— Э, уста, — вздохнул больной, — если бы ты знал, как я его растил! От себя, от детей отрывал кусок. А сколько лет копил я, чтобы купить жеребенка! Благородной крови он.

— Вот в том-то и штука, что благородной крови, — снова заговорил дед. — Иных и не берут. Знаменитых наших скакунов карабахских кровей подавай им! — Помолчав немного, он продолжал: — Уж такая порода у этих американов и англичан. Придут, будто в гости, насулят с три короба, а взамен забирают что получше: у одних нефть, у других хлеб, у третьих золото. А у нас коней — наше золото.

На душе было неспокойно. Дашнаки все больше наглели. Накануне избили даже деда.

Теперь взрослому человеку уйти из Нгера не так просто. Переступил за черту села — доложи Самсону, за каким делом и куда. Самсон — тертый калач, его не обманешь. Везешь, скажем, в Аскеран горшки — покажи, что привез взамен. Не даром же отдал.

Другое дело мы. Все ребята рыщут по горам. Тем и живет Нгер. Дашнаки злятся, но ничего не поделаешь — голод.

Мы взобрались по отвесному склону, покрытому ореховым подлеском. Места эти нам знакомы. Это здесь мы встретились с дядей Седраком. Давно мы не заглядывали сюда, так велел Седрак. Но сегодня… Соблазн был так велик, что мы забыли о своем обещании.

Красногрудый зяблик — может быть, тот, который каждый год по весне встречает нас грустной трелью, — прыгал с ветки на ветку, безумолчно щебетал, словно стараясь поведать нам о своем птичьем горе. Из-под ног сорвались камешки и с шумом покатились вниз, приглушив на миг песню зяблика.

Сбор плодов захватил нас, и мы не заметили, как очутились в том самом темном, дремучем уголке леса, где охотник Салах убил барса. Но об этом ни звука! Заикнись кто-нибудь из нас… Впрочем, когда человек по горло занят, его не берет страх.

В густых зарослях вдруг что-то зашевелилось. Не будем говорить сейчас, как мы испугались!

Притаившийся в кустах человек вышел на прогалину.

— Где еще встретишь таких пострелов, как не в орешнике, — засмеялся он, обнажив белые зубы.

Только теперь мы узнали дядю Седрака. Карманы его были полны мелких орехов. И он щелкал их, как семечки. Был он все такой же коренастый, нескладный. Старенькая, изношенная крестьянская одежда стесняла его движения.

Он поманил нас, увлек за куст и только тогда, оглядывая с ног до головы, спросил:

— Как живете, ребята?

Мы присели на камень. Грустная песня зяблика долетала до нас.

— Плохо, — печально сказал Васак. — Даже мой дед загулял.

— Осенняя муха больнее жалит, — отозвался дядя Седрак. — Недолго осталось им царствовать.

— Недолго! — мрачно буркнул Васак. — Все так говорят, а дашнаки все больше распускают руки.

Васак чуть не плакал.

Дядя Седрак внимательно смотрел то на меня, то на Васака.

— Вижу, ребята, вы совсем раскисли.

— Раскиснешь, когда уже на дедов руку поднимают! — вырвалось у меня.

— Это что такое? — Седрак повысил голос, стараясь придать веселому лицу суровость. — А Шаэн говорит: «Мои маленькие нгерские друзья — первые кандидаты в комсомол».

Нас словно на пружине подбросило.

— Какой комсомол?

Здесь, в густой чаще непроходимого леса, я впервые услышал, что такое комсомол.

Васак не сводил с каменщика восторженных глаз.

— Вот бы нам такое! Мы тоже ведь помогаем как можем! — воскликнул он.

— Все будет в свое время, потерпите малость… А вы тоску на себя нагнали перед самым восходом солнца.

Мы недоуменно переглянулись.

— Вы что, и в самом деле ничего не знаете? Как же это Мариам-баджи проворонила такую новость?

Счастливая улыбка легла на посветлевшее лицо Седрака.

— Красная Армия идет к нам на подмогу, — сказал он. — Не сегодня-завтра она будет в Баку.

— К Баку идет? — подскочил Васак.

— Можно деду рассказать о такой новости? — вскрикнул я.

— Говорите. Пусть народ знает, что близится спасение. Только осторожненько, не попадитесь.

— Значит, и дашнакам скоро конец? — спросил я.

— Кое-где уже сматывают удочки, — ответил Седрак. — А американы — те поближе к Черному морю жмутся, оттуда легче бежать.

