В начале 1942-го гестаповцы расправились с другим молодёжным движением — «Детьми свинга» (в данном случае свинг означает направление джазовой музыки). Эти ребята нисколько не походили на шпану из спальных районов. Не случайно отношение к ним всегда было куда сочувственнее, чем к «Пиратам Эдельвейса». Слушать джаз значило протестовать против культурной политики режима. Англо-американское происхождение этой музыки неизбежно придавало движению оппозиционную направленность. Но «Дети свинга» противопоставляли себя нацизму гораздо шире — во всём образе жизни, от свободной одежды, непохожей на униформу, до мягкого, демонстративно раскованного стиля человеческих отношений. Они очень напоминают советских «стиляг», но им пришлось тяжелее: указание «выкорчевать англофилов с максимальной жестокостью» Гиммлер дал не кому-то, а Гейдриху. Десятки «Детей свинга» попали в концлагеря, сотни под усиленный надзор.

Сохранялась оппозиция в кругах консервативной элиты, прежде всего военной аристократии. Весной-осенью 1938 года группа, возглавляемая генералом Людвигом Беком и полковником Гансом Остером, практически разработала план антинацистского переворота. Готовился захват рейхсканцелярии и убийство Гитлера. Непосредственным мотивом стал для них внешнеполитический авантюризм Гитлера и угроза европейской войны, в которой Германия явно потерпела бы быстрое поражение. В заговоре участвовали начальник генштаба вермахта Франц Гальдер и статс-секретарь МИДа барон Эрнст фон Вайцзеккер. Видную роль играл бывший командующий рейхсвером барон Курт фон Гаммерштейн-Экворд, твёрдо пообещавший Беку «несчастный случай» при посещении Гитлером расположения его частей. В контакте с заговорщиками состояли Ялмар Шахт, в то время глава Рейхсбанка, и начальник военной разведки адмирал Вильгельм Канарис. Однако в сентябре 1938-го, после гитлеровского дипломатического успеха в Мюнхене, Гальдер отказался от рискованного плана. Заговор не был раскрыт гестапо, участники залегли на дно. До июля 1944-го.

Нацистским карательным службам хватало работы и после выжигания подполья, и после «Ночи длинных ножей». Несогласные есть при любом режиме, надо только уметь найти. Фридрих Патцингер во главе общеполитического управления гестапо, Гюнтер Кноблох, специализировавшийся на коммунистах и социал-демократах, Вилли Литценберг, занимавшийся консерваторами, монархистами и либералами — умели и находили. В конце концов, в этом не было такой уж сложности. Сотни тысяч немцев до 1933 года состояли в партиях, миллионы голосовали не за НСДАП. Десятки тысяч из них допускали неосторожные высказывания. Например, поздоровался «Guten Tag!», а не «Heil Hitler!» — это с чего бы, если не с того, что когда-то состоял в КПГ (коммунист), голосовал за СДПГ (марксист), заходил на собрание ДФП (либерал), читал газету ДНФП (реакционер)?! Достаточно как минимум для охранного ареста, если не для Судебной палаты.

Ещё шире было поле у Курта Гайслера, Франца Шульца, Хорста Копкова — их подразделения занимались в гестапо «борьбой с саботажем», «предотвращением фальсификаций», «преследованием преступников». Здесь не требовалось никаких идейно-политических обоснований, хватало оперативных данных. Тем более некогда было присесть Эриху Роту — его потенциально многомиллионный контингент состоял из «клерикалов» — католиков и протестантов, верящих не в фюрера. Особо ответственными были функции Отто Олендорфа в СД и Курта Штаге в гестапо — отслеживание и искоренение крамолы в самой НСДАП. Особо почётная задача возлагалась в гестапо на Адольфа Эйхмана — защита и чистка расы, проще говоря, «еврейский вопрос».

Любая карательная система, даже тоталитарная, всё же не ограничивается идеологическими «мыслепреступлениями», социально-политическим и расово-этническим террором. Большинство репрессированных в Рейхе (как и в СССР), составляли «уголовники» и «бытовики» (к примеру, уклоняющиеся от введённой в июне 1935 года трудовой повинности). «Полиция порядка» Курта Далюге старалась не отставать от гестапо. Не сидел сложа руки и сыскной гений Артур Небе со своим аппаратом крипо. Не зря старые немцы десятилетиями с ностальгией вспоминали, как спокойно можно было ходить по ночным улицам городов Третьего рейха.

