И это был именно тот удар, который перед самым первым моим «первым сентября» «поставил» мне батя. И который, не раз и не два, оказывался моим самым весомым аргументом в «разговорах» с пацанами на переменках (а уж сколько раз, после свёрнутых клювов, разъярённые мамашки этих самых пацанов пытались мне волосы повыдирать…), да и спустя много лет после окончания школы, этот благоприобретённый навык был для меня чрезвычайно полезен.
Не слишком сильный, но резкий и быстрый удар в нос дезориентирует и моментально сбивает всю спесь и агрессивный настрой с большинства оппонентов.
Очень хороший удар, правильный.
Разумеется, в девичьем теле и сила была совершенно не та, да и мышечной памяти не было, et cetera, et cetera. Но главное, был опыт, а также то, что я совершенно не боялся и не стеснялся ударить другого человека (опасаясь, однако, получить «ответку», ибо подвергать опасности это тело…нет, просто нет!). И посему, я (а заодно и все рядом стоящие) словно в «слоу мо» наблюдал теперь за тем, как после моего удара, откидывается назад голова Степана, а затем он, усевшись на пол, на задницу, и схватившись за нос (силёнок Златы оказалось достаточно для того, чтобы расквасить ему шнобель), с удивлением на физиономии разглядывал толпу, после чего с явным трудом сфокусировал взгляд на мне.
— Эта дурында божьего человека ударила…! Девка-то точно одержимая…! Злобная какая…! Во дела…! — услышал я возмущённый шёпот собравшихся в храме (особенно активно возмущались женщины, приведшие сюда своих алко и наркозависимых родных).
— Ну всё, довольно уже! Хватит, насмотрелись…! — это громко сказала тёть Люда, приобнимая меня и заслоняя от собравшихся. — Идёмте отсюда, девчонки, хорошего понемножку…
— Да это педобир, мам, сто пудов! Его в милицию сдать нужно! — возмутилась вставшая передо мной Стёша и вперившая злой взгляд в идиота, усы и бороду которого заливала кровь из разбитого носа. — Я своими собственными глазами видела, как этот…скот лапал Златкину грудь! Козёл вонючий…
— Отец! Бес в ней! Бес в ней! Гадкий злой бес! — сидя на полу, канючил Степан, ожесточённо тыкая пальцем в мою сторону, а затем начал выделывать такое, отчего все присутствующие вмиг позабыли про меня…
Чёрт его знает, что именно произошло, но мой удар, хоть и совершенно несильный, что-то явно «замкнул» в его и без того не слишком-то здравом мозгу. Сначала, яростно глядя на меня, он натурально завыл волком, затем закричал петухом, ну а после…
— В ней бес! В ней бес! — проорал он дурным голосом, и, встав на колени, изо всех сил приложился лбом о каменный пол храма Божьего…
А затем ещё раз, и ещё раз, и ещё раз… А благодаря своим длинным, ниже плеч, волосам, он здорово напоминал в этот момент беснующегося на концерте металлиста из девяностых.
— Ёбушки-воробушки! Вот это нифига себе он хардбасс отплясывает! — пролепетала глядевшая во все глаза на идиота подруга (и продолжавшая видеосъёмку, но теперь уже никого не стесняясь).
— Батюшка! Да хотя бы вы столбом-то не стойте! Сделайте уже что-нибудь со своим…не знаю, кем вам приходится этот организм… он же сейчас мозгами пораскинет! — крикнул я, слегка очухавшись после адреналинового коктейля, глядя на психопата, лицо и лоб которого были уже здорово разбиты (каждый его удар сопровождался характерным звуком).
Однако первыми среагировали двое молодых послушников, а вовсе не батюшка. Подскочив к Степану, и беря его под белы рученьки, они попытались поднять его с пола, дабы прекратить весь этот адский треш…
Собравшаяся публика безмолвствовала, и раскрыв рты, наблюдала за творившимся в храме беспределом (кое-кто, так же как и Стёша, вёл съёмку происходящего кошмара).
— Братья и сестры! — громко произнёс наконец-то вышедший из ступора отец Тихон. — Не принимайте близко к сердцу увиденное здесь и сейчас! Ничего необычного не происходит, ибо, к несчастью, Степан тяжко болен и подобные приступы у него порой случаются…
— Да неужели…? — высказал я вслух всеобщее сомнение. — И чем же он болен, позвольте поинтересоваться?
