Партийное управление замыкал на себя Мартин Борман, возглавлявший грандиозную машину рейхслейтунга — совокупного нацистского партаппарата, представленного корпусом блоклейтеров, целленлейтеров, орстгруппенлейтеров, крейслейтеров, гаулейтеров и рейхслейтеров. Количество партийных функционеров постепенно превысило 600 тысяч, что составляло 10 процентов состава партии, в которую входило немногим менее 10 процентов населения Германии. На каждую сотню немцев приходился почти десяток партийцев с вождём от блок- до рейхс- уровня. Вполне достаточно, чтобы крепко держать фюрерскую фишку. Фактически все носители власти в Германии состояли в НСДАП, были подотчётны Борману по партийной линии и обязаны выполнять директивы партийной канцелярии.

Другой силовой центр возглавлял Генрих Гиммлер во главе СС и всех карательно-полицейских служб. Начало войны ознаменовалось окончательной унификацией репрессивных органов: партийная служба безопасности — СД была объединена с государственной «полицией безопасности» — зипо. Во главе объединённого Главного управления имперской безопасности (РСХА) стал Гейдрих. Кстати, именно он «спустил курок» всей Второй мировой, организовав знаменитую провокацию в приграничном Глейвице. Тринадцать блатарей, собранных штурмбанфюрером Альфредом Нойжоксом, были накачаны наркотиками, переодеты в польскую форму и доставлены к городской радиостанции. Уголовники призвали «убивать немцев», после чего сами были убиты эсэсовцами. «Польское государство взялось за оружие!» — заявил Гитлер и отдал приказ…

В сентябре 1939-го были изданы «Основы государственной безопасности в военное время» и поправки в уголовное законодательство. Резко расширились карательные прерогативы, чудовищно ужесточилась система наказаний. Смертная казнь устанавливалась, например, за нарушение правил хранения металлолома. Результат не замедлил сказаться: за три месяца лета-осени 1941-го под арестом оказалось без малого 30 тысяч человек. Динамика была однонаправленной: за 1944-й количество арестов и задержаний достигло полумиллиона.

Партийные «—лейтеры» и эсэсовские «—фюреры», находившиеся в оперативном подчинении, давали реальную силу, несравнимую с многочисленными титулами гитлеровского «кронпринца» Геринга (среди которых были звания главного имперского лесничего и егеря). Но по-настоящему мощной позицией рейхсмаршала оставалось положение генерального уполномоченного по четырёхлетнему плану, наделявшее экономической властью. Однако по мере истечения первой четырёхлетки центр тяжести и здесь передвинулся в иное ведомство.

В марте 1940 года было учреждено рейхсминистерство вооружения и боеприпасов, ставшее основным органом управления экономикой. Первоначально его возглавлял начальник технического отдела НСДАП Фриц Тодт, курировавший инжерно-технологические программы. Два года спустя, после гибели Тодта в авиакатастрофе, министерство возглавил 37-летний личный архитектор фюрера Альберт Шпеер. Именно с этим именем связана германская экономика времён тотальной войны.

Шпеер эффективно перестроил государственную хозяйственно-управленческую систему по модели собственного архитектурно-проектного бюро. Он непосредственно интегрировал в министерскую систему крупнейшие структуры, занятые военным производством — прежде всего госконцерн «Герман Геринг», «Стальной трест», «ИГ Фарбениндустри», финансовые и промышленные группы Дрезденского и Немецкого банков, Круппа и Сименса. Сращивание государства с капиталом под эгидой партии, которым знаменовался весь период нацистского правления, достигло апогея в шпееровской военно-промышленной системе. Сам Шпеер в 1942–1945 годах фактически превратился в четвёртую фигуру Рейха, после Гитлера, Бормана и Гиммлера.

Бормановская партканцелярия издавала и рассылала циркуляры, окончательно конституировавшие партию как корпус тотальных диктаторов. Даже рядовой член НСДАП, не говоря о «-лейтерах» любого уровня, наделялся полномочиями отдачи государственных приказов, обязательных к исполнению. Партактив организовывал производственный процесс, контролировал распределение 80 миллионов продуктовых лимитов, осуществлял задействование и переброску трудовых ресурсов, проводил в жизнь агитационные мероприятия, содействовал сыскным и репрессивным операциям СД и гестапо. Постепенно дошло до апогейного распоряжения Бормана: каждый член НСДАП был наделён правом арестовывать любого беспартийного. НСДАП, изначально созданная ради войны и убийства, погрузилась в свою стихию.

