Так и не впустила. Насчет болезни выдумала, чтобы отделаться. И не сама притом: я слышал, как она повторяла чьи-то слова, произносимые шепотом. Задыхаясь от бешенства, хотел было высадить дверь плечом, ворваться, но раздумал.

Пока мы переговаривались через дверь, я думал, что вот так, за несколько неискренних похвал и комплиментов, поплелся за этой перезрелой бабенкой, как бездомный пес. И мне стало стыдно. Тьфу, как вспомнишь, даже зло берет. А тогда? Черт знает, почему я тогда так поступил. Может быть, верил в ее искренность. Или потому, что никто и никогда со мной не был откровенным, слова доброго не сказал. А может, потому, что слишком уж мне хотелось отличиться, выделиться среди других, сделать людям что-то хорошее? Однако никто не соизволил даже заметить мои усилия. Бес его знает, почему я потянулся к ней. Но в тот вечер словно спала с глаз моих повязка.

Познай себя! Очень нужно! Познай соседей, товарищей, врагов, а с собой как-нибудь спознаешься за чайком, если вообще есть в этом нужда. На черта себя познавать, скажите на милость? Или без того не знаешь, что думаешь? Я вот никогда не помышлял подстрелить себя, а дружки, оказывается, не постеснялись…

Злясь на себя и на нее, я спустился с лестницы, вышел за ворота. И только тут стукнуло мне в голову: а ведь этот приглушенный мужской голос я уже где-то слышал… Сгорая от любопытства, повернул обратно. Под ее окнами росли старые ветвистые клены. Кое-как вскарабкавшись на ближнее к дому дерево, заглянул в окно. Моя «больная» сидела в компании двух мужчин, попивала кофе. Посередине стола красовалась пепельница с грудой окурков. Покуривая, мужчины что-то говорили. Одного из них я сразу узнал — инструктор орготдела Томкус. Другой был мне не знаком. Какой-то бритоголовый атлетического вида парень.

Сидя на мокрой ветви клена, я издевался над собой, думал, что более неудачливого существа не сыскать во всем мире, даже среди заведомых профанов. Угораздило же и на этот раз опоздать. Другие сидят, покуривают, шутят, а я как последний идиот лажу по деревьям и жду — а вдруг что-нибудь упадет с их стола? Честил всех и вся и не подозревал, что пришел-то я в самую пору.

Мужчины попрощались, надели шляпы… Мне показалось, что этого лысого я тоже где-то видел. А когда он, проверив пистолет, сунул его за пазуху, я мог пари держать, что вижу этого человека не впервые. Но где? Где я раньше встречал эту бестию?

Оставшись одна, певичка погасила свет и открыла окно. Я ринулся вниз, упал с последней ветки, метнулся к стене, прижался.

— Людас, ты здесь? — спросила она, опершись о подоконник.

Я затаился. Крадучись выбрался на улицу. Томкус с незнакомцем еще не ушли, стояли около ворот ко мне спиной.

— Проворонили, — упрекал лысый. — Она говорит, в руках держала, а мы не нашли.

— Жаль Вайдотаса. Будь осторожен. Пока.

Они расстались.

Томкус прошел совсем рядом. Почему-то мне захотелось подставить ему подножку… Чистое мальчишество.

Утром собственной персоной пожаловал его превосходительство Викис Даунорас и, как всегда, стал виться вокруг меня, словно плющ вокруг жерди.

— Ну, что надо? — заговорил я первым.

— Не можешь ли ты снова сходить к приятелю твоего отца?

— Спирт нужен? Сколько?

— Видишь ли, к нам собирается выездная редакция «Комьяунимо тиесы». Надо бы ребят угостить. Кроме того, Томкус обещает меня познакомить с одной птичкой.

«Неужели забыл пощечину! Неужели дармовой спирт ему дороже чести, достоинства? Ничтожество! Нет, таким слизняком я не хотел бы стать, награди меня хоть королевским троном. Ни за что!»

Даунорас давно вызывал у меня отвращение, но теперь представился случай окончательно расквитаться с ним. Я приосанился:

— Деньгу выкладывай. Даром ни капли не получишь.

— Нет у меня сейчас Потом. Может, как-нибудь скомбинирую…

— Нет денег — не пей, — произнес я сварливым женским голосом. — Да, да, пиво кончилось, ресторан закрыт и нечего тут глаза пялить…

— Арунас, — он придвинулся ближе.

