Пять лаконичных пунктов сосредотачивали всю законодательную и исполнительную власть в руках рейхсканцлера Гитлера. Законы более не нуждались в парламентском утверждении, издаваясь непосредственно кабинетом министров, и на рассмотрение кабинета их единолично вносил глава правительства. Последним фильтром гитлеровского законотворчества оставался президент. Но поскольку названный пост занимал 86-летний Гинденбург, это препятствие существовало лишь теоретически.

«Даёшь закон, иначе смерть и кровь!» — ревели собравшиеся у Кроль-оперы толпы штурмовиков. Председательствовал на заседании Геринг. Консерваторы велись за нацистами, центристы онемели. Ничто не гарантировало от мгновенного прорыва бандитов непосредственно в зал. Однако социал-демократы спасли честь германской республики: фракция СДПГ проголосовала против. Разумеется, это ничего не изменило, закон был принят и 24 марта 1933 года вступил в силу. Формально его действие определялось на четыре года, реально оно не было прекращено до мая 1945-го. Другое дело, что очень скоро в нём отпала нужда — имперский кабинет министров практически перестал собираться, уступив свои функции руководству НСДАП.

В следующие две недели Гитлер в полной мере воспользовался новыми диктаторскими полномочиями. 31 марта законом «Об унификации имперских земель» распускались региональные парламенты. Свободно избранные ландтаги заменялись пронацистскими синклитами «в соответствии с результатами выборов 5 марта». Земельные правительства наделялись полномочиями управлять без парламентских согласований.

7 апреля в регионах появились имперские наместники — рейхсштатгальтеры, уполномоченные проводить политику рейхсканцлера без оглядки на местные власти. В должности штатгальтеров вводились гауляйтеры и другие функционеры НСДАП. Государственный аппарат интенсивно сращивался с партийным. Одновременно с введением института наместников Гитлер издал закон «О восстановлении чиновного сословия», создавший правовую базу всеобщей нацистской люстрации. Неблагонадёжные администраторы изгонялись с волчьим билетом, их места занимали проверенные активисты НСДАП. Веймарские чиновники, оставленные на прежних местах, всеми силами доказывали лояльность новому правительству, вплоть до вступления в партию. Так была выстроена вертикаль партийно-государственной власти, соответствующая фюрер-принципу и венчаемая фигурой Гитлера.

Меньше чем за три месяца демократическая республика превратилась в диктаторский режим. Но ещё существовали ненацистские партии, включая однозначно оппозиционную СДПГ, и неподконтрольные государству профсоюзы. «Над жизненными интересами рабочего класса нависла серьёзная угроза, — говорилось в заявлении АДГБ. — В случае необходимости нужно отбить атаки на конституцию и народные права». Решение вопроса о социал-демократии встало в повестку дня режима. После бешеного террора штурмовиков в феврале-марте, разгона «Рейхсбаннера» и «Железного фронта», геринговского перехвата прусской полиции эта задача выглядела уже вполне выполнимой. Зимой СДПГ не решилась ни на всеобщую забастовку, ни тем более на вооружённое сопротивление (разительный контраст с поведением социал-демократов четырнадцатью годами раньше — когда коммунистические мятежники выступали без опоры на формальную законность). А весной и летом, когда конституция и закон были очевидно растоптаны, соотношение сил уже исключало успех.

Расправа над профсоюзами была приурочена к 1 мая 1933-го. НСДАП и правительство самым помпезным образом, под красными знамёнами отметило пролетарский праздник, объявленный в Рейхе Днём национального труда. «Рабочий! Твои институции священны и неприкосновенны для нас. Клянусь, что мы сохраним всё существовавшее до сих пор и будем дальше развивать систему защиты твоих прав. В новое национал-социалистическое государство рабочий войдёт полноценным и уважаемым представителем народа», — говорилось в первомайском обращении главы орготдела НСДАП Роберта Лея. Через десять дней он возглавил «мегапрофсоюз» — Германский трудовой фронт (ДАФ). Нацистский аналог ВЦСПС принудительно сгонял всех работодателей и работополучателей под партийно-государственный контроль.

