Никос и магистры бежали последними, их прикрывали Билл Редмид и дюжина повстанцев с бесполезными луками — стрелы давно кончились. Мечи и топоры они держали в руках, но звуки сражения стихали.

Солнце поднялось уже высоко, на востоке колокол бы отбил десять часов. Боглины были так же измучены, как повстанцы, Стражи стояли рядами, опустив гребни, и смотрели на последних выживших из арьергарда союзников, устало бредущих по собственным былым позициям. Никос не сотворил самое могучее заклинание, к которому подготовил свой разум, — после этого у него не осталось бы сил на щиты, а он был полон решимости дорого продать свою жизнь.

Никто не тронул их. Битва при Кохоктоне закончилась не славой, а безмолвием и усталостью. Тишину нарушали только крики раненых, но молчание мертвых казалось громче. Биллу Редмиду пришлось подгонять своих людей, как хозяину — рабов, все рыцари Тапио спешились и вели своих бедных, спотыкающихся зверей в поводу, Никос был бледен, как труп, а Квокветхоган ковылял на четвереньках, как животное, вывалив язык. Никос попытался поговорить с ним, чувствуя вину и стыд за то, что израсходовал столько чужих сил. Он очень боялся, что повредил разум великого мага.

— Долго мы будем идти? — спросил Билл Редмид у Тапио.

Тапио посмотрел на своих рыцарей, шагающих по светлому лесу с огромными лосями в поводу, и ответил:

— Пока какое-то из животных не падет.

— Пресвятая Троица! А если я паду первым?

— Я тебя брош-ш-шу. — Лицо Тапио застыло.

К югу от Кохоктона союзная армия волновалась. Колонна, вышедшая в темноте, не подозревала, что дракон улетел. Волны исходившего от него ужаса им хватило. Арьергарду было ненамного лучше. Моган шла, глядя перед собой пустыми глазами, лишившись своего перьевого плаща. Гэвин потерял обеих лошадей и всех оруженосцев, он держался рядом с ней, хлюпая латными башмаками по жидкой грязи, в которую отступление его армии превратило тропу. Впереди шла Тамсин, она потратила столько сил, что не стала наводить на себя колдовскую красоту, как делала обычно. Сэр Грегарио вел свою лошадь и прикидывал, не снять ли поножи и латные башмаки и не бросить ли их ржаветь.

А боглины радовались. Экреч не только одержал победу, но и утроил численность своих бойцов. Вслед за разбитой союзной армией строем шагала фаланга свободных боглинов, непобежденных, невредимых и готовых, если потребуется, спасти армию.

Гэвин обернулся на них. Он старался не задавать вопросов. Он потерял Тапио, и магистра Никоса, и цвет альбанской кавалерии. Наступил темный час, пусть и освещенный солнцем, но толпы боглинов бодро маршировали, их копья ярко сверкали. Их определенно было больше, чем накануне вечером.

Он пытался осмыслить это, когда Яннис Грацис подъехал к нему, ведя за собой вторую лошадь.

— Господин граф, ваша лошадь.

— Отдай Тамсин, — сказал Гэвин.

Она слишком устала, чтобы протестовать. Она даже не смогла сесть на лошадь без помощи юного Грациса. Устроившись в седле, она всхлипнула и закрыла лицо руками.

— Любимый мой.

Под копытами ее лошади из листвы рванула трава. Горы покрывались ковром полевых цветов.

Она дернулась, как будто на нее напали, но лицо ее осветилось.

— Он жив! Они живы!

Сердце Гэвина забилось сильнее.

Далеко на юге, на верфях реки Альбин, грузили сотню речных лодок и барж. За погрузкой наблюдали королева и ее офицеры, которых прикрывала шеренга стражи.

Сэр Джеральд Рэндом пытался уговорить свою королеву:

— Миледи, здесь безопаснее для вас.

— Здесь чума. Нет, сэр Джеральд. Здесь тоже небезопасно. Это последняя попытка, последний удар. Я слишком сильна, чтобы прятаться в замке, но я бы пошла, даже будь я самым жалким из своих лучников.

— Тогда я могу только пожелать, чтобы мне разрешили сопровождать вас, — с горечью сказал сэр Джеральд.

— Сохраните мой город. Спасите мой народ, чтобы было кому радоваться победе.

— Победа обойдется дорого. У нас останутся городские стены и горстка людей. Начался голод, и чума снова распространяется.

Когда последнего орденского скакуна завели на лодку, к королеве подошел приор Уишарт.

