По дороге все время к нам присоединялись новые и новые мальчики. Вот, шумно захлопнув дверцу калитки, вышел нам навстречу Азиз. Вот бежит очертя голову отощавший Варужан. Вачек тоже присоединяется к нам.

У ворот дома Затикяна, без шапки, с дулей на лбу — память от драки с Тиграном, очень похожий на нас, стоял Каро и отрешенно, не видя ни оживления на улице, ни проклюнувшейся за ночь ветки граната, свесившейся через забор отцовского дома, смотрел грустно куда-то вдаль.

— Чего стоишь? Идем с нами! — предложил Айказ.

Каро оживился:

— А мне можно?

Айказ переглянулся с Мудрым, затем с Васаком, скользнул по моему лицу недоумевающим взглядом, задумался, потом сказал:

— Идем. Мы за тебя поручимся!

Только Сурен, близко подойдя к Каро, бросил ему в лицо:

— Не зря ли, дружок, отбиваешь ноги? Сынков виноделов в комсомол не возьмут. Не та порода.

Потом добавил, задиристо заглядывая ему прямо в глаза:

— Как ни белись, Часовой, а черные перья не спрячешь.

На Сурена зашикали, но дело было сделано, и Каро, круто повернувшись, зашагал в сторону своего дома.

— Зачем ты обидел Каро? — накинулись мы на Сурена. — Какие у него черные перья?

— Буржуй есть буржуй, добрый он или злой, — коротко отрезал Сурен.

— Что-то я не заметил, чтобы ты вспомнил о черных перьях, когда мы пировали в подвале отца Каро, — засмеялся Азиз.

— Ну что ж, что пировали! Награбленным добром легче кидаться, — оправдывался Сурен.

— А ну, закрой мельницу! — прикрикнул на Сурена Айказ. — Обидел ни за что ни про что товарища, а еще распинается тут.

Сказав это, он пустился догонять Каро. Через минуту Айказ присоединился к нам вместе с Каро, который все еще смущенно и обиженно озирался по сторонам.

Пока мы шли, к нам присоединялись все новые и новые ребята, почти из всех трех враждующих атаманств. С нами шагало несколько мальчиков из бывших учеников духовной семинарии. Теперь мы не чурались не только семинаристов, но даже реалистов.

— Как думаешь, Арсен, — запищал мне над ухом Сурен, — всех примут?

Я мельком взглянул на нашего пискуна. Теперь в моих глазах он вовсе не пискун. Одна только драка с Цолаком чего стоит или его танец!

Сурик был в своей неизменной шапке уже с чуть облезшей шерстью, но по-прежнему нарядной. Сегодня она, как и коротенькая юбка Арфик, была особенно привлекательна.

Шепот Сурена получился громким, его услышали и другие.

— Кто заслужил! — отрезал Варужан.

Айказ сказал, явно подначивая:

— Только вот Сурик и Аво… — И он жалостливо посмотрел на них, — по возрасту не подходят.

Сурен хмыкнул, а Аво сердито пнул больной ногой камешек.

— Ничего, дядя Саркис разберется, — дрогнувшим голосом буркнул Аво.

Мы шагали молча, но каждый был уверен, что примут именно его.

Проходя мимо дома Аракела, мы невольно укоротили шаг.

— Давайте возьмем и Асмик, — шепотом предложил вдруг Аво.

Мы с Васаком обменялись взглядами, бесконечно благодарные Аво, но никто из нас не хотел первым промолвить слово.

— Ее позовет Сурен, — сказал Аво, не дождавшись нашего решения. — А чтобы дед Аракел не увидел, мы с Айказом пойдем ему зубы заговаривать.

Но тут калитка отворилась, и в просвете ее показалась Асмик. Рядом с ней шел дед Аракел, попыхивая трубкой.

Мы замерли.

— Ну, с богом, доченька! — сказал он и поцеловал Асмик в голову.

Увидев нас, дед Аракел весело осклабился:

— А, кавалеры занюханные! Пришли? — И легонько толкнул Асмик вперед: — Иди, иди!

Мы шли по селу, и наша компания все росла и росла, как ком снега, пущенный с горы. Я поравнялся с Асмик. Васак шел рядом.

Солнце садилось. От домов и деревьев ложились на дорогу длинные тени.

Асмик была в праздничном своем платье с надставленным низом, на котором прибавились новые полосы. На ходу она закутывала голову и плечи материнской шалью. После того как мы встретились с Асмик на тропинке гончаров и она поила меня водой, я больше не видел ее. Раздумала, что ли? А может, ни меня, ни Васака избрала, а Цолака? Как ни говори, в Баку учится.

