Затем резко развернулся и дикими зигзагообразными прыжками скрылся из вида.

Я продолжала сидеть. Я сидела и ненавидела всё кругом – фалуду, себя, Индию и этого ужасного, ужасного, УЖАСНОГО человека: его паралич, испуганные глаза, футболку с таким символичным призывом. Я сидела и плакала.

– Чёртов турист! – ругалась про себя. – И я вместе с ним тоже! Только нам, туристам, приходит в голову шастать по такой жаре, есть что попало, да фотографировать необитаемые места! А они, между прочим, пристанища маньяков и людей не с самыми чистыми намерениями, вроде моих. А может, он и был маньяк? Если да, то я, кажись, сразила его наповал!

– Это просто кошмар какой-то! – сокрушалась я, теперь уже вслух, смахивая капли пота и обиды с лица, когда вернулась к Реми и Бруно, всё это время ожидающим меня возле скутера, в отдалении от пляжа, где я им и приказала быть.

Как же я теперь об этом жалею! Ведь они могли бы увидеть человека раньше меня, остановить его, уберечь от ошибки.

– И? – поинтересовался Реми, выглядящий всё ещё встревоженным.

Я вздохнула и с отвращением и стыдом стала рассказывать, что стряслось за валуном. Он, замерев, слушал. При этом с каждой секундой рот его приоткрывался, а брови медленно ползли вверх, покоряя загорелый лоб, делая его и так большие глаза ещё больше. К последней моей фразе: "А потом он убежал", Реми, вжав руки в живот, в точности, как я до этого, но от боли, уже гоготал во весь голос. Я молча наблюдала. Снова становилось горько. Уголки губ стекали по подбородку, глаза залезали под верхние веки. Я стояла и ждала. Реми все не отпускало. Мне казалось, припадки смеха уронят его на землю и обмажут жёлтой пылью, как бананы кляром.

«Его тоже сильно стрекануло» – заключила я.

Только минут через пять он пришёл в себя, и лицо его, наконец, приобрело интеллигентные черты. Вытирая слёзы и дружески прижимая меня к себе, он сказал:

– Не переживай! Этого мужика ты больше никогда не увидишь! Тебе не придётся снова краснеть при нём, и… пердеть! – он снова захихикал. – Прости, вырвалось!

– Да уж, спасибо за поддержку! – обиженно бубнила я. – Это так ужасно! Я до сих пор вижу его напуганное лицо!

– Что ты говоришь, было написано у него на майке?

Декабрь в Варкале невероятный: тёплый, нежный, босой, пахнет приторными ананасами; солнце светит целый день, на море штиль и никакого гололёда. Прямо как в сказке! – говорю сама себе, прогуливаясь по пляжу. – В той, что про подснежники и поменявшиеся местами месяцы. Только намного лучше, без мачехи и мороза. Правда, и без подснежников тоже, но зато с изумительными тропическими цветами и фруктами. Просто замечательно!

Хотя Раджеш на днях сказал, что согласно местной примете, в тот же час, когда жизнь начнёт казаться идеальной, на голову непременно должно что-нибудь свалиться.

– Что-нибудь – это что? – уточнил Реми.

– Ну, что-нибудь неожиданное, – буднично ответил Раджеш.

– Снег, что ли?

– Нет, точно нет! В Варкале снега никогда не бывает, – со всей строгостью отмёл он шуточную версию. – Но тоже посланное оттуда, – его указательный палец показал наверх.

Любопытно, а знал ли Раджеш, что и англоязычные юристы в неожиданном, или в форс-мажоре усматривают нечто, исходящее оттуда, от Бога? Иначе не стали бы называть его «Божьим промыслом38». Однако подразумевают под ним, на мой взгляд, скорее, Божью кару, чем провидение: землетрясения, пожары, торнадо, революции, эпидемии, войны. И вообще, странно, что в наше время – время полётов в космос, клонирования и вендинговых аппаратов, выпекающих пиццу, – упоминание Бога в любом договоре само собой разумеется, не вызывает вопросов, удивления, не оскорбляет чувств атеистов. По-моему, уж где и уместно официально упоминать «высшие силы», то только здесь, в Индии. По словам Раджеша, богов тут аж 33 миллиона! (Возможно, даже за последнюю минуту их стало ещё на парочку больше). Кто знает, что и когда придёт в голову одному из них? К тому же c таким количеством Всемогущих никакое событие не должно обходиться без их участия. А раз так, то, выходит, Индия – страна сплошного форс-мажора.