Назавтра после Первомая отборные спецгруппы СА, СС и Национал-социалистических производственных ячеек (НСБО к тому времени выросли десятикратно, превысив миллион человек) захватили все помещения АДГБ, его банки, кассы и газеты. Профсоюзные функционеры были арестованы, на их места встали активисты НСБО. Католические и консервативные профсоюзы наперегонки делали заявления о полной лояльности, но это не уберегло их от унификации в ДАФ.

Из-под социал-демократии была выбита её основная опора. 22 июня последовало логическое завершение: СДПГ запрещалась по обвинению в государственной измене. Рискованный шаг удался, социал-демократы не сумели организовать никакого сопротивления. Теперь полное уничтожение многопартийной системы стало вопросом нескольких дней.

Сразу за социалистами пришёл черёд консерваторов. По той же методике, что с КПГ и СДПГ, по всей Германии были захвачены штурмовиками помещения ДНФП. 27 июня партия, так много сделавшая для прихода Гитлера к власти, объявила о самороспуске. На следующий день её лидер Гугенберг был выставлен из правительства, в котором собирался контролировать канцлера. Остатки либеральных партий смелись уже походя. 4 июля самораспустился Центр. Последние в Рейхе ненацистские политические организации — монархические союзы — были ликвидированы приказом Фрика в феврале 1934 года.

Блок национал-социалистов с национал-консерваторами исчез вместе со второй категорией его участников. Фюрер ещё раз показал, во что он ставит любые договоры и любых союзников. Но его опять поняли не до конца.

«Где есть мы, нет места никому», — говорил Гитлер. Эта мысль была конституирована 14 июля 1933 года в законе, запретившем существование политических партий, кроме НСДАП. Продолжение деятельности распущенных партий, равно как создание новых, стало уголовно наказуемым деянием. А 1 декабря 1933 года процесс был завершён законом «О единстве партии и государства», объявившим НСДАП «носителем германской государственной идеи, ведущей и движущей силой государства». Через три года аналогичное положение появилось в 126-й статье конституции СССР.

Республика была уничтожена.

Те, кто лоббировал Гитлера, ожидали от него, в целом, всего двух вещей: отстройки жёсткой вертикали власти и массированных госзаказов производителям вооружений. То и другое Гитлер осуществил. Но не для кого-то, а для себя. И потому совсем иначе, чем ожидалось.

Грозный для традиционной элиты сигнал прозвучал в гитлеровской речи 14 июня 1933 года. Говоря о кадровой политике нацизма фюрер-канцлер употребил такое выражение, как «создание нового господствующего класса». Имелось в виду формирование тоталитарной нацистской номенклатуры, фюрерского слоя носителей партийно-государственной власти. Власти, стоящей над трудом и капиталом, над бедностью и богатством, над аристократией и плебсом. Вечной власти ради вечной войны. Но те, кому адресовалось суровое предупреждение, постарались не услышать.

Зато рейхсканцлера с удовольствием слушали четырьмя месяцами раньше. 2 февраля Гитлер встретился с армейским командованием. В общих чертах он огласил военно-политическую программу НСДАП: восстановление армии, наращивание военной промышленности, завоевание «жизненного пространства» и его «беспощадная германизация». 20 февраля его аудиторией были ведущие промышленники и банкиры. Им было обещано укрепление и развитие частнособственнического хозяйства через уничтожение демократии и обеспечение крупномасштабных госзаказов на перевооружение. Представители основных концернов вместе с верхушкой НСДАП и ключевыми министрами вошли в состав Тайного военного кабинета — внеконституционного органа власти, фактически заместившего формальное правительство уже весной 1933-го. Летом на пост министра экономики вместо отставленного Гугенберга был назначен крупный финансист Курт Шмитт.