Я делаю это для ее же блага.

Я осознаю, что возможно, она будет не согласна с моими методами, как и понимаю, что ей стоит преподать урок о том, что любое действие имеет свои последствия. Она отдалась мне, как подарок, завернутая в одежду, подходящую для дорогого эскорта, и тем самым, она вручила мне свою жизнь и свою свободу.

Интересно, поняла ли она, что эта ее маленькая тирада "я снесу эти ворота своей машиной!" заставила меня открыть ворота не только моего дома, но и врата Ада.

Я очень надеюсь, что у мисс Хизер Маккензи окажется больше смекалки, благодаря которой она сможет дольше подогревать мой интерес, чем к примеру Джулия, или другие двенадцать девушек.

Она без сознания уже три дня. Отключиться на три гребаных дня от удушающего захвата? Ты издеваешься? Клянусь Богом, это чертово чудо, что я еще не начал ее расчленять, чисто чтобы развлечься!

ЧЕРТ ВОЗЬМИ!

Если бы ее последние слова не отрекошетили в мою голову, как осколок, я бы начал резать ее в течение первых шести часов после заточения в своем доме.

Она может поблагодарить меня за последние секунды жизни, которые я ей дарю.

Я крайне зол, оставшись без права выбора, и сердито вставляю вторую капельницу во вторую руку, чтобы уберечь ее от обезвоживания. Встряхнув груду липидов и… если быть полностью откровенным, обеспечив ее кровеносный поток полным парентеральным питанием, словно молочным коктейлем, я подсоединяю капельницу и запускаю ее на нужной скорости.

Вздыхая, я делаю шаг назад, окидываю взглядом, любуясь тем, как она лежит на кровати, которая находится в центре гостевой спальни, специально приготовленной для Хизер на второй день ее пребывания в особняке Пейнов.

Если бы она бодрствовала, то увидела бы полное негодование и презрение на моем лице. Двенадцать часов спустя, после того, как я спустил ее в подвал вниз по лестнице, всепоглощающая потребность избавить ее от оков взяла верх.

Я не в настроении смеяться над вашими предполагаемыми иллюзиями или какими-либо романтическими чувствами, которые, по вашему мнению, я начинаю испытывать. Видите, я знаю, как веселится ваш жалкий разум даже после всего, что я сказал. Вы хотели спросить меня, почему я решил освободить мисс Маккензи. Почему я решил перенести ее из камеры пыток в будуар? Позвольте мне просветить вас, единственная причина, по которой мой декоратор создал эту комнату, становится все очевидней с каждым часом.

Риск заражения Маккензи увеличивался, и, как врач, я понимал, что всего за несколько часов любое нажатие на болевые точки приведет к язвам, что в свою очередь приведет к гангрене.

А кто, во всем белом свете, позвольте узнать, захочет таранить своим членом тело, на котором распространилась гангрена? Нет, я вас спрашиваю. Кто? Потому что я бы хотел посмотреть на больного ублюдка и пригласить его на обед, пусть знает, что он победил.

Неврастеник внутри меня жаждет услышать ее объяснение, я смотрю в ее темно-карие глаза, побуждающие меня к действию. Я подготавливаю два кубика адреналина, ввожу их в флакон с физраствором и подключаю еще один катетер с капельницей, наблюдая, как лекарство тотчас попадает в ее вену.

Через семь минут и двадцать восемь секунд я ввожу повторную дозу.

В груди все сжимается, когда через несколько секунд мои усилия вознаграждаются успехом, и я вижу, как веки Хизер Маккензи затрепетали, и ее темно-карие глаза встречаются с синевой моих.

Она улыбается… да, УЛЫБАЕТСЯ мне, затем укутывается в покрывало, которым я накрыл ее. Вообще-то, я не припоминаю того момента, когда одеяло и простынь, чуть доходившие до ее лодыжек, оказались плотно укрывавшими ее тело.

Я определенно оказываюсь вне игры, когда она улыбается, ее трепещущие веки закрываются, и она мурлычет:

— Мммм… Я всегда знала, что ты не плохой парень. Я им говорила, но они не хотели мне верить.

