таки предпочитал воспитывать личным примером (впрочем, с некоторых пор мой «пример» стал очень так себе, конечно), добрым словом и грозным взглядом, и обычно…обычно…это также хорошо работало, как и ремень.

— Ну, чего ты молчишь, Злат? — прервал мои воспоминания новый вопрос мамы.

Честно говоря, за день сегодняшний я уже изрядно притомился, а дел, которые лишь предстоит еще сделать, осталось немало, что в свою очередь означает: с «воспитательным процессом» от матушки пора заканчивать…

А как быстрее всего возможно закончить с подобным? Ведь нельзя же просто взять и сказать: «отстань, мам, не до тебя мне сейчас!», ибо это возымеет строго обратный эффект, и маман рассвирепеет окончательно…

Быстрее всего, полагаю, разрядить обстановку возможно, ну, хотя бы частично, просто сведя все дело к шутке, с долей легкой несуразности. Давненько мне не приходилось отчитываться за свои поступки перед разозленной до крайности матерью, и в некотором смысле, это для меня новый опыт, что тоже неплохо…

— Мам, ты ведь смотрела «Ну, Погоди!»? — вместо того, чтобы, как это принято у сильно провинившихся детей, уткнуть взор в пол, я, соорудив довольное-предовольное выражение на пухленькой физиономии, и теребя кончики своих шикарных длиннющих волос, поинтересовался у матушки.