‒… никогда не брать во внимание то, что бы хотела надеть она. Черт побери.

Я протягиваю руки, чтобы откинуть одеяло и выбраться из постели, и замечаю, что в изножье кровати аккуратно разложены три наряда. Как только я выскальзываю из постели, то на цыпочках иду к гардеробной, но прежде чем я успеваю войти в нее, лицом влетаю в его грудь.

‒ Ой! Черт!

Незамедлительно я хватаюсь руками за лицо и чувствую, как теплая кровь течет из носа.

‒ Детка?! Вот дерьмо, я… ‒ Его сильные руки нежно берут меня за ладони, и он подводит меня к своему стулу, как только я чувствую мягкое кожаное сиденье у себя под коленками, тотчас же медленно сажусь на него. Мгновением после, когда он скрывается в моей ванной комнате, он возвращается, держа в руках смоченное прохладной водой полотенце, и обмакивает мне лицо.

‒ Прости. Это я виноват. Я пытался…

Я похлопываю его руки, пока он не успокаивается, затем беру мокрое полотенце и зажимаю им нос, затем откидываю голову назад и поглядываю на него правым глазом.

‒ Знаю, что ты делаешь. В этом никто не виноват, это простая случайность. Пожалуйста, найди белые шорты, черные сандалии гладиаторы и любую блузу, которую ты сочтешь подходящей.

‒ Да, конечно.

Он спешит в гардеробную и говорит через плечо:

‒ Я начал наполнять для тебя ванную. Надеюсь, твои ягодицы поджили после… ‒ дальнейшие его слова становятся не разборчивыми, но я понимаю, о чем он, и отвечаю.

‒ Да, Роман. Это отлично. Ванна ‒ звучит здорово. Я сейчас. Спасибо.

Встаю, чтобы направиться в ванную комнату, по-прежнему плотно прижимая полотенце к лицу.

Как только я искупалась и помыла голову, то какое-то время просто лежу в ванной. Затем несколько раз промываю нос и понимаю, что больше никаких сюрпризов не будет, то вылезаю из ванной, вытираюсь и набрасываю шелковый халат, а затем завязываю пояс.

Я расчесываю волосы и заплетаю нетугую французскую косу, выходя из ванной. И вижу, что другие наряды убраны, а на теперь застеленной кровати лежат туфли, шорты Бермуды и свободная желтая блуза на пуговицах с короткими рукавами.

Я пытаюсь нанести макияж, но затем понимаю, что от этого мое лицо выглядит еще ужасней, поэтому прекращаю все попытки и одеваюсь.

Как только я надеваю сандалии, как в мою комнату стучится Роман, и клянусь, я слышу шепот…

‒ Красавица.

‒ Прошу прощения? ‒ Переспрашиваю, стоя и глядя на свое отражение в зеркале. Красавица? Нет, скорее я выгляжу ужасно.

‒ Ничего. ‒ Он качает головой. ‒ Ты готова? ‒ Меня переполняет волнение, и я улыбаюсь, глядя на его отражение в зеркале позади меня. Как бы ни было грустно, но для меня это очень похоже на первое свидание. И должна признаться, что у меня кружится голова. Даже не смотря на то, что я ужасно избита мужчиной, который сопровождает меня на так называемое первое свидание, черт побери, у меня все равно голова идет кругом. И честно говоря, я бы ничего не изменила, ну, кроме состояния своего лица.

‒ Да.

Когда я продолжаю улыбаться, он берет обе мои руки в свою и целует костяшки моих пальцев. Со сплетенными руками, мы выходим из комнаты и направляемся к массивной лестнице, и выходим в сад.

Когда лучи солнца попадают на мое лицо, то на нем царит самая лучезарная улыбка, и я не перестаю улыбаться. Когда я вздыхаю, то открываю глаз и тотчас же закрываю из-за того, насколько ярко светит солнце.

‒ Глупая мышка. Возьми. ‒ Роман надевает очки на мое лицо. ‒ Знаю, что прошло время, но это все еще то же солнце, на которое нельзя смотреть без ощущения дискомфорта. Пойдем, давай прогуляемся по твоим излюбленным садам, где ты так жаждала побродить.

Он посмеивается и тянет меня вперед, и когда я открываю глаз, чтобы увидеть его прекрасную улыбку и то, как на его смольных волосах танцуют лучи солнца, то немного колеблюсь, а потом его рука обвивает меня за плечи и он ведет меня по дивному пейзажу.

