– Немедля! – уточнил он. – И, разумеется, и на этом же самом тук-туке.

Мы согласились и полезли на указанное нам водителем тесное сидение сзади – я с рюкзаком, а Реми с Бруно на руках.

– Для большей безопасности ребёнку лучше всего сидеть на моих коленях, – объяснял Реми по ходу.

Вскоре, правда, выяснилось, что колени эти сами с трудом умещаются в узком проходе между водительским и пассажирским сидениями и что Бруно придётся довольствоваться моими, то есть менее безопасными, а Реми – перехватить у меня рюкзак.

Взмокшие от всех этих стеснённых рокировок и капризов Бруно, не пожелавшего в последний момент покидать широкие отцовские объятия, мы, наконец-таки, уселись, отдышались и разом смолкли. Ну и ну! Похоже, устроились мы не в салоне традиционного такси, а в чьей-то крошечной спальне. Индийского хоббита, возможно? Тёплой и уютной. Вернее, слишком тёплой и слишком уютной. По бокам, с окошек, свисали тяжёлые пурпурные занавески с блестящей бахромой, похожие, скорее, на ковровые дорожки. Это они во время нашего протискивания, поддавали сзади, точно вталкивая нас внутрь, а потом грубо захлопнулись вслед, подобно бронированным сейфовым дверям, перекрыв доступ к кислороду и вообще ко всему внешнему миру.

Проморгав как следует, чтобы привыкнуть к резко возникшему полумраку и по киношному убедиться в правдивости происходящего, мы уставились в потолок. Нет, не просто в потолок, в потрясающий потолок, находившийся в непосредственной пяти сантиметровой близости от наших макушек. Его покрывала волнистая и ворсистая материя, непонятного для наших, ещё привыкающих к затемнению глаз оттенка: то ли зеленоватого, то ли желтоватого, но безусловно, какого-то резкого. Материю же, в свою очередь, покрывали картинки разных размеров, штук так двадцать-тридцать, почудившиеся мне сначала коллекцией аляповатых пасхальных открыток, но при детальном осмотре оказавшиеся фотографиями и наклейками, с которых смотрели воинственные (напоминавшие супергероев из комиксов) голубокожие многорукие индуистские боги, смеющиеся дети, испуганные котята, спелые фрукты, мужчины доблестной задумчивой и даже обиженной наружности, но при этом все с одинаково прилежно убранными назад мокрыми причёсками, а также длинноволосые большеглазые дамы в золотых накидках, с бесчисленным количеством толстенных сверкающих колец, браслетов, серёг и ожерелий. Болливудские актёры и актрисы – предположила я, и в тот же миг необычное панно вспыхнуло, заискрило, наполнив радужным мерцанием наши потрясённые лица, словно зрителей фантастического театрального представления.

Паренёк-кудрявый чуб, подняв водительский козырёк и устранив тем самым препятствие для мощного полуденного солнца, наверняка не подозревал, что лучи-прожекторы так удачно упадут на голографическую ленту, протянувшуюся вдоль приборной панели, а отразившись от неё, рассыпятся цветным волшебным порошком по всему пушистому и без того посверкивающему салону тук-тука, ошеломляя нас, а также присутствующих здесь богов, людей и зверей.

С приоткрытым ртом всматриваясь то на божеств, то на актрис, то на животных, пытаясь выявить логику и связь между ними и предчувствуя непостижимость, как и в случае с визитной карточкой, я нечаянно столкнулась со взглядом Раджеша, не менее удивлённым и, наверное, всё это время за нами пристально наблюдавшим.

– Вам удобно? – прервал он возникшую неловкость.

Его стесняющееся, или как будто извиняющееся лицо, которое при встрече показалось мне гордым, замерло в кротком ожидании. Только теперь я обратила внимание, что из-за отсутствия свободного места, ему пришлось примоститься к шоферу – благо стройному индийцу, – заняв не то полусидячее, не то полувисячее положение.

– Вам удобно? – снова робко спросил он.

Мы с Реми очнулись и быстро закивали, подозревая, что он из своего «подвешенного состояния» так иронизирует. Но нет, его добрые глаза и мягкий голос выражали заботу. Он и вправду хотел знать, было ли нам удобно.

