В-третьих, – продолжаю строчить. – Во всех комнатах под потолком висят громоздкие вентиляторы – у нас имеются с тремя, четырьмя и пятью лопастями, – работающие в разных скоростных режимах. На стене – переключатель, пластмассовое колёсико с зубчиками и циферками: один, два, три, четыре, пять. Крутишь до предела и огромные крылья с дребезжанием начинают вращаться, всё быстрее и быстрее. Ещё пара мгновений и комната наполняется сильнейшим гулом и вихрем, глаза перестают замечать вентиляторную дискретность, над головой – безумно крутящийся диск. Невольно думаешь: а крепко ли «сидит» винт? А что, если он оторвётся? Поэтому я перестаю фантазировать и переключаю вентилятор в более комфортный для моего ума режим.

В-четвёртых, в каждой стене наверху имеется сквозное продолговатое отверстие. Это делается, как объяснил Раджеш (наш новый приятель), для дополнительной вентиляции и освещения комнат. Или для того, чтобы дом превращался в инсектарий! – с сарказмом заметил Реми, когда в первый же вечер через эти самые отверстия на зов электрических ламп внутрь слетелись сотни комаров, мотыльков, стрекоз и жуков всех мастей. Они приземлились на наши макушки, спикировали в тарелки с супом, защекотали Бруно, а тот с визгом побежал от них прятаться в шкаф. Но это ещё не всё. Чуть позже, через те же отверстия, но уже на зов голода, прибежали геккончики – маленькие, но весьма кровожадные ящерицы. Они разбрелись по всему потолку и стенам и принялись хватать крошечными ртами всех этих жуков, второпях сжёвывая их и сглатывая. Неужели, это всё только ради незначительного притока свежего воздуха? – удивлялись мы, наблюдая, как длинные крылья и усики невинных бабочек скрывались в жующих симпатичных пастях, словно в мясорубках.

В-пятых, всё съестное здесь надо хранить в упакованном виде и в холодильнике. На столе нельзя оставлять буквально ничего. Иначе вскоре, если быть точной, минут через пять, всю кухню оккупирует красная армия мурашей, этих никогда не спящих вездесущих созданий, появляющихся молниеносно и как будто из неоткуда.

В-шестых, органический мусор мы выкидываем в большую яму, прямо под пальмы, где он естественным образом перерабатывается или съедается птицами, теми же муравьями и мангустами. Весь остальной мусор индийцы поджигают. Правда, после над землей и в доме (опять же, благодаря стенным отверстиям) ещё долго вьются цветные клубки едкого запаха и гари.

– Если в Болливуде когда-нибудь задумают экранизацию Винни Пуха, то на роль ослика Иа лучшей кандидатуры, чем Раджеш не сыскать, – говорю я Реми, имея в виду несчастный вид нашего нового знакомого.

– Вот завтра ему об этом и скажи.

С Раджешем мы теперь видимся регулярно. С тех пор как мы здесь поселились, не прошло и дня без его визита. Приходит он, как правило, утром, реже – вечером, стучится в дверь и, сложив у подбородка ладони, негромко здоровается: «Намасте19, Таня-джи20!», или «Намасте, Реми-джи!», в зависимости от того, кто из нас ему откроет. Потом протягивает пакетик, а в нём – гостинцы: бумажный кулёк со стручками фасоли, шевелящиеся крабы, крем-каламин, или ещё что-нибудь эдакое неожиданное, отчего на лицах у нас сначала озадаченность и удивление, а уж потом признательность. Мы приглашаем его войти, присесть к столу, выпить чай, иногда поужинать. Он проходит, смущённо приземляется на кончик стула, улыбается и, не притронувшись ни к чаю, ни к ужину, начинает допрос. Вы счастливы сегодня, друзья мои? Всё ли у вас в порядке? Как спалось? Ходили на пляж? Видели большие волны? Бейби случаем не потонул? Вопросов у него много, все они день ото дня разнятся, но вопрос о счастье обязателен: «Вы счастливы сегодня?»

