Возразить Адольфу Гитлеру во всей Германии мог лишь один человек — Альберт Шпеер. Но и он был в этих возможностях более чем ограничен. В своём меморандуме фюреру рейхсминистр вооружений и боеприпасов делал упор на то, что объекты и инфраструктура, подлежащие уничтожению, необходимы для победы Рейха. Об отмене приказа в любом случае нечего было думать. Однако Гитлер, цеплявшийся за призрак победы, отчасти внял шпееровскому доводу. Рейхсминистр получил полномочия общего контроля над акциями разрушений. Тесно связанный с ним генерал Гейнц Гудериан, буквально за несколько дней до полученной от Гитлера отставки, успел организовать армейскую защиту объектов от партийно-эсэсовских ликвидационных команд. В Гамбурге подлежавшую уничтожению инфраструктуру сохранил для союзников дальновидный ветеран НСДАП гаулейтер Кауфман.

Прошёл ещё месяц. Подоспел очередной праздник. 20 апреля 1945 года нацистская элита элит собралась в последний раз — под гром советских орудий в берлинском бункере отмечалось 56-летие Адольфа Гитлера. Поздравив фюрера, верховные соратники бросились в разные стороны: Геринг на юг в Берхтесгаден, Гиммлер на север в Любек. Оба имели свои виды на будущее.

Применив юридические навыки, Ламмерс обосновал право Геринга принять на себя руководящие функции. Поскольку власть фюрера была объективно ограничена штурмующими Берлин советскими войсками, вступало в силу преемство. 23 апреля рейхсмаршал направил в бункер телеграмму, в которой напомнил о гитлеровском указе от 29 июня 1941 года и объявил о готовности выступить в качестве преемника на переговорах о капитуляции с англо-американским командованием. Нацепив все ордена, Геринг собрался вылететь к командующему американскими войсками генералу Дуайту Эйзенхауэру и по-мужски всё решить, «как солдат с солдатом». Указ о преемстве давал на это формальные полномочия. А концлагеря, в конце концов, были не в ведении Геринга.

Как обычно, адресованная фюреру телеграмма сначала попала к рейхслейтеру. Борман подал её как «предательский ультиматум». Последовал ответ фюрера: снятие рейхсмаршала со всех постов, исключение из партии и сохранение жизни лишь ради прежних заслуг. В тот же день Геринг был арестован эсэсовским отрядом. Вместе с ним под арестом оказались Ламмерс и Боулер, с которыми Борман наконец свёл прежние счёты.

Искренне преданный фюреру Геринг был шокирован таким поворотом дел. Ни о каком антигитлеровском мятеже он не помышлял и даже не претендовал на руководство Рейхом. Его план предполагал лишь ведение переговоров с англо-американцами, поскольку фюрер блокирован в осаждённом Берлине. Геринг не видел ни малейшего повода для верховного гнева — и вдруг… «Если Адольф Гитлер верит в мою измену, пусть прикажет расстрелять меня, но пощадит мою семью», — только и нашёлся он сказать в следующей телеграмме. Борман незамедлительно согласился на это предложение. Кальтенбруннер получил из партканцелярии приказ расстрелять «изменников» Геринга, Ламмерса, Боулера. Однако ближе к маю 1945-го система партийно-канцелярской власти уже давала периодические сбои. Эсэсовские охранники откровенно продинамили расстрельный приказ, рассматривая Геринга как ценного заложника.

Устранение Геринга сыграло на руку Гиммлеру. К тому времени рейхсфюрер полгода в строжайшей конфиденциальности вёл переговоры с неофициальными представителями нейтральных Швеции и Швейцарии. Оперативную организацию взял на себя начальник партийной разведслужбы Вальтер Шелленберг. Смысл переговоров сводился к узкой теме — личной судьбе рейхсфюрера СС. В обмен на гарантии личной безопасности и признание властных полномочий Гиммлер соглашался практически на любые условия. В отличие от по-своему честного Геринга, он действительно предавал и фюрера, и партию, и идею. Но это и было его главным козырем. Наряду с объективной силой, которую придавала подчинённая Гиммлеру мегамашина СС.

