Я ударила по домофону, отчего тот затрещал, и мертвая тишина воцарилась на почти целых пять минут.

Не проронив ни слова, я вдруг чувствую неуверенность от своих планов, и начинаю беспокоиться о своей безопасности в убежище Романа Пейна.

Я почти на грани, готовясь дать задний ход на своем “Шелби” 1969 года и потащить свою задницу обратно в "Холидэй Инн", когда его низкий голос полился из динамика.

— Госпожа Маккензи, сколько раз я должен спросить вас, что вам нужно?

Мои слова больше походят на неловкий писк.

— Привет! Эммм, привет. Я… аааа… просто, может быть, поужинаем, если ты еще не ел. Я заплачу, я имею в виду, я могу заплатить, или угостить. Знаешь, мне вроде как нужно где-то остановиться.

Что. За. Хрень я только что пробормотала?

— Хизер, тебе незачем оплачивать мой ужин. На самом деле, я только что сел, чтобы поесть, когда ты прервала меня. Я спрашиваю тебя в последний раз, малышка. Что. Тебе. Нужно?

Я едва перевариваю его слова, прежде чем начинаю умолять:

— Пожалуйста, Роман, пожалуйста. Мне не к кому пойти. Я жила в "Холидэй Инн" две гребаных недели, пожалуйста, это всего лишь пока я не смогу устроиться на работу и встать на ноги. У меня больше никого нет.

— Я знаю, где ты жила, и, да, у тебя есть три брата. Попроси их о помощи. Не меня.

В домофоне раздается потрескивание, и устройство замолкает, сигнализируя о том, что он закончил со мной.

О черт, нет. Я скажу, когда разговор будет окончен, мудак.

Я снова ударяю по микрофону домофона.

После нескольких минут ожидания ответа, я нажимаю кнопку микрофона и кричу:

— Не думай, что я не разверну эту сучку и не дам задний ход, прежде чем протаранить твои ворота, Роман Пейн! Я в отчаянии, черт возьми. Мне нечего терять. Я уверена, что ты знаешь, что значит трахаться с женщиной, которой нечего терять, верно?!

Ворота медленно открываются и на моем лице появляется ухмылка. Как только слова ‘шах и мат’ проносятся в моей голове, я слышу его смешок из динамика, а затем слова, произнесенные хриплым голосом:

— Ничто меня так не радует, как женщина, которая утверждает, что ей нечего терять. Иди сюда, маленькая мышка, я разогрею ужин и тебе.

Маленькая мышка? Бл*ть, ради всего святого, во что же я вляпалась?

Я долго ехала по дороге, обрамленной массивными ивами, и чувство страха волною проходит по моему позвоночнику, когда последние лучи солнца скрываются за огромным особняком. Просто не хватает слов, чтобы описать это. Первый, второй и третий этажи выложены из мощеного камня, а в некоторых местах он словно укутан вьющимися плющом и глицинией. Выступы в форме пик на крыше подчеркивали темные балки из красного дерева, которые расположены в центре. Каждое окно состояло из десяти стекол, а рамы выглядели настолько ветхими, что создавалось впечатление, что они прогибаются. Между окнами висят светильники с газовыми лампами, и два массивных бра по обе стороны от входной двери, что висят под низкой крышей высокого крыльца. Я бы сказала, оно напоминает крыльцо Семи Гномов, только если бы эти семь гномов были царями, а не шахтерами.

Огромные, старые дубы и их низко висящие ветви скрывают особняк в тени, заставляя это место казаться одновременно очаровательным и пугающим.

Я проехала по круговой автомобильной дороге, убедившись, что автомобиль стоит передом в сторону выезда. Забрав ключи из замка зажигания, я хватаю свои сумки из багажника и поднимаюсь по неровной мощеной дорожке и лестнице. Я пальцем нажимаю на звонок, и тотчас же тяжелая дверь распахивается, и меня затаскивают внутрь темного, холодного дома Романа. Обе мои сумки падают на пол прямо перед тем, как я ударяюсь спиной о каменную стену его фойе, и мои руки прижимают к ней, и одной рукой Роман удерживает их у меня над головой, в то время как другой он плотно обхватывает меня за шею.

Сигнал тревоги настолько громок, что нахрен не вызывает сомнений, что все то, о чем предупреждали меня братья и дядя Джей — правда.