Нападение на СССР 22 июня 1941 года было не только самой кровавой, но и самой безумной из всех авантюр Национал-социалистической рабочей партии Германии. Поражение Третьего рейха во Второй мировой войне было предрешено изначально — даже в союзе с Японией он не мог выстоять против англо-американской коалиции при необходимости удерживать под тотальным контролем европейские страны. Но в такой конфигурации борьба теоретически могла затянуться на десятилетия. Открытие же Восточного фронта делало разгром Германии вопросом ближайших лет.

Германские власти наступали на грабли 1914 года. Второй рейх однозначно побеждал Францию, если бы на её стороне не выступили Англия и Россия. Были даже серьёзные шансы одолеть англо-французскую или франко-русскую коалицию. Но никак не объединённую мощь Франции, Англии и России. Вся авантюра Вильгельма II строилась сначала на блефе, затем на «прорвёмся!», а под конец фактически на «авосе», который непонятно почему принято считать только «русским».

Начать с того, что сталинский СССР опережал гитлеровский Рейх по военно-экономическому потенциалу. Они были сопоставимы, но с некоторым советским перевесом. По добыче стратегических руд, производству нефти, каучука, машиностроительной продукции Советский Союз либо занимал в мире первое место, ибо уступал одной Америке. По мобилизационным и резервным возможностям отрыв был ещё значительнее. Третьим важнейшим фактором превосходства являлись огромные отступательные пространства, обеспечивавшие фору для оперативного манёвра и задействования ресурсов. Тотальность власти ВКП(б), мощь её карательного аппарата нисколько не уступали нацистским, поэтому не приходилось рассчитывать на внутреннее восстание (в этом состояло кардинальное отличие от Первой мировой). СССР обретал мощнейших союзников в лице партнёров по Атлантической хартии, сформулировавшей программные основы антигитлеровской коалиции. Наконец, иноземное нашествие вызвало беспрецедентный национально-патриотический подъём. Социальный гнёт режима, породивший РОА, отодвинулся на второй план перед лицом геноцида. «Это пламя было затоптано сапогами эсэсовских зондеркоманд».

Соединение всех этих факторов сказалось менее чем через полгода. Поражение вермахта под Москвой и последовавшее пятимесячное советское контрнаступление опрокинуло расчёт на победоносный блицкриг через быстрый захват политико-инфраструктурного центра. Оберкоммандо была поставлена уже более скромная задача — закрепление на позициях, гарантирующих блокирование угроз, исходящих от противника. «Возможно, на востоке дойдёт до столетней войны, но она не причинит нам вреда», — писал Геббельс в начале 1942 года. Война важнее победы…

В апреле-мае 1942-го гитлеровцы снова перехватили стратегическую инициативу на советско-германском фронте. Центр тяжести наступления передвинулся с центрального на южное направление. Вместо взятия столицы и победного окончания войны был сделан упор на захват ресурсной базы и коммуникационных артерий, нейтрализацию вооружённых сил противника, после чего — создание коллаборационистского правительства и объявление войны завершённой. Местом пребывания будущего «русского правительства» назначался Сталинград.

Разработчики моделей контрфактической истории часто указывают на единственный германский шанс: провозгласить освободительную войну, радикально демонтировать на занятых территориях тоталитарно-коммунистические структуры (вместо того, чтобы переименовывать председателей в старост, колхозы в общины и загонять туда столетних стариков, которым большевики презрительно позволяли оставаться «единоличниками») и вступить в равноправный боевой союз с русскими антикоммунистами. Примерно то же некоторые советники 129 годами раньше предлагали Наполеону: декретом из Москвы отменить крепостное право и поднять крестьян против царского режима под французским командованием. «Я не разжигаю революции, а прекращаю их», — ответил тогда император.