— Я оставлю вам пятьдесят рыцарей. Больше не могу. Это почти половина моего ордена.

Королева взяла сэра Джеральда за руку.

— Только вам я могу это сказать, — прошептала она. — Лучше потерять Харндон, чем потерять все. Вы арьергард, сэр рыцарь. Удержитесь, если сможете.

У него за спиной орал мастер Пиэл, командуя подъемом невероятно тяжелого бронзового ствола. Приор Уишарт положил руку королеве на плечо.

— Мадам, пусть вы командуете арьергардом, я прошу вас поехать с моим авангардом. Нас немного, но у нас есть запасные лошади, и я боюсь за Лиссен Карак. Боюсь всего: предательства, осады, битвы, магии. Пожалуйста, отпустите меня.

Она странно посмотрела на него и сжала его руку.

— Подождите, милорд. У меня есть план для вас. И вы позаботитесь о моей крепости в Лиссен Карак.

— Стой! — крикнул мастер Пиэл.

Двести человек остановились, тяжелый канат примотали к столбу. Старый мастер спрыгнул на палубу и осмотрел бронзовый ствол.

— Бросай!

Мужчины крякнули, смазанные салом блоки завизжали, принимая на себя огромный вес. Бычья кожа и холстина, удерживавшие ствол, застонали, и вся конструкция повернулась на палец, на второй. Проворный подмастерье взял острый нож и, повинуясь кивку мастера, принялся разрезать веревки. Ствол опустился на ладонь, подмастерье перерезал очередную веревку… так груз и спускался короткими рывками, пока не коснулся палубы и не замер, прижимая огромную баржу к воде. Судно осело со скрипом, и кое-где между досками показалась вода.

Королева подошла к мастеру Пиэлу, который стоял на палубе и смотрел, как подмастерья освобождают бронзовый ствол от холстины. Пушка была украшена ручками в виде дельфинов, а дуло оформили как ревущую пасть дракона. Вокруг казенной части был выбит девиз Ultima Ratio Humanum[3].

— Долго еще, Пиэл?

— Еще семь. Простите, ваше величество. Здесь нельзя торопиться.

Ее капитан Ранальд Лаклан что-то тихо сказал своей жене Ребекке. Она кивнула и подошла к королеве.

— Ваша милость, речной конвой уже очень велик. Сэр Ранальд предлагает авангарду воспользоваться приливом и уйти. — Она посмотрела на мастера Пиэла, который наблюдал, как ученики проверяют, цела ли люлька для пушек. — И просит вас отпустить приора.

— Я сама так думаю, леди Альмспенд. Ой, леди Лаклан!

Она вернулась к своим офицерам. Остановилась поцеловать сына в лоб, а затем обратилась к первым людям города:

— Дамы и господа. Я собираюсь выступить сегодня. Расскажите мне о цене этого решения.

Приор Уишарт указал на баржи.

— Существует немалый риск поражения. Так или иначе, мы должны опасаться, что враг попытается разделить нас, оставив сэра Гэвина к северу от реки, а нас — к югу и разделавшись с нами по отдельности. Любое разделение нас ослабит.

— Мы станем еще слабее, если придем слишком поздно и увидим, что Лиссен Карак пал. Господа, это очень похоже на события двухлетней давности. Возможно, та война была всего лишь репетицией. Но на этот раз мы лучше подготовлены: налажено снабжение, обучены люди. Выступаем. — Она посмотрела на Бекку Лаклан: — Где граф Приграничья?

— Ваша светлость, он двинулся на запад два дня назад. По рыночному тракту.

— Тогда он будет в Лиссен Карак или достаточно близко. Разумеется, он нас прикроет.

Уишарт пожал плечами.

— Ваша светлость, все это довольно рискованно. Мы полагаемся на… удачу. И волю Божью.

— Я верю в Божью волю. Авангард выступает немедленно. Телеги уходят пустыми. Я ожидаю, что они доберутся до Лорики вечером и минуют шестой мост завтра.

План простой по сути, но сложный в деталях, как всегда и бывает. Обоз ехал по суше пустым, чтобы оказаться у седьмого моста одновременно с речными судами. У королевы было маловато войска — только гвардия и орден. Рыцари уже отправились на север с графом Гаретом и ее братом, принцем Танкредом. Созвали ополчение. Кое-кто только что вернулся домой с последней войны. Со времен великой битвы на севере, тридцать с лишним лет назад, ополчение не собирали дважды за одно лето.