На покосившейся лавке сидел сгорбившись Леопольдас Шкема, привязанный за руку бинтом к ножке скамьи. Он оглядел подошедших пустым, бессмысленным взглядом, пробормотал:
Плещут рыжие болота,
Нужно дело мне — работа.
Только слышно там и тут:
Бога русские клянут.
— Не узнал, — опечалился Скельтис. — Ну, здорово, поэт Жемайтии и Литвы, — обратился он к больному. — Давай лапу…
— Коли тебе так хочется, давай лобызаться, — совсем осознанно ответил тот, и в глазах его блеснуло что-то человеческое и хорошее. Он долго смотрел на Альгиса, будто пытался вспомнить о чем-то, и улыбался глуповато и покорно.
— Кто это тебя привязал, Польцюс?[4] — спросил Йонас, развязывая бинт. Шкема улыбнулся ему и произнес:
Я привязан, как к жернову собака,
Как пахарь, к земле прикован.
Альгис не мог без боли смотреть на несчастного парня. Подошел Гайгалас. Вдруг Леопольдас побагровел, вскочил, в его глазах засверкала звериная ярость:
Две песни поет винтовка:
Одна — свободой, другая смертью дышит.
Две руки винтовку сжимают:
Ненависть — одна и любовь — другая.
— Оставьте его в покое! — приказал Гайгалас.
— Не оставляйте меня! Все равно я вас знаю, стрибуки[5] проклятые! — кричал Шкема. — Эти двое — мои братья, а этот — идол деревянный, я его сам вчера из чурбака вытесал. Ожил, а в поленницу не хочет… Где мой топор? Расколю… — Он подскочил к лейтенанту и вцепился в лацканы его шинели.
Альгису никак не удавалось совладать с Леопольдасом. Шкема был сильным и тяжелым, как свинец, под гимнастеркой упруго перекатывались бугры мускулов.
«Такому не в больницах валяться, а чертям рога гнуть», — думал Альгис, стараясь оттащить разъяренного парня.
— Вы лучше не злите его! — крикнул Бичюс Гайгаласу. — Отойдите…
Подбежала раскрасневшаяся Анеле, сестра Шкемы.
— Кто его отвязал? Где бинт? — Она выхватила у Йонаса обрывок марли, один конец обернула вокруг руки брата, другой привязала к скамье. Леопольдас сразу сник и даже не пытался вырываться.
— Будьте честными, как совесть тех, кто не вернулся из боя, — закричал он вслед уходившим приятелям и опять принялся декламировать во весь голос стихи.
— Такого парня в животное превратили, — заскрипел зубами Скельтис. — Уж лучше бы убили…
Их догнала Анеле. Она сунула Альгису в руки обшитую сукном баклажку:
— Самогон… Отец велел Польцюсу давать, да он от этого слишком буйным становится. А вам — пригодится. Знаете ведь, какая у нас зима переменчивая: сегодня дождь, завтра стужа…
— Хочешь, чтобы мы помогли вам сесть в поезд? — спросил без обиняков Альгис.
Анеле опустила глаза, но баклажку обратно не взяла.
— Пока доберусь с этим дурачком до Каунаса, сама рассудок потеряю.
Подошел поезд. Приятели втиснули Шкему в переполненный вагон, втянули через окно Анеле, затащили на тормозную площадку вещи и удовлетворенно закурили. Гайгалас садился отдельно.
— Пойду место поищу, — вызвался Йонас.
— Не трудись, на следующей выходим, — остановил Альгис.
— Ты что, рехнулся?.. Или от одного вида баклажки захмелел?
Под стук колес Альгис рассказал приятелю всю историю. Тот стоял, прислонившись спиной к дрожащей стенке вагона, и рукой отирал сбегающие по шее и лицу струйки пота.
— Расскажи кто-нибудь другой, — плюнул бы в морду, — сказал, помолчав, Йонас. — Так, может, исключение твое — тоже выдумка?
— Нет, Йонас, из отряда меня выбросили по всем правилам.
6
Поезд даже разбежаться как следует не успел. Прошел одиннадцать километров, гуднул во тьму и пополз черепашьим шагом. Резко дернулся — вдоль всего состава волной проплескало лязганье буферов, потом вагоны еще раз дернулись и уже ровнее вкатились на станцию. Керосиновая лампа тускло светила в оконца вкопанного в землю вагона. Это и было «здание» вокзала. Чуть поодаль, словно глаза пугала, мерцали фонари нескольких стрелок. В их неверном свете поблескивали наезженные на стыках рельсы.