— Чего лезешь? — Я взвизгнул, продолжая изображать официантку третьеразрядной столовой. — Хочешь, чтоб милицейский патруль позвала?..

— Ты шутишь?!

Нахмурившись, я сказал:

— Эта птичка Томкуса на втором этаже живет?

— О-откуда ты з-знаешь? — заикался Викис и как-то сразу сник, будто вьюнок, лишенный опоры. Не ошиблись родители, наградив его именем[18]. В точку попали.

— Странный вопрос. Я еще не видывал птиц, которые жили бы в норах. В окошко — порх, на клен и чирик-чирик с воробушками.

— Слушай, Арунас, и ты ей проиграл?

— Нет, выиграл, — кивнул я наугад, еще не понимая, что он имеет в виду.

— Кончим эти прятки, — предложил он. — И ты и я ее знаем. Это по ее просьбе мы тебя в деревню отправили, иначе она не соглашалась ехать.

— Просила? Меня лично?

— Не совсем. Она просила пару вооруженных ребят для охраны. Ты ей понравился. Кроме того, директор кирпичного завода — мой хороший друг. Он и выпросил эту бригаду. Понимаешь? Захолустье, скука страшная, к тому же рабочих человек сто, пролетариат…

Я слушал, как запутывается этот выдающийся враль, и радовался.

— Не знаю, Викис, как поет твоя птичка, но вид у нее настоящей чертовки. К тому же она еще трубку курит, в «очко» играет. По ладони гадает… Передай ей привет от вооруженной охраны. Салют!

— А как же насчет спирта?

— Чтобы раздобыть спирту, мне приходится не только шапку снимать, но низко кланяться. Ради такого дела, думаю, и ты мог бы, не переломишься…

— Послушай, пока я еще секретарь! — У него сдали нервы.

— А я заведующий отделом. И не по твоей милости. Если спирт — это те проценты, о которых ты в столовой говорил, я готов еще раз дать тебе по морде.

Он попятился и только у двери пригрозил:

— Ты мне еще ответишь за это!

— А кто ответит за то, что увеселение твоего директора нам чуть жизни не стоило? Молчишь? А кто ответит за промтоварные талоны, которыми ты спекулируешь? За подложные отчеты, за присвоенные комсомольские деньги, а?

— Скажи, чего тебе надо? — Он застыл у двери.

— Уматывай отсюда к чертовой матери, а то, боюсь, не успеешь!

Впервые я сказал, что думал. И пес с ним, не жалею.

В пылу разговора я не придал значения словам Даунораса. И только позже, поостыв, начал сопоставлять факты: выезд, кирпичный завод, поломка машины, нападение, потом Томкус, Томкус, Томкус… В этой цепи не хватало каких-то звеньев, о которых я тогда ничего не знал.

Томкус… Но при чем тут Томкус? Стоп! Ну-ка, ну-ка, милый Гайгаленок, вспомни-ка: разве Томкус уже однажды не стрелял в тебя? Несчастный случай? Не торопись. Для одних несчастный случай, а для других — куча золота. Да, стрелял. Как последний трус — сквозь карман. И как я тогда не догадался, что это умышленно! Мы шли с танцев. У него развязался ботинок, он остановился, наклонился. И вдруг — трах! Пуля прошла совсем близко. Я к нему, а он стал оправдываться, мол, сам не понимает, как пистолет выстрелил. Я поверил. Но пистолет может лежать в кармане только дулом вниз или вверх, но никак не в сторону…

Сопоставив факты, я отправился к знакомому милицейскому работнику. Не застал его и возвратился со всеми своими сомнениями. А если действительно он нечаянно? Ведь дуло могло повернуться, когда Томкус наклонился. Нет, только не в кармане пиджака. Нужно быть последним ослом, чтобы ничего не заподозрить. Надо было все проверить. Осторожно, без спешки, потому что за такие вещи по головке не гладят. Но как? Тогда для меня это была проблема из проблем. А теперь я бы решил ее в пять минут. Вот только эта чертова температура! Уж полдня прошло, скоро вечер. Эх, дал бы мне тогда кто-нибудь мои теперешние знания!..»

— Маре, брагу развела? — прервал его мысли голос Шкемы.

— Проверь, коли охота, — Гайгалас узнал голоса и не стал выглядывать. И так ясно…

Во дворе никаких перемен. Женщины подметают дорожки, посыпают песком пепел и кровавые пятна. Мороз уже хозяйничает вовсю.