— Ммхф, — сказал он, держа в руках уже четвертую тарелку.

Они сидели в огромном зеленом шатре сэра Гэвина, обшитом зеленой шерстью и отапливаемом жаровнями с углем.

— Прости?

Грегарио вытер рот.

— Я хотел сказать, что мы не так уж плохо справились.

— Я потерял почти половину армии.

— Или сохранил больше половины армии, — криво усмехнулся Грегарио, положил еще кусок говядины на хороший белый хлеб и съел. — Одежда уже высохла. Какие у нас планы?

Гэвин вытянул ноги в сапогах.

— Нам нужно торопиться. Для герметической защиты у нас остались Тамсин и какие-то университетские неудачники, так что сражаться мы не можем. Нужно как можно скорее уйти под защиту стен Лиссен Карак.

— Через мост? — спросил Грегарио.

— Да, — сказал Гэвин.

— Значит, нам нужно дойти до моста быстрее врага.

— Да, — подтвердил Гэвин. — И нам нужно найти Тапио. Я надеялся убедить ополченцев положить доски на опоры старого моста.

— Это вряд ли. — Грегарио нахмурился.

Сэр Гэвин кивнул, соглашаясь.

— Пусть поспят несколько часов, поедят еще раз, и выступаем.

Он все еще зевал, но достал пенал и стал писать сообщение. Ему пришло в голову, что он опоздал почти на тридцать часов с сообщением о битве при броде и что многих это явно напугало.

В голову ему кое-что пришло, и он разбудил Грациса.

— Прости, парень, — сказал он.

Морейский оруженосец выглядел как безглазый крот, вытащенный на свет.

— М-м-м?

— Найди леди Тамсин. И одну из имперских птиц. Как можно скорее, а потом снова можешь дрыхнуть.

Если Тамсин и спала, она не подала виду. Если ее и беспокоило то обстоятельство, что от гибели армию защищала только ее сила, этого она тоже не показывала.

— Гэвин? — тихо позвала она и, пригибаясь, вошла в шатер.

Он встал и поклонился.

— Простите, что разбудил вас, ваша милость, — сказал он. — Можете ли вы заколдовать птицу, чтобы она нашла Тапио?

Она задумалась только на мгновение.

— Да.

— Тогда у Тапио будет птица. И он сможет нам писать. И Алкею, и Габриэлю.

Гэвин постучал по зубам пером, Тамсин рассмеялась, материнским жестом протянула руку и вытерла чернила в уголке его рта.

— Ты как ребенок, который объелся ягодами.

— Черт. — Гэвин посмотрел на чернила, а затем умолк и позволил Сказочной Королеве волшебством убрать пятно. — Приятно, что я все еще могу быть забавным.

— Немного поспишь, и к миру вернутся краски, — улыбнулась она.

— Правда?

— Ну, лучше думать так, чем наоборот.

Когда явился курьер с огромной черно-белой птицей на руке, Тамсин долго говорила с ней, а В.13 наклоняла голову набок, будто слушала.

— Она понимает? — спросил Гэвин. — И что отвечает?

— Она хочет еще курицы. В основном это все, что они говорят, если честно.

Вошел и поклонился Грацис.

— Капитан Редмид хочет видеть вас, милорд.

Вошедший Харальд Редмид кланяться не стал.

— Враг прошел броды. Все войско идет на восток. Сегодня утром какие-то боглины пересекли брод и пощупали арьергард. — Он улыбнулся. — Им это понравилось, теперь они все с Экречем.

— А дракон? — Гэвин вздохнул.

— Никаких следов, — сказал Редмид. — Я последний, кстати. Все уже за Стеной. Я слышал, у тебя возникли сложности с местными?

— Повстанцы. — Гэвин сумел улыбнуться.

Улыбаться Редмид тоже не стал.

— Когда все это закончится… когда враг перестанет нависать над нами, изменится ли что-нибудь?

— Что должно измениться? — Гэвин нахмурился.

— Справедливость, — сказал Редмид. — Правосудие для бедных. Конец рабству.

— Эти люди не хотели справедливости для бедных! Они хотели сберечь свое зерно и сделать вид, что им никто не нужен. У нас с тобой больше общего, чем у любого из нас с такими, как они.

— Это всегда смешно, — кивнул капитан егерей. — Я миновал эту границу раз пятьдесят. Жители города присоединятся к моему брату, назовут себя повстанцами и будут сражаться с вами, дворянами, но куда больше похожи на повстанцев те, что стоят на стенах.