За станцией, под огромными ветвистыми тополями их ждал Намаюнас. Пофыркивал Резвый. Над темной от пота спиной лошади поднимался пар.
— Доползли?
— Пропади она пропадом, такая езда!
Тронулись в путь. Парни молчали. Раздавалась лиши четкая негромкая скороговорка капитана: Намаюнас давал инструкции.
Запах конского пота приятно щекотал ноздри. По обе стороны дороги тянулся нескончаемый лес. Защитники осматривались, вытягивали шеи, стараясь разглядеть хоть что-нибудь в кромешной тьме. Автоматы держали наготове. Пальцы, казалось, приросли к куркам.
— Все вещи оставите мне. С собой возьмете оружие, амуницию, ракетницы и вещмешки. В них — сухой паек, по фляге воды на брата и еще кое-что. Как только покажутся бандиты, ты, Гайгалас, не своди глаз с усадьбы. Бичюс — по дренажной канаве к Скельтису. Хорошенько приглядись, где они расположатся, и не мешкай ни секунды. Йонас с оседланной лошадью будет дежурить на усадьбе Цильцюса. На крайний случай — две зеленых ракеты. Мы будем в Моклишкском лесничестве. Телефоном не пользоваться, других связных не посылать. Вопросы есть?
— Товарищ капитан, — нарушил молчание Гайгалас. — Я должен знать… Вы терпеть меня не можете. За что?
— Не время сейчас. Подумай. Кажется, Сократ сказал: «Познай самого себя!» Так вот, познай самого себя, товарищ Гайгалас, и не придется спрашивать. Времени для размышлений у тебя здесь будет предостаточно…
И опять двигались в тишине. Усталая лошадь натужно дышала. Пошли пешком. Лес кончился. В Пуренпевяй лаяла собака. Оставив поклажу на Скельтиса, трое мужчин стали осторожно пробираться по дренажной канаве к усадьбе Шкемы. Под ногами хлюпало. В левом сапоге Альгис почувствовал холодную сырость. Струйка увеличивалась, растекалась и наконец залила ногу по щиколотку. Запершило в носу. Во дворе Шкемы зарычала, потом лениво залаяла собака. Ей ответила другая, откуда-то с дальней усадьбы. Три тени припали к земле. Ивовые прутья стеганули по глазам. Было темно, как в склепе, и мокро. Хлынул дождь.
— Слава богу, — Намаюнас поднялся и пошел впереди. — Налево амбар. Бичюс, готовься, — прошептал он и стал шарить у себя под ногами. — Тут должны быть жерди. Возьми, Альгис, одну, пригодится.
У амбара остановились. Бичюс упер в стену мокрый от дождя, скользкий еловый ствол.
— На чердаке окошко. Только-только пролезть, — пояснил Намаюнас. — Ну, счастливо! Поцелуемся, — капитан обнял Альгиса, прижал к мокрой шинели и отпустил. Потом достал свой пистолет и сунул в карман Бичюсу. — Не спорь, приказываю. Ну, полезай!
Альгис подтянулся по жерди, ухватился за край окошка. Раздался скрип отдираемых гвоздей, и Альгис рухнул на землю.
— Эх, тюфяк! — ругнулся начальник. — Оторвал?
— Один край. Отпустил, чтобы всю не отодрать.
— Молодец.
Стукнула дверь дома. Человек с фонарем направился к хлеву. Слышно было, как радостно повизгивает пес, стучит хвостом о край конуры и гремит цепью.
— На место! — прокричал хриплый голос, и опять все смолкло.
Дождь стихал. Моросило.
Немного подождав, Альгис снова стал взбираться по жерди.
— Подсадите, — попросил.
Капитан поднял Гайгаласа на плечи, а тот подпер Бичюса автоматом. Напряглись. Наконец Альгис протиснулся в окошко, перевалился внутрь.
«Ах ты, шут тебя побери! Чуть бороной бок не пропорол!»
— Подавайте! — высунулся в окошко.
Втащив вещи, Бичюс приладил оторванный край доски и, обернув кулак рукавом шинели, легонько пристукнул. Гвозди мягко вошли в прогнившее дерево.