Правонарушения эффективно профилактировались самим фактом присутствия человека в чёрном мундире. Если «караульные отряды «Мёртвая голова», «особые отряды для поручений» и регулярные войска «ваффен-СС» по возможности не светились на людях, то члены «общих отрядов» по максимуму грузили собой любое сосредоточение народа. Каждый немец знал, что при случае им есть кому заняться, в крайнем случае блоклейтер знает, куда обратиться. В таких условиях можно понять, почему цифровые данные рейхстеррора отставали от советских. Впрочем, в войну наверстали.

К 1936 году количество печатных изданий в Рейхе уменьшилось вдвое по сравнению с Веймарской республикой. Тиражи снизились втрое. Однако охват и эффективность пропаганды выросли вне всяких сопоставлений.

Министерства, которое возглавил доктор Йозеф Геббельс, не существовало в Веймарской республике. Фюрер Третьего рейха учредил его через шесть недель после прихода к власти. «Первейшая задача пропаганды завоевать людей, чтобы организовать их. Первейшая задача организации закрепить людей, чтобы пропагандировать их», — ставил Гитлер двуединую установку Геббельсу и Борману. «Всё гениальное просто», — говорил в таких случаях рейхсминистр пропаганды и народного просвещения.

Режим НСДАП просуществовал 4482 дня. Ни один из этих дней не прошёл вне агитационной кампании. Общество накачивалось основами национал-социализма — гений фюрера, превосходство расы, власть партии, величие государства, жизненное пространство, счастье войны. Внедрялись десять заповедей, сочинённые лично Геббельсом: люби и гордись Германией, люби немцев, ненавидь врагов отечества, бери побольше обязанностей, не верь евреям, бей первым, не стыдись дела, верь в будущее и побеждай! Создавался поразительно диалектичный идеал: техночеловек стали и бензина, мистически связанный с почвой немецких долин и лужаек, патриархальный мещанин — фанат труда и войны.

Можно представить, с какой чудовищной искренностью полутораметровый, хромой и тщедушный Геббельс толкал джедайский принцип «Да пребудет с вами сила!» Но герои «Звёздных войн» не претендовали на всеохват. Поэтому им не требовалось министерство, хватало личной дружбы и стайной спайки. НСДАП же, подобно РКП(б) — ВКП(б) — КПСС поставила как практическую задачу «формирование нового человека». Обновиться предстояло каждому, кто претендовал остаться в живых. Каждый подлежал инъецированию агитпропом. Каждый был обязан принять, уверовать, помнить и выполнять.

Под контролем геббельсовского министерства находились печать и радио, культура и искусство, образование и наука. Печатные СМИ курировал в рейхсминистерстве пресс-секретарь НСДАП Отто Дитрих, хорошо зарекомендовавший себя в «Ночь длинных ножей» — именно он составил пресс-релиз о «подавлении путча морально разложившегося руководства СА». Радиовещанием руководил Ганс Фриче, издательским делом Макс Аманн. Видную роль в геббельсовском агитпропе играл и недавний тельмановец Торглер. Он не только перевербовывал под свастику немецких коммунистов, но и вещал на СССР по радио «Старая гвардия Ленина», доказывая подданным Сталина, что всё лучшее в ленинских идеях воплощает в жизнь товарищ Гитлер.

Пиар мирового масштаба развернулся в августе 1936 года. Местом проведения XI Олимпийских игр ещё до 1933-го был определён Берлин. Поначалу нацисты подумывали о срыве Олимпиады, но решили пойти другим путём: две недели всему миру демонстрировалось величие и процветание Рейха. Попытки международного бойкота остались безуспешны, лишь советская спортивная делегация не поехала в Берлин. На несколько недель под строжайшим запретом была прекращена антисемитская пропаганда, за выкрик такого рода можно было залететь в гестапо («еврейская провокация!»). Сам Пьер де Кубертэн, лично посетивший фюрера, остался доволен организацией Игр. Германские спортсмены собрали большой урожай медалей, опередив всех соперников. Хотя не обошлось без сбоев: звездой Олимпиады в личном зачёте стал американский негр легкоатлет Джесси Оуэнс, из-за чего Гитлеру пришлось отказаться от церемонии награждения победителей главой принимающего Игры государства. Но в целом Берлинская Олимпиада-36 стала таким же пропагандистским успехом Рейха, как Московская в 1980-м успехом СССР.