Гиммлер не мог напрямую явиться к Эйзенхауэру (вполне вероятно, что в американском штабе хозяина гестапо и концлагерей пристрелили бы на месте). Ему приходилось вести переговоры с нейтралами, притом не имеющими конкретных полномочий. Бывший президент Швейцарии Жан Мюзи, глава шведского Красного креста Фольке Бернадотт могли лишь передавать соображения Гиммлера по соответствующим адресам. Чтобы хоть как-то скорректировать свой имидж, рейхсфюрер санкционировал освобождение из концлагерей нескольких тысяч евреев, переправленных в Швейцарию и Швецию. За каждого освобождённого взималась плата, которую Гиммлер в полном объёме переводил Красному кресту. Он вообще отличался безукоризненностью в денежных вопросах — жил на годовой оклад в девять тысяч марок (довольно скромно для одного из высших руководителей), на содержание гражданской супруги брал кредит в кассе взаимопомощи, позволяя Борману основательно себя подставлять.

Гиммлер внушал собеседникам, что его деятельность мотивировалась исключительно антибольшевизмом, что концлагеря были вынужденной мерой самозащиты, что он всегда был лишён антисемитских предубеждений, а главное, что в Германии нет другой реально властной фигуры. Он предлагал немедленную капитуляцию германских вооружённых сил на Западном фронте, учреждение вместо НСДАП новой Партии национального единства, создание нового правительства (Гитлера подразумевал как уже мёртвого)… Трудно сказать, на что рассчитывал на краю гибели этот человек, один из самых ненавистных в мировой истории. Скорей всего, у людей, годами пребывавших при чудовищной силе и власти, в критические моменты наступает своеобразное помутнение, рвущее контакты с реальностью.

28 апреля американское и британское радио сообщило о предложениях Гиммлера и о категорическом отказе вести переговоры с эсэсовским главарём. Гитлер впал в безумную истерику, немедленно отписав Гиммлеру то же, что Герингу пятью днями раньше. Настал час Бормана и Геббельса. Рейхслейтер и рейхсминистр имели свой план, кардинально отличавшийся от рейхсмаршальского и рейхсфюрерского. Оба соперника обломались. Оставалось избавиться от верховного вождя и приступать к реализации своего проекта.

Войска коменданта Берлина генерала Гельмута Вейдлинга неистово сопротивлялись, но советский штурм неостановимо шёл к победе. Армия генерала Вальтера Венка, пытавшаяся прорваться в столицу на соединение с вейдлинговским гарнизоном, была практически разгромлена. Других вооружённых сил не оставалось. Гитлер боялся плена. Он ждал железной клетки и позорной казни. В лучшем случае посмертного повешения вниз головой, как случилось с трупом Муссолини. Если не того, чему сам приказал подвергнуть героев 20 июля. Тянуть было уже некуда. 30 апреля за ядом последовал выстрел в висок.

Согласно завещанию, тотальная власть фюрера делилась и передавалась триумвирату. Его составили командующий кригсмарине, рейхсминистр пропаганды и начальник канцелярии НСДАП. Адмирал Карл Дёниц возводился на восстановленный пост рейхспрезидента. Доктор Йозеф Геббельс назначался рейхсканцлером. Рейхслейтер Мартин Борман возглавлял партию. Первый выдвигался на вид, второй держался чуть сзади, третий оставался в тени. Однако наибольшую реальную власть сосредоточил именно глава партии Борман, превратившийся на двое суток в полновластного правителя Рейха. Ему несколько уступал глава правительства Геббельс. Тогда как глава государства Дёниц являл собой скорее символическую фигуру.

В ночь на 1 мая в штабе командующего советской 8-й армией генерала Василия Чуйкова появился начальник генштаба сухопутных войск вермахта генерал Ганс Кребс. Он доставил послание нового рейхсканцлера «вождю советского народа». Бывший коммунист и фанат большевизма в «общий праздник Первомай» предлагал секретарю ЦК Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) приступить к мирным переговорам между «державами, понесшими наибольшие потери в войне». Это и был креатив Бормана-Геббельса: попытаться договориться не на западе, а на востоке. Не с американо-британскими союзниками, а с СССР. Не с Гарри Трумэном и Уинстоном Черчиллем, а с Иосифом Сталиным.