И каким бы дьяволом он ни был, господь всемогущий, нельзя отрицать, что он прекрасен…

Роман

Не знаю, что я делаю. Ни дня в своей жизни я не был ласков ни с кем. Не могу отрицать, что испытываю истинное удовлетворение, когда она искренне мне улыбается, или я слышу ее нежный смех.

‒ Могу я задать тебе вопрос, при этом, будучи уверенной, что ты не снесешь мне голову? ‒ Ее рука обвивается вокруг моего локтя, пока мы гуляем под лиловым куполом вистерии в саду.

‒ А я обычно так поступаю? Сношу к чертям твою голову, когда ты задаешь мне простой вопрос? ‒ Ее смех звучит подобно любимому хиту восьмидесятых годов, что приводит меня в еще большее смятение.

‒ Эмм… вопрос, выражаю мнение или наблюдение по какому-то вопросу, или же просто начинаю без разрешения разговаривать. И не дай бог мне начать с тобой настоящую дискуссию. Да по любому, черт побери, поводу.

Мне стоит прикусить язык, дабы не сболтнуть колкое замечание. Вместо этого произношу следующее:

‒ Я не снесу тебе голову, мышка, задавай свой вопрос.

‒ Точно? ‒ Я киваю, стараясь сохранить равнодушное выражение лица. ‒ Ладно. Долорес говорила тебе, в устной или письменной форме, что мне хотелось бы гулять на улице?

Мой шаг сбивается, и я вопросительно взираю на нее.

‒ Говорила, почему ты спрашиваешь?

‒ Мне казалось, что она предпочла бы немоту тому, чтобы поговорить со мной. Хизер продолжает медленно идти.

‒ Ах…, ‒ смеюсь я, прежде чем вновь заговорить. ‒ Долорес разговаривает только со мной. Когда я был молод, она и со мной пыталась вести эту игру в немоту, правда продолжалось это недолго. Так что, да. Она высказала свои предположения. Если хочешь, я скажу ей, чтобы она разговаривала с тобой и прекратила вести свою глупую игру в молчанку. Лишь попроси, мышка, и это будет исполнено.

Мгновение Хизер смотрит вниз, словно обдумывает сказанное мной. Когда она вновь смотрит на меня, я вижу, что ее глаза наполнились слезами, и вновь это чувство, от которого у меня щемит сердце, словно я чувствую ее грусть и печаль.

‒ Нет, Роман. Я не хочу, чтобы Долорес разговаривала со мной по приказу, пусть сама решает. Неужто тебе и впрямь необходимо иметь такой всепоглощающий контроль над всем?

Черт, вновь эта неразбериха поглощает все счастье в считанные минуты.

‒ Всепоглощающий контроль?

Она быстро прячет свою грустную улыбку.

‒ Над Эндрю, Себастианом, мною, черт, Роман, даже над собственными родителями. Ты словно кукловод, а мы ‒ твои марионетки. И не делай вид, что ты не понимаешь, что я имею в виду.

Гнев, нарастающий внутри от ее вопросов, поглощает мой и без того теперь ставший нормой хаос, царящий в моем разуме. Я отворачиваюсь от нее и бросаю через плечо:

‒ Если мы собираемся сегодня плавать, делаем это сейчас, либо никогда. Погода в Сиэтле столь непостоянна.

Выходя из-под навеса из вистерии, я останавливаюсь на тропинке, и как только она выходит из тени следом за мной, я киваю в строну бассейна.

‒ Я не знал, какой купальник ты предпочитаешь, поэтому Мигель купил около дюжины. Надеюсь, ты подберешь что-то по вкусу. Я пойду назад и встречу тебя у бассейна через пятнадцать минут, мышка.

Натянув плавки и взяв с собой несколько полотенец, чтобы укутаться после плавания, я одеваю авиаторы от «Рэй-Бэн»[3] и через заднюю дверь направляюсь к бассейну. Я, нахрен, чуть ли не путаюсь в собственных ногах, когда вижу свою мышку в купальнике, который, клянусь, запрещен во всех пятидесяти штатах. Он черного цвета, на тоненьких бретелях, которые переходят в глубокое V-образное декольте, соединяющееся с трусиками чуть выше пупка. Миниатюрными. Я бы сказал, крошечными. Они плотно облегают ее попку, которой она как раз повернулась ко мне, нагнувшись и ища что-то в своей сумке, от чего ее белокурые волосы рассыпались по спине. Она надевает солнцезащитные очки, которые я недавно подарил ей, и, поворачиваясь ко мне, буквально подпрыгивает на месте с бешеным визгом.