— Дядя Седрак, — замирающим голосом вдруг перебил его Васак, — а комсомол… Когда у нас будет комсомол?

— Как прогоним врагов, так и у нас будет. Все тогда у нас будет, как в России.

Помолчав немного, Седрак сказал с досадой:

— Только вот коней не удалось отбить. Славился при дедах и прадедах Карабах чистокровными конями… Угнали проклятые англичане и американы, весь конный завод разорили.

— А наш Урик еще в Нгере, — сказал Васак. — Только вчера видел его.

— За этим я и пришел. Боюсь, как бы дашнаки не спровадили его к своему Гаскелю.

— Мы все думаем, как спасти Урика, — заметил я.

Когда мы собрались уходить, Седрак сказал:

— Слышал, как вы тут американов встретили. Молодцы, не приняли подачки. Не поддавайтесь на приманки, ребята.

…Беречь коня Баграта — таков приказ Шаэна, наше первое комсомольское задание. Мы теперь знаем о скакуне все. Целый день два папахоносца только и делают, что возятся с ним. По утрам выводят Урика во двор, моют, чистят, чуть ли не с ложки кормят. Взвешивают да прикидывают, чего сколько дать. Если каким-нибудь чудом оказаться на крыше дома Сурена — теперь Самсон гнал с нее даже Аво, то оттуда легко можно увидеть все. Ай да Урик! Какой тебе почет и уважение!

А каков он, Урик! Шерсть золотистая-золотистая. Ноги тонкие и длинные, словно у новорожденного теленка. Голова маленькая, с прижатыми острыми ушами, похожими на тени от пальцев на стене. На одной ноге, чуть повыше копытца, белая полоска — родовая метка. По метке этой отличают коней нашей карабахской породы. Всех примет Урика не перечтешь. Для этого нужно списать слово в слово бумагу, добытую мною из черной папки хмбапета.

Знаете, кого приставили к Урику? Карабеда и Самсона. Пробить тропку к Карабеду можно. Но на какую удочку сманить Самсона? К нему не подступишься!

Хорошо Апету или даже деду: в их сказках в трудную минуту вдруг случается неожиданное, и все идет на лад. А что поможет нам спасти Урика?

И вдруг все случилось, как в сказке Апета. Было это в благословенный солнечный день. Мы с Айказом возвращались из лесу с добычей. Собственно, мы возвращались не одни. За Айказом увязались в этот день собирать дички Сурен и Сержик.

Варужан остался в селе — была его очередь наблюдать, не грозит ли Урику беда. Голод совсем извел Варужана, он похудел, осунулся. И все же по-прежнему выжигал затейливые узоры на палках, благо появилось солнце.

У края села Сурен свернул к своему дому. Мы трое — Сержик, Айказ и я — пошли вместе. К нашим домам вела одна тропка. По дороге, возле дома Аки-ами, нам попались Самсон и Карабед. Они под уздцы вели Урика на прогулку.

— Эй, поди-ка сюда! — остановившись, крикнул Самсон и поманил Айказа.

Айказ хотел было скинуть ношу с плеч, но Карабед предупредил:

— Неси, неси сюда и мешок!

Айказ подошел, держа на весу пухлый мешок. Карабед сейчас же запустил в него руку, достал лесные груши, попробовал, скривился, но все же набил ими карманы. Полную пригоршню он протянул Самсону, но тот не взял.

— Ты кузнец? — спросил Самсон.

— Ученик кузнеца, — ответил Айказ.

— Этого самого… — Самсон весь скривился, но имя не назвал, а только махнул рукой в сторону тропинки гончаров.

— Да, Кара Герасима. Он известный кузнец…

— Ну, ты! — перебил Карабед. — Не болтай много! Сумеешь подковать коня?

— У меня рашпиля нет, уста запрятал инструменты, когда бежал от турок. Я только и делаю, что колеса шиную.

— Прикуси язык! — прикрикнул Самсон. — За инструментом дело не станет. Сумеешь подковать как следует?

Айказ медлил с ответом.

— Смотри, это тебе не какой-нибудь конь! — предупредил Карабед, давясь грушей. — Он перед самим Гаскелем предстанет. Если не твоего ума дело — не берись.

У меня во рту пересохло: Карабед выболтал то, что дашнаки скрывали от Баграта. Теперь ясно. Урика собираются отправить к американам и перед этим хотят подковать.