Я жил на грани безумия, желая познать причины, стучал в дверь.

Она открылась.

Я стучал изнутри!

Джалаледдин Руми

Десятичасовой перелёт из Берлина с пересадкой в Брюсселе, ночёвка в приаэропортной гостинице Мумбая, ещё один перелёт, в столицу штата Керала, Тривандрум, семьдесят пять минут езды в авто по ухабам и мы на месте – в Варкале. В южной прибрежной рыбацкой. Ещё недавно казавшейся далёкой, по-луньи недосягаемой, а теперь вот приблизившейся на расстояние перемигивания, рукопожатия, личного запаха – её горячего влажно-кокосово-пряного запаха с оранжеватым отсветом, – но всё равно чужой и по-прежнему далёкой от всего привычного нам – города, его удобной предсказуемости, опрятной симметрии и баюкающего стрекотания.

На карте Индостана размером с журнальную страницу и, скорее всего, вырванной из какого-нибудь бортового издания, которую я нашла на заднем сидении такси и рассматривала по пути из аэропорта, – когда это мне, конечно, удавалось: в коротких переменах между жёсткими подбросами машины и стоя на светофоре, – внизу, практически на самом кончике ромба-полуострова, покрытого ветвистой сетью красных автодорог и голубых рек, напоминавшем кусок анатомического сердца, стояла чернильная чёрная точка и подпись: VARKALA. Буквы были заглавными, аккуратно выведенными и располагались по дуге, вдоль побережья, в Аравийском море, – все, за исключением последней «А», которая случайно, а возможно, по умыслу неизвестного подписавшего, оказалась выброшенной на сушу. Буквы от беспрерывного подёргивания покачивались, как на волнах, и даже «А», одиноко загоравшая на берегу.

Пришла мысль, что место, в котором мы собрались поселиться, топографически уникально и ничтожно одновременно: Варкала – пристанище редчайших утёсов, или, как их здесь называют, клифов, однако, на карте страны топонима её не найдёшь, если, конечно, никто заранее об этом не позаботится, не нанесёт его, к примеру, вот так: собственноручно, кустарно; и то, что прежде такого не бывало – и я, и Реми всегда жили в больших городах. А этот – крохотный, пылинка, пушинка, песчинка на щиколотке, скрывающейся под пышной лехенга1.

И что нас здесь ждёт?

Я ещё пялилась на кусок глянца в руке, тихонько зачитывая по слогам чудные, произвольно найденные названия мелким шрифтом: Ти-ру-вала, Чика-мага-луру, Бхан-дарда, а когда глаза от напряжения заслезились и от тряски стало подташнивать, уставилась в окно, на пробегающие за ним невероятно плотные заросли: тёмно-зелёные, светло-зелёные и просто зелёные, и на выступающие из их непрерывности, однородности, словно камни из бездвижного лесного озера, низенькие домики и черепичные покатые крыши. Дальше стали мелькать монолитные заборы, белёные и окрашенные в непривычно конфетный: розовый, жёлтый, бирюзовый, с серо-коричневыми вкраплениями плесени, броскими киноафишами и чёрно-белыми агитационными фотопортретами улыбающихся усатых политиков, реже женщин; а также цветастые надписи магазинных вывесок на малайялам, похожие на семейства сцепившихся хвостами червячков, выгибающихся, будто от кишечной боли. На дороге спешили мопеды. Водители ловко обгоняли и подрезали друг друга, при этом все были сосредоточены и хмурны. Их взгляды, несмотря на суету, двигались нерасторопно, а порой устремлялись вдаль. Казалось, размышляли водители о чём-то тяжёлом, искали ответы на непростые вопросы, или перемножали в уме трёхзначные числа. Позади них, бочком, сидели укутанные в сари, на вид покорные их жёны и дети, тоже серьёзные и тоже, кажись, чем-то отягощённые. Наверняка не математическими задачками, а этими своими огромными школьными рюкзаками.

– Красота! – шепнул на ухо Реми, подбородком тыча наружу. – Не зря, всё-таки, сюда ежегодно стекаются тысячи туристов со всего мира.

–Угу, – кивнула я. – Стекаемся и мы.

Мы – это я – Таня, мой муж Реми и наш сын, Бруно, которому через неделю исполнится два года. От всех этих перелётов, передвижений и взволнованности сегодня мы сами не свои, у нас неестественно суетятся глаза, стучит в висках и немеют желудки, а судя по тому, как насупился при виде нас таксист, пожалуй, ещё и несимпатичны. Но это только сегодня.