— Это все страшно утомительно. — Гэвин вздохнул.

— Представьте, что должен чувствовать человек, который целый день идет за плугом, чтобы все зерно получил кто-то другой. Послушайте, милорд. Вы хороший командир, люди охотно идут за вами. Я говорю это как мужчина мужчине. Как друг другу. Когда война закончится, все эти мужчины и женщины — ополчение Брогата и Альбы, городская стража и гильдейцы, — неужели вы думаете, что после трех лет войны за освобождение от тирана они просто исчезнут? Как вы думаете, когда-нибудь мои егеря снова смогут считать повстанцев врагами? Все изменится. Вы с братом можете возглавить это… а можете погибнуть. Ополчение? Да, они глупые, упрямые и закоснелые. Но говорят по делу.

— Кажется, я недостаточно тебя загружаю, раз у тебя есть время на политическую болтовню.

— Это не болтовня, милорд, — сказал Редмид. — Мы не будем драться с Эшем, чтобы снова стать рабами.

Гэвин уронил голову на руки.

— Хорошо, Харальд. Я понял. Можем ли мы теперь вернуться к войне? Хотя нет. Иди спать. Мы выставили людей на стенах и у ворот. Утром мы выступаем.

— Одна ночь сна? Я бы сутки проспал.

— Может быть, когда-нибудь… Слушай, я тебя правда понимаю. Мы не галлейцы. И у моего брата есть планы больших перемен.

Редмид-старший усмехнулся.

— Так-то лучше. Мы же не просто сражаемся. Мы что-то создаем. Что-то новое.

— Создадим, если выживем, — устало кивнул Гэвин.

Когда егерь ушел, он закончил свое донесение и отдал его F.34.

F.34 поднялась в дождливую тьму сентябрьской ночи над Кохоктоном, приготовившись ко всем опасностям воздуха, и устремилась на восток, время от времени залетая на северный берег реки, проносясь над бесконечной армией боглинов, которые спали, беспечно распластавшись в грязи и песке, над пещерными и болотными троллями, упырями и Стражами. Незадолго до рассвета она почувствовала, что что-то большее летит на север, и повернула на юг, прочь от своей цели, которая пылала перед ней, как маяк. Увидела двух виверн в первых лучах холодного сырого рассвета и легко обогнала их. F.34 не учили различать разных созданий, она просто избежала возможной опасности, отклонившись далеко на юг, к Альбину, и, по странному совпадению, пролетела над огромным домом Уэйлендов, где в более счастливые времена лорд Грегарио давал большие пиры и отправлял правосудие.

Миновав реку Альбин, птица повернула на север и двинулась к Южному броду. Пролетела над часовней, где когда-то бывала Амиция, а сейчас, несмотря на темные времена — или благодаря им, — оказалось удивительное количество паломников, которые почти похоронили ее алтарь под цветами и подношениями.

Птица летела дальше, наступал новый день, и наконец, резко взмахнув крыльями, она опустилась на насест в северной башне цитадели. Одетый в черное и белое имперский курьер дал ей целую курицу и снял трубку с лапы. Ее работа была сделана, а вот курьер отнес тоненькую трубку этажом ниже, открыл и переписал дважды. Оригинал он вложил в новую трубку, которую унес I.31, поднявшийся в утренний воздух. Его подхватил теплый ветер, и он помчался на восток, навстречу восходящему солнцу. Первая копия досталась Е.49, который совершил самый короткий перелет за всю неделю, примерно за час добравшись до Лиссен Карак, где сообщение прочитала сама сестра Мирам.

A F.34 полетела дальше, хлопая крыльями, поднимаясь в теплом воздушном потоке все выше и выше, минуя перевал через Зеленые холмы. Ближе к вечеру она плавно заскользила над западной равниной Мореи. Посередине равнины стоял Мидлбург, и птица пролетела над крепостью, где частенько бывала. Сегодня ей выпала более важная миссия, и она летела дальше. Она устала, но ей повезло с погодой, и не успело сентябрьское солнце опуститься в облака пепла за ее спиной и осветить небо багрово-оранжевым, как птица увидела море и последним долгим нырком опустилась в руки сокольничего в вольере для посыльных в конюшнях императорского дворца Ливиаполиса. Она казалась измученной и исхудавшей. Сокольничий взвесил ее и отправил в клетку, где дремали птицы, негодные к немедленному вылету.