– Ничего не попишешь, книги судеб выходят в свет в ту же минуту, что и их владельцы. Никому не под силу их редактировать. Я всего лишь переводчик…

А через мгновение, будто что-то вспомнив, добавил:

– Не отчаивайтесь! Не всё так плохо. Небеса наградили мальчонка чуткостью, добротой и преданностью. Они-то и будут его главными помощниками.

Зелёную брошюру женщина обернула платком и через много лет передала приёмному сыну. Он до сих пор её хранит, а вот паспорт за ненадобностью так и не получил.

«Жизнь полная драматизма, нездоровых пристрастий и только дальние родственники» – было записано в том важном документе. Сноска: дальние – значит, те, что будут далеко.

Большая Мама – так Раджеш называл свою приёмную маму, – очевидно, больше всего расстроилась «дальним родственникам», потому что для неё, как, впрочем, и для любого индийца, формулировка, обещающая их отсутствие, всё равно что диагноз тяжёлой неизлечимой болезни, или приговор. Если и не смертельный, то точно изгнательный.

– Дальние родственники. Ну, и что же с того? – любопытные мы расспрашиваем Раджеша за очередной чашкой чая, потрясённые услышанной историей и с трудом скрывая радость оттого, что удалось её из него вытянуть.

Раджеш объясняет:

– Без жены и семьи, я получеловек. Или вообще не человек. Так не должно быть! Но в моей жизни – должно, потому что так написано в небе.

– Ох, так это же всего-навсего гороскоп! Да и потом, у тебя есть сводные братья и Большая Мама, и жена наверняка найдется!

– Во-первых, – терпеливо поясняет Раджеш. – Ведическая астрология – это официальная наука! Причём самая точная и самая древняя, не доверять ей очень глупо. Во-вторых, индийская семья – это минимум пятьдесят человек, или даже сто: бабушки, дедушки, тёти, дяди, кузены, племянники, а также и их бабушки, дедушки, тёти, дяди, кузены и племянники. Все они должны быть рядом, все они должны помогать. Например, должны одолжить машину, если тебе понадобится, попросить их начальника дать тебе работу, смотреть с тобой крикет по выходным и поженить тебя тоже должны.

– Поженить?

– Да, поженить. Обычно, в семье бывает одна такая женщина, очень шустрая, которая и должна всё устроить. Она знает всех, и все тоже её знают. Она гуляет по городу, едет по штату, или даже в соседний штат, находит невесту и договаривается с её семьёй. В Индии женятся не люди, а семьи. Так должно быть. А если у тебя не так, значит, ты сирота. А если сирота, считай, всю жизнь должен быть несчастным, бедным и одиноким. Мои братья и Большая Мама, конечно же, моя семья. Но я не могу рассчитывать на них. Им самим плохо. Когда Большая Мама была молодой, она сделала ошибку. Она вышла замуж за мужчину из другой касты, другой религии и против желания родителей. Так не должно быть! Поэтому счастья нет ни у неё, ни у нас, её детей. Я не осуждаю, но так все говорят.

– Невероятно!

– Гороскоп – это не шутка! – в сердцах восклицает он, приняв моё «невероятно!» за «не верю!» – Все предсказания должны сбыться. Вот, к примеру, господин Гопал увидел, что я сопьюсь, и я спился.

Несколько лет назад, когда Раджеш ещё не работал риелтором, а перебивался заработком разнорабочего в местных гостиницах и ресторанах, стал он сильно скучать. Друзья, те немногие, что у него имелись, встречались с ним редко и неохотно, все они отныне были женаты и, следовательно, заняты семейными заботами. «Некогда нам!» – отговаривались они. Раджеш отвечал тихим сговорчивым: «Конечно, всё понимаю», вроде не обижаясь. При этом всё же печалился и с опущенной головой гадал, в чём же кроется главная причина их отказов: то ли у них, действительно, свободного времени поубавилось, то ли им с ним было уже совсем неинтересно? Больше же всего он скучал по счастью: домашнему, хлопотному, сытному, многоголосому, жаркому. Словом, индийскому, такому, какого у него никогда не будет. Он мог бы, наверное, найти себе увлечение, или пуститься на поиски невесты, девушки-сиротки, подобной ему, ведь другая бы за него не пошла, но на это у него не хватало сил, терпения и желания. А по сути, веры: в себя, в своё будущее, в свою жизнь.