– Катастрофа! Всё кончено! Мы банкроты! – кричит Реми, сбегая по лестнице в одних трусах, с раскрытым лэптопом в руках.

– КАК? – вырывается у меня непроизвольно.

Реми приближается дикими скачками, громко дышит через рот, тычет пальцем в экран, сбрасывает в мои растерянные ладони нагретый компьютер и снова несётся наверх.

– На, бери, читай! Я за спреем, у меня приступ астмы начинается!

Когда Реми говорит “катастрофа”, в виду он обычно имеет какую-нибудь ерунду, не стоящую внимания, от которой у меня непроизвольно закатываются глаза, вроде закончившегося с утра кофе, или застигшего его в пути дождя. Человеку со стороны трудно поверить в то, что отсутствие кофеина и промокшие ноги, действительно, способны вызвать тревогу и панику. Но это так. Однажды Реми даже впал в депрессию после того, как за день с ним приключилось и то и другое. Помогла ему тогда гомеопатия, а точнее, её принцип "клин клином " – пять крепких лекарственных чашек кофе и холодный ливневый душ.

Есть, однако, и ещё кое-что, что может заставить Реми паниковать. Он боится потерять работу. Не вообще, а конкретно эту, его нынешнюю.

Заключается она в том, что он сочиняет электронную музыку в разных жанрах, а затем с помощью онлайн-магазина, официального посредника, берущего на себя обязанности агента и рекламиста, продаёт её в интернете. Последнее коммерческое обстоятельство и то, что ему не нужно искать покупателей самостоятельно, он и зовёт работой.

– Она – лучшее, что со мной случилось в жизни! – восклицает он, будто даже завидуя самому себе, но следом, заметив мой косой взгляд, поспешно оговаривается. – После тебя и Бруно, разумеется. Сама посуди. Во-первых, благодаря ей, мне не приходится делать всякую тупость.

Уточнение: «тупость» – это любая другая работа.

– Во-вторых, – продолжает он, загибая пальцы – Её можно не работать вообще. Музыку я пишу в любом случае, приносит она деньги, или нет. А в-третьих, её можно не работать отовсюду, то есть из любой точки мира.

Из Индии, например.

Я киваю каждому его подогнутому пальцу, соглашаясь со всем сказанным, и добавляю, что с его работой повезло не только ему, но и всем нам, его иждивенцам: мне, безработной, кормящей матери без сна, ищущей (впрочем, безуспешно) своё предназначение и шебутному Бруно, с вниманием следящим за нашим разговором и солидарно ему «под-икивающему».

– Уважаемый Реми, – торопливо читаю вслух электронное письмо. – С прискорбием вынуждены сообщить о том…

– Ниже читай! – доносится команда со второго этажа.

– По непредвиденным форс-мажорным обстоятельствам наш интернет-магазин не способен более…

– Ещё ниже!

– В связи со сложившейся критической финансовой ситуацией мы вынуждены расторгнуть контракт. Последняя выплата по продажам уходящего месяца будет осуществлена в лучшем случае…

– В феврале, – опережает и перебивает вновь примчавшийся Реми.

– Всего ха-ро-ше-го… – читаю поплывшую последнюю строчку и замираю с открытым ртом перед экраном до тех пор, пока Реми не вырывает его из рук.

– Как так? – со всё ещё раскрытыми ладонями, ошеломлённая, мямлю вполголоса.

Реми захлопывает ноутбук, звучно ставит его на стол, медленно садится на стул рядом и закрывает руками нервное, раскрасневшееся от бега лицо. Я же опускаюсь подле на холодные ступеньки лестницы и тупо гляжу теперь уже перед собой.

– Как так? – говорю опять.

Реми молчит. В комнату пробираются сумерки. Слышна нескончаемая жужжащая и сверчащая канитель садовых обитателей и кряхтение Бруно, старательно над чем-то корпящего у темнеющего окна на корточках, под полами занавески.