С нами также и два чемодана (большой и маленький) самого необходимого. По крайней мере, того, что мы посчитали самым необходимым, чтобы начать, так сказать, новую жизнь: шорты, майки, трусы, девайсы, детские книжки, коврик для йоги, мини-блендер, дорожный фен и косметичка с маникюрным набором, лосьоном, кремом для лица и лекарствами – от поноса, лихорадки, насморка и с кортизоном (у Бруно нейродермит).

Ещё раз взглянув на карту и «чёрную метку», мне вдруг почудилось, что кто-то оставил их (и карту, и метку) специально для меня, что это, что-то вроде секретного знака, указывающего на то, что всё идёт как надо, по плану, что сюда, на край земли – а этот обрывок планеты выглядел именно так, – я и должна была добраться.

На первые пару дней, пока не подыщем постоянное жильё, ещё будучи в Берлине, я забронировала отель «Камиль», в котором – чему сегодня верится с трудом, – мы уже однажды останавливались.

Случилось это четыре года назад, в наш медовый месяц. Случилось спонтанно стремительно и совершенно чумно: мы, равнодушные к Индии, едем в индийскую Варкалу! Не знаем, правда, что это, где это и есть ли там банкоматы.

«Прибабахнутые!» – назвала нас тогда мама.

Безумством это нам в ту пору, однако, не казалось. Особенно после того, что мы уже вытворили – решили пожениться спустя чуть более двух месяцев знакомства. Впрочем, как тогда считали, оправдано. Что же ещё оставалось делать в давящих обстоятельствах? Жили мы в разных странах, любили друг друга сильно, быть порознь представлялось невозможным, как и мне получить какую-либо другую визу для переезда в Германию (на родину Реми), кроме визы невесты.

А переехать должна была именно я: Реми в Берлине удерживало любимое диджейство, а меня в родном Алматы – нелюбимая офисная работа. Свадьба, так свадьба! – подумали мы. Я тут же уволилась, безоглядно самоуверенно, не миновав, разумеется, ссор с начальником, родителями и катавасии с документами, продала машину (из-за срочности за полцены) и в довершение сломала мизинец на левой ноге, когда бежала в посольство за визой. Реми же взял ссуду в банке, чтобы оплатить покупку колец и свадебное путешествие.

Романтика быстротечных перемен доставляла нам обоим редчайшее удовольствие и вселяла уверенность в некую нашу исключительность перед другими, «обычными», как мы тогда называли вообще всех остальных людей, и в то, что отныне всё в жизни будет таким: сумасшедшим, непредсказуемым и легкомысленным. Включая и наш ханимун2, который, разумеется, тоже должен был быть полным приключений, невероятностей и необдуманностей, но… по понятным причинам не очень дорогим.

Поэтому, когда мы озвучили в турбюро этот наш простодушный запрос: «Хотим невероятно и дешёво», и менеджер, парень в очках Гарри Поттера, безмолвно раскрыл перед нами аляповатый рекламный буклет с крупным заголовком «Incredible India!» (Невероятная Индия!) – туристическим слоганом страны, – и пёстрой фотомозаикой с изображениями пляжей, пальм, радужных сари, слонов, гирлянд, храмов и смеющихся людей, пуляющих в воздух и друг в друга порошковые краски3 ядовитых цветов, мы, не раздумывая, согласились. Наверняка тот парень и по сей день вспоминает нас, как самых непритязательных, хотя, быть может, и как самых чудаковатых клиентов.

В общем, первый наш визит в Индию был не совсем нами осознан, или даже не осознан совсем. Не разнимая рук и губ, под впрысками окситоцина, мы весело неслись по течению реки жизни и не отказывались ни от каких возникающих на её пути приглашений. В том числе и маркетинговых. Так, мы и оказались в тот первый раз, в «Камиле», ставшем частью нашего бюджетного свадебного турпакета, о котором в брошюре было сказано «rustic and tranquil», что следовало бы, конечно, понимать не как «загородный и тихий», а как «непримечательный и захолустный». Но всё же, несмотря на потолок с разводами, визгливый вентилятор и старую мебель, он очаровал нас домашней простотой, нехитрым уютом и, что уж греха таить, подходяще низкой ценой.