Скельтис, наблюдая, как его товарищи окружают усадьбу Шкемы, не выдержал, стал распоряжаться:
— Тересе, запрягай коня! Текле, подай полушубок! Помоги одеться… Ну-ка, сестрицы, тащите воз. Старик, помоги мне этого борова отволочь!
Наконец все было сделано. Йонас сел на край воза, обмотал вожжи вокруг руки и укатил. На дороге ему повстречалась Роза.
— Айюшки, да ты никак ополоумел. Куда? — соскочила она с коня.
— Потерпи часок, потом будешь ругать, сколько душе угодно. Я мигом, только вот этих сдам начальнику. А завтра мы с тобой съездим к доктору, послушаем, что он решит насчет моих рук. Ну, полезай обратно. Да гляди, не забудь попоной покрыть и пить не давай… — Йонас дернул вожжи, и телега затарахтела по застывшей грязи.
Всю дорогу Скельтис прислушивался, ожидая выстрелов. Но выстрелов не было. Лишь бандиты сопели, переваливаясь в телеге. Потом один из них очумело затянул пьяную песню со слезой. Второй мрачно поддержал.
— Вот, наколядовал двух боровов, — отрапортовал Скельтис Намаюнасу.
Из дома вывели связанных бандитов, поставили у стены. Плачущий Трумпис кидался к ним, его оттаскивали и не могли удержать. Подбежал Альгис:
— Трумпис, ты куда тех двоих задевал? Не могу найти.
Вытирая глаза рукавом полушубка, Лаймонас зашагал к сараю, следом за ним двинулись Намаюнас, Бичюс и еще несколько народных защитников. Йонас кинул вожжи на спину лошади и поспешил следом.
— Вот и огребли чертей полосатых! — улыбался Йонас, довольный, что все обошлось без выстрелов.
6
Арунас проснулся от веселого говора во дворе. Инстинктивно притянул автомат поближе и только после этого прижался глазом к щели. Во дворе было полно людей и телег. Страшное напряжение охватило Арунаса, кровь бросилась в голову, глаза застлало туманной мглой.
«Стреляй! — звучало в мозгу. — Стрелять, ни одного в живых не оставить!»
— Эй, Гайгалас, слезай! Все кончено! — донесся снизу чужой повелительный голос.
«С кем кончено? — Он сел. — Почему кончено? Я еще на посту, и вы меня так дешево не возьмете. Живым не сдамся! — Арунас на четвереньках подполз к лестнице и глянул вниз. Там за ноги тащили из-под соломы связанных людей. — Нет, так просто вы от меня не уйдете».
— Огонь! — крикнул он и нажал курок.
Автомат подскочил, затрясся и потащил Арунаса за собой в провал. Падая, он увидел красное заходящее солнце и заплетающимся, пересохшим ртом кричал:
— Подожгли, весь мир подожгли! Альгис, не сдавайся! — И нырнул в пламя вместе с солнцем и огромной охапкой соломы.
7
Альгис не знал, к кому броситься: Намаюнас оседал, падал на колени, поднимался, цеплялся непослушными пальцами за солому, скользил и опять падал. Йонас, запрокинувшись, вертел головой, на губах у него лопались кровавые пузыри.
— Розу… Розочку…
— Йонук, Йонялис, какую розу? — не понимал друга Альгис. — Это я, Бичюс… Почему розу?
Скельтис вертел головой, бил по земле забинтованными, похожими на культи руками, потом поднял кверху глаза и выдохнул тяжелым, булькающим вздохом:
— Р-ро-о-о…
Альгис выбежал во двор с криком:
— Повозку! Соломы до самого верха! — И снова понесся в сарай, метался от одного к другому, прикладывал ухо и ничего не слышал, кроме биения собственного сердца.
Без сознания был и Арунас. Когда ребята уложили всех на повозку, Бичюс погнал лошадей.
— Лейтенант, разбирайся! — крикнул он, обернувшись, и увидел догоняющего Трумписа. — Садись сзади, головы держи!
Вскоре Лаймонас прорычал:
— Остановись! Пить просит!
Альгис выскочил из тарахтящей телеги, закрутил вожжи, нагреб снегу и, догнав повозку, подал Трумпису:
— Ко лбу прикладывай!
— Растрясешь, черт!
Альгис придержал лошадей.