Поначалу мы не жалуемся, отмахиваемся, мол, спасибо, всё хорошо. Когда же, чуть погодя, все эти расспросы повторятся выпытывающим, или даже вымаливающим голосом, то мы, вроде как, уже из вежливости и, вроде как, желая услужить, упоминаем дыры под потолком, надоедливых комаров и медленный интернет. Раджеш внимательно слушает, а дослушав, вскакивает и, быстро моргая, мчится всё исправлять – тащит откуда-то стремянку, лезет на неё, перетягивает сеткой отверстия, счищая по пути налипшую на стены паутину; у порога выкладывает пирамидку из сухих кокосовых скорлупок, одну из них поджигает и водит по углам, приговаривая: «Вот так вы должны пугать комаров», а когда Реми в шутку спросит: «Как именно: по часовой, или против часовой стрелки?», на полном серьёзе отвечает, что это не имеет никакого значения; и под конец звонит провайдеру, у которого долго выясняет, почему же падает скорость подключения. Благодеяния совершаются им рьяно, безвозмездно и с каким-то непонятным нам удовольствием.

– Да уж, с таким заботливым «папочкой» мы так и останемся беспомощными малышами! – ворчит Реми после ухода Раджеша, сетуя на то, что мы совершенно не способны решать бытовые вопросы самостоятельно.

– А может быть, он Джинн, исполняющий желания? Или ангел-хранитель? – размышляю вслух.

– Два в одном! – отрезает Реми.

– Напрасно это ты. Только подумай, как нам повезло! Во-первых, количество желаний неограниченно. А во-вторых, он ничего не просит взамен.

Через три недели приходящий Раджеш стал для нас совсем привычным. Ему мы больше не удивляемся и принимаем за само собой разумеющееся явление новой действительности, вроде мелькания длинного вертлявого хвоста мангуста за окном кухни, или звучания одновременно двух молитв из мусульманского и индуистского храмов на восходе солнца. Тут так заведено, решили мы: Раджеш приходит, когда ему вздумается, усаживается, а мы с ним разговариваем.

Беседы наши касаются в основном общечеловеческого: климата, насекомых, современной молодёжи и постоянно дорожающей жизни. И всё бы хорошо, да только частенько в наших диалогах возникают неудобные паузы. Раджеш, к примеру, скажет: «Сегодня был на рыбном рынке. Цены поднялись. Люди стали злее. А гроз в этом году больше». От услышанного Реми неправдоподобно закашливается, скрывая таким образом несдержанный смешок, и ещё более неуклюже смотрит на часы. Я делаю вид, что этого не замечаю и сочувственно подкивываю Раджешу. А тот опускает застенчивый взгляд и начинает гипнотизировать чаинки, временами вздрагивающие на дне стеклянной чашки. Может, он их подсчитывает? – думаю я. В тёплом воздухе над столом дёргано летают три мошки и что хуже неловкость – явная, густо-кремового цвета, осязаемая каждым из нас. Кроме, конечно же, Бруно, который тоже сидит за столом на высоком детском стуле и как ни в чём не бывало, увлечённо возится шустрыми пальцами в пластиковом стаканчике с йогуртом, не подозревая, что своим копошением привлекает внимание взрослых и тем самым становится в эту затруднительную для них минуту настоящим спасением. Плохо скрываемое замешательство на их лицах редеет и преображается в деланный интерес, а в случае Раджеша – в восхищение.

– Он такой милый, – говорит он.

Я улыбаюсь и тяну заварник.

– Ещё чаю? – спрашиваю, так и не поблагодарив за комплимент.

– Нет, нет, я уже готов! – отвечает он, прикрыв ладонью чашку и доверительно подмигивая Реми.

Так он намекает о том, что пришло время выйти в сад, покурить биди21. Реми тут же подпрыгивает на месте и буквально выскакивает из-за стола, громко отодвинув стул, а затем вместе с Раджешем выходит за кухонную дверь, притворяясь, что не видит моего осуждающего и даже гневного взора, брошенного им вслед, и ещё серии таких же, неодобрительных, поглядок минуту спустя, но уже через жёлтую москитную сетку окна над раковиной в кухне.

Стою, мою посуду. Мелкая решётка дробит фигуры курящих в пиксели, пахнет пылью и горечью дешёвого табака. Реми светится счастьем. Ещё бы! Выпал случай покурить! Пару лет назад со словами: «Ради тебя и Бруно!» он покончил с вредной привычкой. Правда, успел оговориться: «За компанию курить буду!» Вот и радуется теперь возможности подымить, используя придуманную им же самим лазейку. Ребёнок, ей богу! Интересно, «дружил» бы он с Раджешем, если бы у того не было сигарет? Ведь с каким предвосхищением он ждёт его моргания-маячка и как расцветает, зажав между пальцев вонючую самокрутку, делая заветную затяжку. Да так расцветает, что малиновые бутоны неизвестного мне деревца, спадающие теперь на его затылок, рядом с ним бледнеют. А Раджеш. Он тоже рад. Правда, не глазами.