Она вздыхает, пока скользит обратно в свое, достойное похвалы забвение, в котором отсутствует злобный смешок, что разносится по комнате, залитой лунным светом прежде, чем я поддразниваю ее:

— Ты глупая, наивная маленькая мышка.

Хизер

Я чувствую, как сон ласкает меня, словно желанный любовник, когда его слова пробираются сквозь каждую частичку моего существа. “Ты глупая, наивная маленькая мышка”.

Вдруг, каждая минута, начиная с того момента, как я выезжаю из «Холидэй Инн» и до того, как теряю сознание, волною нахлынула на меня, и я не уверена, были тому причиной годы обучения в Академии, либо же инстинкт самосохранения, или и то, и другое вместе, но это позволило мне сохранить дыхание и пульс в спокойном, равномерном ритме.

Сконцентрируйся.

Основной задачей является концентрация, мне нельзя отвлекаться. Я должна сосредоточить внимание не на боязни того, что может произойти, а на том, что происходит здесь и сейчас.

Не жалейте меня и не внимайте моему глупому мнению, а еще лучше, мать вашу, не смейте меня дразнить. Я знаю, со стороны может показаться, что я смехотворна и наивна. Да, мое появление у главных ворот его особняка и требование впустить меня может в прямом и переносном смысле стать гвоздем, что заколотит крышку моего гроба, но я больше не могу жить, разрываясь в двух разных направлениях.

Все перед глазами продолжает плыть, я моргаю, глядя в потолок, и моему одурманенному мозгу требуется момент, чтобы сосредоточиться на навесе с изображениями, похожими на те, что я видела в "Сикстинской капелле". Изучив изображения, я понимаю, что смотрю поверх торнадо. Облака от белых до серых закручиваются в воронку, как уголь вперемешку с красивыми ангелами, которые не подозревают, что вокруг них бушует шторм.

Я благодарю Бога, когда понимаю, что больше не привязана к кандалам, свисающим с потолка, совершенно отличающегося от того, на который я смотрю сейчас. Впервые почувствовав иглу, вонзающуюся мне в вену, я сумела замаскировать прилив адреналина, спокойно и пассивно перенеся это.

Когда мои чувства возвращаются, и я воспринимаю окружающую обстановку, то понимаю, что завёрнута в простынь, которой позавидует самый роскошный отель, и лежу на матрасе, словно сделанном из облаков, что достали с небес.

Чувственное ощущение мягкого поглаживания моих лодыжек кончиками пальцев внезапно превращается в сжимание их стальными тисками и, сталкиванием меня с постели на холодный каменный пол. Голос Романа гремит через комнату и отскакивает от голых стен:

— Что ты знаешь о двенадцати девушках? Ответь, черт возьми!

О Боже мой! Твою мать. Я уже мертва.

Откуда он знает, что я в курсе про двенадцать пропавших…и тут я вспоминаю…

"Это правда, все это, все двенадцать… Это правда. Ты был дьяволом в ангельском обличье все время, они всегда были правы. Я просто не хотела верить…"

Как только мои последние слова эхом проносятся в моей голове, за ними выплескиваются мои первые связные слова… «я всегда знала, что ты не плохой парень, я говорила им, но они не хотели мне верить.»

Боже мой… Пожалуйста, скажите, что эта сумасшедшая хрень не была первыми словами, которым мое безумие позволило слететь с губ после того, как я очнулась. Пожалуйста.

Я слышу, как Роман хихикает, прежде чем его глубокий баритон врезается в мой разум.

— Это были твои первые слова, маленькая мышка, и я тебя уверяю, молитва не принесет тебе никакой пользы.

В этот момент я понимаю, что, когда мое сознание оступилось, мое здравомыслие упало рядом с ним.

Я по-прежнему, не двигаясь, лежу на полу в попытке выровнять свое дыхание и успокоить сердцебиение, когда он кричит:

— Встань, бл*ть! — и двигается в мою сторону.

Мой инстинкт борьбы или бегства бежит по моим венам, когда Роман отводит ногу и пинает меня так сильно, что я врезаюсь в стену. Как только мое тело сползает вниз по стене, я переворачиваюсь на неповрежденный бок и обхватываю себя руками в попытке облегчить боль, но дрожь моего тела только все усугубляет, и я не в состоянии замедлить приступ паники, нахлынувший на меня.