Васак спросил:

— А Сев-шун… — Он запнулся, поправился: — А Цолак тебе пишет?

Он мог бы назвать его двоечником, второгодником, даже третьегодником, мало ли он нахватался кличек, но назвал собственным именем. Не забывайте, что слово «цолак» у нас еще означает неповоротливый увалень, неумека. Я хорошо понимаю Васака. Надо было же чем-нибудь утешить себя.

Асмик удивленно посмотрела на Васака:

— Зачем он мне должен писать?

— Как — зачем?

Асмик рассмеялась.

— А качели? Помнишь, кого ты назвала? — продолжал допытываться Васак.

— Чудаки! — сказала Асмик. — Я нарочно назвала его, чтобы вы с Арсеном не ссорились.

Я вскинул на нее глаза, еще не веря своим ушам:

— Правда, Асмик?

Лицо Васака сразу покрылось красными пятнами. Не знаю, каким было мое лицо, но сердце бешено заколотилось…

А вот и бывшая дача Вартазара — наша новая школа. Окна ее освещены. Там нас ждут. Прежде чем переступить ее порог, мы тщательно очищаем трехи о железный поскребок у входа.

Дед сидел на камне возле ворот. На худой спине выделялись острые лопатки. Он еще слаб.

Какой это был день! Помните, друзья мои?.. Мимо него проходили селяне. Дед знал, куда спешили люди. Ранняя оттепель открыла проталины, и они шли проверить всходы.

С деловитой важностью дед здоровался с каждым, посылая вслед напутственные слова.

На улице показался Апет.

— Уста Апет! — крикнул дед, когда тот поравнялся с ним. — Уж не заболел ли ты этой земляной горячкой? Куда это ты собрался так рано?

— Подышать свежим воздухом, — уклончиво ответил Апет. — А что, он тебе не по душе?

— По душе… — протянул дед. — Только в чужой суп я хлеб не макаю. Бог не выдаст, свинья не съест. Как-нибудь перебьемся и на глине.

— Кашу маслом не испортишь, — хитро сощурился Апет. — Если сосед будет сыт, сытно будет и нам. Разве ты не знаешь старой поговорки?

Оба помолчали.

Апет не сказал, что он засеял три десятины озимых и еще на рассвете побывал на всех участках, щупал ростки. Дед не сказал, что он поджидает его, чтобы вместе отправиться в поле посмотреть пашню.

— А что, — неожиданно сказал дед, — не мешает и вправду посмотреть на нивы!

— Молла Насреддин пустил слух, что за селом плов раздают. Когда все побежали с кастрюлями, побежал и он… Ну что ж, я согласен! — засмеялся Апет.

Потом добавил, искоса и весело поглядывая на деда:

— Правы были сказавшие: зайца на арбе поймали.

Дед только махнул рукой. Через минуту он, опершись на кизиловую палку, поднялся с камня. Вскоре они скрылись за поворотом улицы.

Не прошло и пяти минут, как прибежал Васак.

— Не видел деда? — спросил он.

— Видел, только что с нашим разговаривал.

— А где они сейчас?

— Пошли посевы проверять.

— Давай пойдем и мы, — предложил Васак. — Будет интересно. Даже зурначи [91] с дедушками пошли.

— Арам велел, чтобы далеко не уходили. Будет ячейка, — сказал я.

— Пока соберутся, мы уже будем здесь. Посмотрим — и обратно!

— Хорошо! — согласился я. И мы тоже тронулись в путь.

Около гумен догнали стариков.

— А вы куда топаете? — весело осведомился дед.

— На белый свет посмотреть, у орлицы яйцо украсть, японам [92] хвост подвязать, — выпалил Васак.

— Ого! — засмеялся дед. — Уста Апет, да у тебя тигренок растет! А ну, щенок, поговори еще!

Солнце по-весеннему пригревало. Над полями поднимался пар. В кустах трезвонили повеселевшие птицы.

На пашне было оживленно и людно, как и тогда, во время раздела земли. Так же собрались и стар и млад; пришли плетельщики корзин, возницы, аробщики, сезонные работники, батраки, мастера отхожих промыслов, потомственные гончары, лудильщики — весь трудовой люд, до этого не имевший ни вершка земли. Обход пашен вылился в настоящий праздник. Играли дудаки, били в бубны.