— Не надо, — выговорил вдруг Намаюнас. — Не тряси! Остановись!.. Я хочу сказать… Все равно ничего не выйдет… Сына ждал, очень… — Он облизал запекшиеся губы. — Но ты не понимаешь… — Собрался с силами, снова заговорил: — Возьми из кармана документы… Один там для тебя… — Лошади едва плелись. Трумпис грязной рукой размазывал слезы по лицу и бил кулаком по краю повозки. Альгис вынул из внутреннего кармана шинели Намаюнаса пачку окровавленных бумаг. — Застегни!.. Холодно… Теперь вези… может… успеешь… Не тряси…
На половине дороги им встретились бешено мчавшаяся «эмка» Гайгаласа и «Скорая помощь». Раненых перенесли в «Скорую», Скельтиса брать не стали.
— Все! — Больше врач ничего не прибавил. Но Альгис продолжал гнать изо всех сил. И все же опоздал в больницу на целых полчаса.
Антон Марцелинович уже лежал осунувшийся, побелевший, с заострившимся носом и немного открытым ртом. Альгис постоял около него молча и сказал санитару, накрывавшему простыней лицо Намаюнаса:
— Во дворе еще один. Вскрытие, наверное, будете делать…
В партийном комитете за столом дежурного милиционера сидел Гайгалас-старший. Он подпер голову руками, молча смотрел на подошедшего Альгиса. У Бичюса не было желания начинать разговор первым.
«Неужели он их обоих?» — спрашивал взгляд Гайгаласа.
«Да», — безмолвно утверждал Альгис.
«Но он не виноват», — молили глаза старика.
«Никто его и не обвиняет». Альгис положил бумаги на стол, а простой грубый конверт с надписью «Рекомендация» спрятал в карман. Вышел, так и не сказав ни слова.
На улице под липкой его ждал Лаймонас.
— Ты еще здесь? — удивился Альгис.
— Так ведь обещал могилу показать…
— Обещал… — ответил Альгис, не в силах думать ни о чем, кроме страшной нелепости и несправедливости случившегося.
«Лаймонас пули допроситься не может, а тут — после всех мучений, на самом пороге, когда оставалось только нагнуться и взять…»
— Так как же, комсорг?
— Покажу. Дай только своих закопать.
Через два дня у Альгиса в Рамучяй дел больше не было. Он взял у дежурного чемодан, сложил вещи Гинтукаса и отправился с ним на станцию.
— А кенаря не возьмем? — спрашивал мальчик.
— Замерзнет.
— А папка умел и зимой носить…
На станции было холодно и неуютно. Дежурный в разговоры не пускался, велел ждать. Альгис закурил.
— Под землей, наверное, страшней, чем под бочкой, — рассуждал Гинтукас.
— Конечно, — согласился Альгис.
В зал вбежала запыхавшаяся дочка Цильцюса Роза. Она подлетела к дежурному:
— Поезда еще не было?
Дежурный торжественно повернул ее в сторону расписания, потом — к часам.
— Айюшки, ты что, околеешь, если скажешь? — рассердилась Роза.
Увидев Альгиса, бросилась к нему.
— Думала, не догоню.
— Да, еще бы немного…
— Я насчет Гинтукаса хотела. — Она смущенно опустила опухшие глаза. — Хозяйка сказала… Мыс Йонасом, вечный ему покой, договорились. — Слова Розы звучали в ушах Альгиса, как падающие на гробовую доску комья земли. Только теперь он понял, о какой Розе говорил перед смертью Скельтис.
Альгис не мог противиться его воле.
— Пойдешь к тете? — спросил он, наклонившись к мальчику.
— Не знаю.
— Отдай ребенка, — заторопилась Роза. — Зачем он тебе? Ты еще молодой, а мне уже не удастся… И как ты его вырастишь? Сам дите. Будет хлеб на двоих — хватит и на третьего. — Она вынула завернутый в платок медовый пирог, протянула его Гинтукасу, поправила на нем шапку, вытерла нос. — Отдай, что ли?
— Так как же быть, Гинтукас?
— Мне без дяди Йонаса теперь все равно, — ответил он серьезно.
— Ведь ты его папой звал.
— Так это его! — хмыкнул мальчонка и сразу же перешел к делу: — Только долго не езди, дядя, приезжай, когда я с ней заскучаю.
— А старик не заругает? — спросил Бичюс у Розы.
— Он за станцией ждет, с лошадьми.
Альгис отдал Розе узелок с вещами Гинтукаса, обнял обоих, проводил немножко, а потом, взглянув на часы, повернул в сторону шоссе — голосовать. Но ему не везло: машины проносились мимо, почти задевая его, обдавали запахом бензина и разогретой резины. Наконец вышедший из терпения Альгис поставил чемодан на дороге и с решительным видом уселся на него. Вскоре возле самых его ног затормозил громыхающий, скрипящий грузовик, ехавший не иначе как на честном слове. В дверцу высунулась голова в сбитой набок кепке:
