— Делать хоть что—то можно? — спросила своих лекарей из—под одеяла. Марья заботливо укутала её, так, что остались только нос и глаза.

— Можно. Только сейчас покушаешь, а потом отдохнёшь, и только тогда можешь и повязать! — озвучил распорядок Добрыня, уже догадываясь, что она первым делом займётся своим рукоделием.

— Мам, ты же могла утонуть, — прижимаясь к ней, с укором промолвила Марья, у которой в глазах промелькнули слёзы. Она залезла к ней на кровать и легла рядом. — Как же мы тогда будем без тебя? Ты хотя бы о нас подумала?

— Прости! Только там, на льду, я подумала, что на его месте мог быть кто—то из вас. А я лёгкая — лёд выдержал… Прости меня, — шептала она, целуя дочь и понимая, что где–то она права.

Если бы она погибла, что стало бы с ними? Смогли бы они жить после одни? Но поступить по–другому она не могла: не простила бы себя за неиспользованную возможность спасти ребёнка.

Она в тот момент не думала о последствиях. Возможно, сработал материнский инстинкт? Кто может сказать, что толкает людей на такой спонтанный поступок? Порыв? Безрассудство? Глупость? Храбрость? Долг? Желание?

Однозначного ответа не может быть, и его не будет. То, что этот поступок бессознательный, отключённый в этот миг от ума, от чувства самосохранения, на грани какого–то транса, наверное, с таким определением можно согласиться.

Такие героические поступки делаются потому что, а не для того, что. Ни для геройства, ни для признания, ни для наград.

И эти действия можно обозначить «если не я, то кто?» Но тоже только потом, проанализировав своё состояние, отвечая всем, кто задаёт вопрос: как ты смог?

Оливия не считала себя героиней, спасшей ребёнка. Она всегда считала себя трусихой.

И там, на льду, девушке было страшно, но почему –то сейчас только от одного воспоминания о том моменте её пронизывал смертельный страх на грани потери сознания.

Вдруг кровь зашумела у неё в ушах, сердце заколотилось с такой силой, что казалось, вот–вот выскочит наружу, а в глазах потемнело.

В данный момент чего ей бояться? Всё страшное позади, но это не так, — сейчас она по–настоящему испугалась.

А тогда Оливия на каком–то не свойственном ей порыве бросилась спасать ребёнка, не задумываясь о последствиях.

И пришла запоздалая мысль: если бы она тоже провалилась в воду, смогли бы их спасти? Что думать о том, чего не случилось? Главное — все живы и здоровы!

А вот после пережитого страха, Оливия уже засомневалась, что её хватит на повтор такого поступка.

— Скажи спасибо, что магия спасла вас, — ворчливый голос Добрыни прервал её мысли.

— Выходит, мне плохо было, потому что я потратила свои силы? — принимая у него кружку горячего напитка, спросила Оливия.

— Тебя же без сознания принесли! Замёршую, как сосульку. Хорошо, что доползла, а то осталась на льду. Ты своей магией укрепляла лёд под собой и мальчика, вот и обессилила, — продолжал он её распекать.

— Без магии, выходит, у меня не было бы шансов спасти его? — прошептала девушка, замирая от нахлынувшего испуга.

— Будет, будет страшиться, а то молоко закиснет! Как страх –то хлынул! Ты, мать, погоди нагнетать обстановку! Доползли бы, только бы и ты искупалась немного. А там уже багры и лодку мужики притащили, достали бы вас. Да разве Олег позволил бы тебе утонуть? Так что выдыхай и пей горяченькое, — уже миролюбиво проговорил он.

Оливия от его слов как–то сразу подозрительно успокоилась и заметила удовлетворённый взгляд его маленьких, но хитрых глаз.

По–любому, свою магию применил для её успокоения! Выпив кружку напитка настоянных трав, она незаметно для себя уснула.

Оливия не видела, как приходил Иван, поправил заботливо одеяло и, постояв немного, прошептал:

— Мамочка, выздоравливай.

Не видела, как Олег пододвинул стул и, примостившись на нём, очень долго сидел, разглядывая её, стараясь не разбудить.

Солнце ушло за горизонт, и мелкие звёздочки зажглись на небосводе, будто раскрылись белоснежные цветы на тёмной заводи реки.

К ночи подул ветер, обещая нагнать снеговые тучи, желающие освободиться от лишнего груза белоснежного пуха.

Оливия спокойно спала, укутанная одеялом и окутанная любовью и заботой своих родных.

— Оливия! Как ты себя чувствуешь? — горячее дыхание Олега опалило щёки, как только она открыла глаза.

— Хорошо. Даже не хриплю, — улыбнулась она и тут ощутила нежный поцелуй.

— Никогда так не делай! Я думал, поседею, пока ты ползала по льду. Зачем ты туда полезла? Мы бы что—нибудь придумали. Всё равно не дали бы погибнуть мальцу, — шептал он, крепко обнимая её.

Девушка не заметила, как уже сидела на постели в его крепких объятиях. Растрёпанные от сна волосы он приглаживал своей рукой, а вторая лежала на талии.

Одеяло сползло и находилось на коленях, открывая запретный обзор на её грудь в сорочке. Взгляд Олега задержался на них, и его дыхание участилось.

Увидев его устремлённый взгляд, она подтянула одеяло и, наклонив голову, улыбнулась.

Оливия не испытывала робости под таким обжигающим взглядом: наоборот он ей нравился, но и не хотела шокировать его своим таким умудрённым взглядом.

— Мам, к нам гости! — раздался голос Ивана, и Олег быстро встал с постели. Всё еще растерянный, он присел рядом на стул.

— Кто?

— От князя пришли, — ответил он, входя в комнату.

Она переглянулась с Олегом, но вслед за сыном зашёл человек с корзиной в руках.

— Князь передаёт вам подарок и желает быстрейшего выздоровления, — произнёс он.

Большую корзину он поставил на стол, обвёл взглядом комнату и, немного поклонившись, вышел.

— Нагловатые слуги у князя! А если бы я была нигишом? Мог бы и подождать, пока я оденусь, — возмутилась она.

— Мам, тут сушёные фрукты, пирожное, конфеты и даже… Что это? — он уже с сестрой рассматривал подарки.

Вытащил оранжевый круглый фрукт и стал вертеть и нюхать.

—Дай–ка его, — попросила она. Понюхав его, произнесла:

—По–моему это апельсин. Он очищается от кожуры и его кушают. Имеет кисло–сладкий вкус, — задумалась Оливия и поняла, что ничегошеньки не знает об этом мире.

Как–то успокоилась, живя в деревне и занимаясь хозяйством, а вот об остальном она не имеет и понятия: сколько княжеств, что и где произрастает, какая флора и фауна?

« Как улитка в своём панцире», — промелькнула мысль.

— И что будем делать с подарком? — увидев у Ивана маленький букетик живых цветов, спросила она.

Её подсознание подавало сигнал разуму в виде неясного беспокойства

чего–то неожиданного и неотвратимого.

— Это же подарок, — произнёс Олег. — Князь был впечатлён твоей храбростью. Просто прими как дар уважения.

— Да, да. Минуй нас пуще всех печалей. И барский гнев, и барская любовь, — прошептала она.

— Оливия, а ты откуда знаешь, как этот фрукт называется? — заинтересовался Олег, вертя его в руках.

— Пробовала, — девушка не стала углубляться в подробности. Не скажешь же, что она его килограммами брала в магазине, где апельсин был в свободном доступе.

— Покупай и кушай на здоровье! — Олег осторожно очистил его от кожуры и разломил пополам, протянул его, предлагая ей. Оливия взяла с благодарностью одну половинку, а вторую предложила ему.

Сладковатый и освежающий аромат наполнил комнату. Она наблюдала, как дети пробовали первый раз в своей жизни апельсин, разделяя их на дольки.

И они весело смеялись, если сок брызгал и попадал им на лицо.

—Угости ребят! И отнеси этому бедолаге немного гостинцев, — попросила она детей.

Вначале они на миг призадумались, а потом, подхватив корзину, разговаривая между собой, вышли из комнаты.

—Обидится князь, узнав, что ты отдала гостинцы, — задумчиво проронил Олег, не понимая её поступка.

—Это его проблемы, — ответила она, откидываясь на подушку.

— Странная ты, но ты мне такая нравишься, — он наклонился и поцеловал. — Отдыхай, мне пора!

— Олег! Это ты принёс меня домой?