***

– Вел, как ты думаешь, она выживет? – тихо спросил Павел, нежно проведя пальцем по залитой кровью бледной девичьей щеке.

– Выживет, – пожевав зажатую меж зубов соломинку, ответил демонолог, – Должна выжить. Мишико хоть и не лекарь, но кое-что всё же умеет. И ты забываешь, что магов не так уж и просто убить. Хотя эти уроды старались, как могли.

– Она маг? – продолжая рассматривать изуродованное женское лицо, спросил Павел.

– У неё точно есть дар, если ты об этом, – кивнул Вел. – Ты же сам слышал.

– Та старуха сказала лишь о том, что у девчонки дар к целительству. Или это тоже одна из граней магии?

– Именно, – кивнул мастер тьмы. – Ты очень правильно всё сформулировал. Одна из граней. Сила едина. Неважно, свет это или тьма. Основы едины. И изначально она как неогранённый драгоценный камень. Бесформенный и невзрачный камень. И каждый сам становится огранщиком своего дара, день за днём его полируя. И у каждого в итоге получается свой, уникальный кристалл.

– И возможно ли изначальный булыжник испортить неумелым подходом к огранке? – поинтересовался Павел.

– О да, парень! – улыбнулся демонолог.– О да! Знал бы ты, сколько судеб на этом поломано!

– Подожди. Вы же сами мне говорили о том, что силы всего две. Свет и тьма. С едиными для обоих полюсов принципами работы. Так?

– Так.

– Тогда в чём проблема переучиться? Ну, понял ты то, что пошёл не по той дорожке в своём развитии. Не проблема же перешлифовать неполучившуюся грань заново. Почему нельзя придать камню желаемую форму со второй, третьей, десятой попытки? – Иваныч наконец отвлёкся от такого знакомого женского лица и взглянул на Вела.

– Сотрёшь ты так свой камушек к демонам! – раздался за спиной Павла голос паладина. – И чем меньше камень изначально, тем меньше попыток на поиски себя у тебя в запасе.

Мишико подошёл к спутникам и, уронив перед Иванычем два увесистых полена, уселся рядом.

– Запомни, ученик! – блондин достал нож и, взяв в руки одно полено, ловкими и отточенными движениями принялся что-то из него выстругивать. – Всегда лучше мастерски владеть парой десятков приёмов, чем посредственно разбираться в двух сотнях!

– И кого же вы собираетесь вылепить из меня? – единственный глаз Павла следил за возвратно-поступательными движениями острого ножа по деревяшке. Где-то внутри у него появилось тянущее, леденящее душу предчувствие чего-то нехорошего.

– О-о-о! Поверь, твоя неотёсанная глыба в надёжных руках, – хищная улыбка паладина напомнила Иванычу звериный оскал. – Её будут шлифовать два лучших мага обеих сторон Сурийских врат!

– Это-то и напрягает, – тихо буркнул Павел.

– Что? – не расслышав, переспросил Мишико, разглядывая свою поделку.

– Рад я, говорю, этому безмерно! – вымученно улыбнулся Иваныч и кивком головы указал на массивную, грубо выстроганную деревяху. – А это что?

– Это твой тренировочный меч, – паладин буквально засветился от счастья. – Мраморный дуб. По весу очень близок к доброй стали. Даже чуток поувесистее будет. Пора тебе уже привыкать к тяжести нормального оружия.

– М-м-м, – тихо простонал бывший педагог, бросив взгляд на заржавшего во весь голос демонолога, и снова посмотрел на неподвижно лежащую рядом девушку.

Мали.

Такое имя произнесла старуха из Старых Дубков.

Нашёл её Павел.

Проходя в компании кровавой многоножки мимо очередного деревенского двора, Иваныч услышал сдавленное мычание и приглушённые голоса. Говорили двое.

– О-о-ох! Хороша, дьяволица! – произнёс обладатель первого голоса, который отличался лёгкой хрипотцой.

– Всё? – громко сопя, задал вопрос второй, басовитый голос.

– Ага! – на выдохе произнёс первый. – Давай, брат Руди, покажи ей мужика!

– Сейчас. Сейчас, – быстро затараторил второй. – Кажись, она это. Отходит уже.

– Да тёпленькая ещё, – усмехнулся первый. – В самый раз! Видишь, как заливается? Нравится блуднице-то это дело! Ох и грешница! Давай, брат Руди, отпусти ей все прегрешения, пока ещё её душа в пекло не отправилась! Давай уже! Угости её стержнем мясным. Видишь же, как любо ей это!