Не играй с волком, Мак, и не увидишь его зубы.

В том-то и проблема, Мак, твоя неспособность поверить, что он способен на убийство — убьет тебя, если ты вздумаешь глупить, сестренка.

Ты ему НРАВИШЬСЯ! Ты не можешь отделить факты от своих чувств к нему! Этот человек, бл*ть, прикончит тебя раньше, чем ты осознаешь, что он действительно дьявол, как утверждает его досье!

“Мак, двенадцать пропавших женщин связаны с ним. ДВЕНАДЦАТЬ. Ты же не думаешь, что это совпадение! ТЫ ЖЕ УМНАЯ ДЕВУШКА, МАК!”

Я продолжаю смотреть на него, в то время, как его хватка на моей шее становится жестче, а ногтями он впивается мне в кожу.

Мне удается выдавить слова, застрявшие в горле, прямо перед тем, как мой мир чернеет.

— Это правда, все это, все двенадцать… Это правда. Ты был дьяволом в ангельском плаще все это время, они всегда были правы. Я просто не хотела верить…

Вот и все. Это все, что она написала, дамы и господа. Мне конец. Если не в этот день, то, в конце концов, когда он захочет, я умру от его руки, зная, что сама пришла на порог его дома по собственной воле, с надеждой, одетая с иголочки и в своих любимых трахни-меня-туфлях.

Роман

Ее слова продолжают прокручиваться у меня в голове. “Это правда, все это, все двенадцать… Это правда. Ты был Дьяволом в ангельском обличии все время, они всегда были правы. Я просто не хотела верить…"

Обработав раны, оставленные у неё на шее от моих ногтей, я накладываю на них повязку, что совершенно на меня не похоже. Мне нужно, чтобы она очнулась, и я делаю ей инъекцию с несколькими кубиками адреналина. Видимо, у нее шок, так как рекомендуемая доза не срабатывает.

Ее слова, словно вязкая паутина, скрутившая меня, цепляет за собою всю вереницу предыдущих вопросов и предположений о том, что, черт побери, от меня нужно Хизер Маккензи.

Вначале я оправдывал ее присутствие не более, чем влюбленностью молодой девушки. Девушки, которая была новенькой на втором году педиатрической ординатуры в семейном исследовательском центре, в котором мой отец был главой, и все держал железной хваткой. Однако, когда ее попытки привлечь мое внимание не прекращались, даже несмотря на мое неприкрытое хамство, а также раздражение, которое я испытывал по отношению к ней, я стал серьезно задумываться о ее вменяемости, а также о том, была ли ее любовь ко мне сродни безумию.

Эта мысль должна была бить тревогу и подстегнуть меня выкинуть ее из головы. Если бы она не была такой чертовой загадкой для меня по всем статьям.

Но ее одержимость мною кажется мне более привлекательной, чем видеть блеск агонии у неё в глазах, смотреть, как лопаются капилляры, меняя свой цвет с красного на белый. Я в равной степени хочу и того, и другого, но разве можно одновременно со всею страстью хотеть наблюдать, как она истекает кровью от моих истязаний, и в то же время мучительно желать защитить ее от всех бед на этом свете?

И, мать твою, что, ЧЕРТ ПОБЕРИ, означали ее слова “это правда, все это, все двенадцать… это правда. Ты был дьяволом в ангельском обличии все время, они всегда были правы. Я просто не хотела верить…”?

Прежде чем я осознаю случившееся, звук от удара рассекает воздух между нами, мою ладонь щиплет, а на ее бледной щеке проявляется красный отпечаток, и одновременно с этим, у меня из горла вырываются слова:

— Что ты от меня хочешь, черт бы тебя побрал?!

Гнев закипает внутри меня, отправляя самоконтроль в пропасть. Часть меня с удовольствием наблюдает, как дьявол берет свое. Я рывком поднимаю ее обмякшее тело с каменного пола и перетаскиваю через гостиную, по коридору к задней части дома, пока, наконец, не спускаюсь в старый погреб — мою дьявольскую комнату для игр. Это мое логово, где я упиваюсь отделением кожи от мышц и жировой ткани.

После того, как я использую последние оставшиеся капли контроля, и чувствую, как становлюсь единым целым с Дьяволом, я беру на себя все действия и подвешиваю ее тело к потолку при помощи моих любимых наручников, скрытых в темноте.