Далее начало происходить нечто и вовсе не вообразимое, ибо когда отец Тихон, не обратив ни малейшего внимания на мою реплику, подошёл к повисшему на руках у послушников Степану и начал ему что-то негромко говорить, пытаясь хоть как-то успокоить и привести в чувства, инвалид детства нечеловечески взвыл (и это не фигура речи), а затем в несколько яростных движений разметал, словно девчонок, обоих удерживавших его молодых мужчин…
А послушники эти, в отличие от него самого (Степан был ростом с меня, тощенький и весь какой-то рахитный), на телосложение пожаловаться никак не могли (оба весьма высокие, один нормальной комплекции, чуть-чуть полноватый, а другой, бычок такой, явно занимается со штангой).
…причём тот, что помельче, натурально покатился кубарем в толпу.
Короче говоря, то ли Степан впал в состояние невообразимого неистовства, словно скандинавский берсерк, что придало ему каких-то нечеловеческих сил, то ли…
— Оставь Степана, бес! Не тронь его чистую душу! Кто ты бес?! Кому ты служишь?! — грозно вопросил отец Тихон, приложив крест к голове инвалида. — Говори!
— Не тебе, поп! Ему! Я служу ему! — громко прохрипел Степан, а затем, отобрав крест (толпа в этот момент, ахнув, сделала шаг назад), сначала приложил им отца Тихона по башке (и что характерно, никто даже не попытался помочь кулём свалившемуся служителю храма), а затем метнул его в мою сторону (благо тёть Люда, потянув меня и Стёшу, отскочила в сторону, так что церковный инвентарь угодил в какого-то другого бедолагу, не в меня).
— Что вообще здесь творится-то? — истерично хохоча, воскликнула подруга (нервы сдали и у неё начиналась истерика).
Сострить в ответ я не успел (но очень хотелось!), ибо Степан…встав «на мостик» (его конечности вывернулись теперь под совершенно неестественным для нормального человека углом, но мало ли какие у него там могут быть генетические дефекты…), бодро пошёл (пополз?) таким вот макаром в нашу сторону, непрерывно матерно ругаясь и злобно пялясь на меня снизу.
— Жёваный крот! — делая шаг назад, и на всякий случай ущипнув себя, воскликнул я.
— Охрене-е-еть! — истерично ржала в голос Стёша, держа меня за руку. — Ну-у, это ва-а-аще!
— Нет, ну это уже просто ни в какие ворота… — покачав головой, пробормотала тёть Люда.
— Может его это…ну, в больничку какую отвезти…? — услышал я бабушкин голос.
— И чего они там, бабуль, в больничке твоей будут делать вот с этим? — кивнул я на «членистоногого», а затем, делая очередной шаг назад и поглядев на подругу, добавил. — Хотя я, кажется, знаю одного типчика, который предпочитает необыкновенные медицинские случаи…этот, уверена, как раз из таких…
Тем временем некоторые из присутствующих решили, что с них на сегодня определённо достаточно впечатлений, и ломанулись на выход (а отдельные тётеньки откровенно визжали, добавляя пикантности всей ситуации)…в закрытые на замок двери…
Наконец-то очухавшись, оба послушника бросились на этого…акробата.
— Крест мне…кто-нибудь принесите мой крест! — это, держась за голову, встал на ноги отец Тихон, и слегка пошатываясь (думаю, лёгкий «сотряс» психопат ему сегодня точно организовал), направился к Степану, который, несмотря на все усилия служителей культа, небезуспешно полз в направлении моей скромной персоны.
— Ты ему точно понравилась! — загибалась от смеха Стёшка.
— Иди в задницу, Стёшкин! — беззлобно ответил я, делая ещё один шаг назад, и неотрывно глядя на развесёлый организм. — И я, кстати, нежадная…хочешь — забирай себе! Мне для лучшей подруги ничего не жалко…
— Ваш крест, батюшка! — это прелюбодейка сбегала за церковным имуществом отца Тихона.
— Девочки! Анна Леонидовна! Идёмте к выходу, этот человек явно не в себе и опасен… — сказала тёть Люда, указав подбородком на ползущего Степана. — Только отойдите чуть в сторонку от людей, иначе случайно затоптать могут (уже около половины собравшихся в храме пытались как-то открыть двери или же просто выломать их, долбя ногами).