Тогда-то он и начал выпивать. Пиво и вино. С этой парочкой у него быстро завязались прочные отношения, эдакая любовь на троих, ставшая душевным анальгетиком, заменившая ему вскоре и друзей, и хобби, и мечту о невесте. Пиво не впивалось с издевательскими расспросами «каково ему таким, уродцем, живётся?», вино не винило. И Раджеш, в свою очередь, был им предан. Единственное, что в романе этом его не радовало было утро. Каждое утро. Тяжёлое пробуждение в холодной и одновременно душной действительности невольного отшельничества и безденежья походило на протаскивание сквозь длинную, узкую трубу, полную мерзкого плотного желейного десерта, который он ненавидел с детства. И чем чаще он сбегал в манящее его каждую ночь забытье, тем труднее было возвращение назад, тем длиннее, казалось, становилась проклятая труба.

– Не знаю, как долго всё это должно было продолжаться, – тихо проговорил Раджеш. – Но случилось чудо.

Однажды после очередного несдержанного им обещания «взяться за ум», Большая Мама упала ему в ноги и слёзно попросила об одном особом, очень важном одолжении: сходить с ней на утреннюю пуджу26, подобно тому как давно, когда ему ещё не было и пяти, они вместе ходили в храм. Водила она туда именно его, а не других своих сыновей, потому как веровала, что только снисхождение Богов было способно изменить страшную перспективу его судьбы, и в то, что именно на её долю выпало это снисхождение вымолить.

Раджеш отлично помнил эти походы, многозначащие для него. Многозначащие не от осознания благости, совершаемой Большой Мамой, а из-за тайны, что связывала его с храмом. Он беспрекословно вставал среди ночи, умывался, одевался, ел наспех приготовленный с вечера завтрак и молчал от волнения. По дороге свежая роса мочила ноги, пахло темнотой, дыхание сбивалось, впереди, задевая подол пятками, шагала Большая Мама.

Древнее святилище стояло на возвышенности, к нему вела высокая каменная лестница. Подниматься было непросто. «Ещё немного, сын! Мы взойдём раньше солнца!» – подбадривала Большая Мама во время коротких привалов. Мальчик кивал, соглашаясь мужественно преодолевать остаток пути и всё поглядывал наверх, предвосхищая минуту, когда перед ним вырастут огромные раскрытые деревянные врата, а в их проёме – долгожданные стены храма, толстущие, неровно коричневые, внушающие и страх, и восхищение.

Управившись с лестницей, они ступали на храмовый двор, к этому времени уже прибранный и выметенный, принарядившийся в розовое золото первых лучей и длинные тени; разувались и неслышно шли по приятной стопам крупной песчаной насыпи, по колючей бетонной дорожке, мимо древнего баньяна. На его жёстких землистого цвета длинных космах, протянутых сюда, наверное, с самих небес, привязанными за тонкие чёрные и жёлтые волосы, висели с десяток малюсеньких бледнолицых девочек-куколок27. Они покачивались и едва касались друг друга прямыми руками с натянутыми в напряжении и таковыми застывшими пальцами. Их губки улыбались и были неровно вымазаны в ярко-красный, будто ночью второпях они поедали гранаты. Большая Мама едва замечала «виселицу». Вечно уставшая, обременённая заботами, она смотрела только перед собой. А Раджеш таращился на них всё время, пока шёл, и девочки виделись ему несчастными, молящими неподвижными глазками их оттуда поснимать.

Войдя в храм Раджеш, как учила его Большая Мама, поклонялся Богам – гордо смотрящим вдаль возвышающимся на башенках изваяниям, раскрашенным в голубой, красный, зелёный, как будто бы простыми детскими мелками и кем-то не очень старательным, пропустившим и здесь, и там блёклые места. А далее, пока шла пуджа, притаивался в дальнем уголке, который он сам для себя когда-то избрал. Темнота, запах земли и мокрых углей укрывали с головой, он слушал своё дыхание и готовился к тайной встрече.