– Сейчас, брат Дони! Сейчас! – торопливо ответил брат Руди.

Павел выдохнул, собираясь с мыслями, бросил взгляд на стоящего рядом демона, одобряюще щёлкнувшего жвалами ему в ответ, и, покрепче стиснув рукоять всё той же булавы, сделал несколько стремительных широких шагов, проскальзывая через приоткрытую воротину внутрь. Многоножка скользнула вслед за ним.

Павел примерно представлял себе ту картину, что ждала его в том забытом Создателем дворе. Но смиренные служители Его всё же смогли удивить бывшего физика.

Сухощавый монах расслабленно полулежал прямо на земле и, неспешно попыхивая трубкой, увлечённо наблюдал за товарищем. Товарищ же, дородный, здоровенный детина, приподняв полы серой рясы, старательно пристраивался к двери какой-то постройки, сверкая в ночи белоснежным задом.

– О-о-ох! – сладостно протянул детина.

Из-за могучей спины раздался сиплый хрип. Павел сделал пару быстрых скользящих шагов, чуть приблизившись к здоровяку, и освещённая неверным лунным светом картина открылась ему во всей красе.

Два ножа, пройдя сквозь миниатюрные девичьи ладони, вонзили свои лезвия в покосившуюся дверь сарая, растянув обнажённую хрупкую девушку подобно бабочке на доске натуралиста. С безвольно повисшей головы девушки, мотавшейся из стороны в сторону в такт старательным движениям брата Руди, капала тягучая кровь. Из лёгких жертвы вырвался очередной хрип, и девушка попыталась поднять голову. Половину её лица украшал громадный кровоподтёк, челюсть была сломана и смещена в сторону, но…

– Лена?! – узнавание таких знакомых черт лица пронзило Павла электрическим током, замутняя сознание и затягивая зрение багровой дымкой. Клокочущая ненависть вырвалась наружу из горла начинающего мага вместе со звериным рыком.

Ещё несколько стремительных шагов, и навершие булавы обрушивается на широкую спину, пронзая и разбивая на осколки острыми шипами позвоночник. Отпустив застрявшее в теле здоровяка оружие и не обращая уже внимания на падающую груду обездвиженного мяса, Иваныч резко развернулся и нанёс удар ногой в лицо сидящему на земле доходяге, вбивая длинную трубку вместе с крошевом выбитых зубов ему поглубже в глотку.

– О-о-оу! – уважительно пропищала не успевшая вмешаться многоножка.

– Твари! – не своим голосом прошипел Павел. – Вы все подохнете, ублюдки! Сдохнете в муках! Все до единого!

Подойдя к начавшему синеть тощему, Иваныч схватил его за горло и приподнял над землёй. Он и сам не заметил, как ладонь запекло, а каменный ошейник начал разогреваться. Энергия Павла стремительно потекла в мясной задыхающийся сосуд. Запахло жжёным мясом, и брат Дони задёргался в конвульсии. Из тощего живота показался белый огонёк, который начал стремительно поедать рясу из грубой серой ткани, охватывая все большую и большую площадь. Глаза лопнули, брызнув в лицо Иваныча обжигающим соком, и из пустых глазниц, неспешно кружась, начал вылетать пепел, подхватываемый ветром и уносящийся вдаль . Спустя несколько секунд затихшее, сгорающее изнутри тело брата Дони рухнуло на землю.

– О-о-о! – протянул демон, находящийся на грани экстаза. – А можно второго мне?

– Хрен тебе по всей твоей хитиновой роже! – проскрежетал Иваныч, поворачиваясь к стонущему здоровяку.

Рывком выдернув из широкой спины брата Руди булаву, Павел ногой перевернул на спину его безвольное тело и с хеканьем вогнал шипы на навершии оружия здоровяку в промежность.

Новый сосуд он принялся наполнять светом прямо через булаву. Первой задымили намотанные на шипы бубенцы брата Руди. Следом начала тлеть деревянная рукоять оружия. Изо рта содрогающегося тела повалил дым.

– У-у-у, – многоножка мелко затряслась, раскачиваясь из стороны в сторону и часто щёлкая жвалами.

Боль от жгущего ладони дерева и раскалившегося ошейника слегка отрезвила бывшего педагога, и он, отпустив обугленное оружие, подскочил к распятой девушке, с жадностью всматриваясь в её лицо.