– Тогда едем? – на этот раз задорно поинтересовался водитель.

– Едем! – хором ответили мы.

Высокий чуб выразил согласие, качнувшись по-индийски из стороны в сторону, трёхколёсный экипаж тотчас же раскашлялся и покатил по бугристой тонкой улочке. Мы волнительно вздохнули, одновременно радуясь и опасаясь того, что ждёт впереди, а Бруно потянулся любопытным ртом в направлении блестящей бахромы.

Всё время, пока мы ехали, Раджеш из полуоборота рассказывал, куда мы едем, какие дома и квартиры он собирается нам показать, добросовестно упоминал их достоинства, а главное, и их недостатки. Говорил уверенно и мягко. Это располагало к нему. Кроме того, он прямо по ходу движения, размахивая одной рукой (другой держался за водительское сидение, чтобы не упасть), знакомил нас, как он выразился, с «важными варкальскими локациями».

– Вот сюда, в «Кришна Маркет», вы должны ходить за покупками, – показывал он пальцем на небольшой магазин у дороги с висящими на входе связками бананов и спящими на ступеньках собаками. – Там вы должны купить всё!

Раджеш говорил с ярко выраженным индийским акцентом и, похоже, на ярко выраженный индийский манер. Реми, придерживая махровый пуд занавески, поглядывал то на дорогу, то на меня и беззвучно шевелил губами, по которым я отчётливо читала: «Что он несёт?»

– Он имеет в виду, что мы можем, а не должны ходить в этот магазин, в котором можем, а не должны купить всё, что нам понадобится, – шептала я ему на ухо заносчивым тоном старшей, которой по каким-то причинам удаётся понимать индглиш (так мы нарекли индийский английский) лучше, чем ему.

Веки Реми на долгое мгновение сделались измождённо тяжёлыми, а зрачки пренебрежительно скосились.

В итоге поездка выдалась содержательной. Мы не только посмотрели вакантное жильё, но и узнали от Раджеша, куда «мы должны приходить за рыбой», в каком ресторане «мы должны обедать» и, конечно же, где «мы должны лечиться».

– Надеюсь, нас вылечат, – шутил Реми.

На что Раджеш со всей серьёзностью, отвечал:

– Конечно, вылечат. В Керале самые лучшие врачи! А если вы должны пойти к аюрведическому доктору, то спросите меня, я подскажу, к какому.

Мы благодарили его за рассекречивание «важных варкальских локаций» и больше всего за то, что у нас теперь есть дом, в котором мы, по словам Раджеша, «должны жить» уже завтра.

Следующее утро выдалось хлопотливым. Нам предстоял переезд из «Камиля» в новый дом, а также новые сборы. К прискорбию, чемоданную целостность скарба, тщательно утрамбованного мной в Берлине, за недолгое время нашего здесь пребывания, сохранить так и не удалось. В первый же день Реми попросил отыскать его сменное бельё и бритвенный станок, которые я собственноручно и так опрометчиво заложила на самое дно. При мысли о том, что нужно будет вынимать свёрнутые ровными рулетами футболки и тревожить аккуратные гнёзда из компьютерных проводов, лицо вмиг раздосадовалось, упало и растеклось – естественно, в направлении Реми, так как предназначалось именно для него, – жалобно смотря, хлюпая и причитая: «А может, всё-таки не надо?» На что он лишь произнёс немецкое «Тья» – универсальное, ёмкое, неуклонное, значащее теперь что-то вроде: «Мне понятно твоё разочарование, майн шетцхен, но уж лучше это сделаешь ты, чем кто-либо криворукий, вроде меня!»

– Достался же мне муж-чистюля! – заворчала я про себя, но всё же полезла в плотные багажные глубины.

– Мы сейчас, между прочим, находимся в чрезвычайных обстоятельствах, в которых надевать чистые трусы и уж тем более бриться совсем необязательно! – продолжала я ворчать, но уже вслух.

– Ага, умная какая! Видимо, на тебя это правило не распространяется? Своё-то бельё ты предусмотрительно положила на самый верх, – парировал обиженный Реми.

– По крайней мере, я не бреюсь каждый день!

– Тогда и я не буду, если обещаешь не пользоваться содержимым твоей косметички.