Мой правый глаз слегка приоткрывается, но яркий комнатный свет и писк мониторов, что оставались незамеченными до этого момента, вызывают пронзительную головную боль, и я резко зажмуриваю глаза. Яркость комнаты тут же тускнеет.

— Я закрыла жалюзи и приглушила свет. Теперь вам должно быть легче открыть глаза. Можете попробовать еще раз ради меня, пожалуйста?

Я осторожно смотрю сквозь ресницы, готовясь к боли. Медленно открываю глаза и расслабляюсь, как только комната перестает расплываться. Я оглядываю комнату в поисках человека, которому принадлежит этот мягкий голос, и мой взгляд останавливается на миниатюрной женщине с темными волосами и челкой.

Я смотрю, как она нервно двигает очки на переносице, прежде чем улыбнуться.

― Очень хорошо. Мне бы хотелось, чтобы мы пообщались с помощью моргания. Когда вы моргнете раз, ― это будет означать «да», а когда дважды ― «нет». Вам больно?

Я с силой жмурю глаза, и она, нагнувшись ближе ко мне тихо произносит:

― Мисс Маккензи. Запомните: когда вы моргаете один раз ― это значит «да». Два ― «нет». Еще раз: вам больно?

Я вновь моргаю, тогда она достает шприц из своего белого халата и медленно вводит лекарство мне в капельницу.

― Это «Дилаудид» [2]. Болеутоляющее. Основным из побочных эффектов является сонливость, но я бы хотела вас попросить не спать, чтобы я могла задать вам несколько вопросов. Как думаете, справитесь? И запомните, один раз ― «да» и два раза ― «нет».

Я моргаю один раз. Препарат начинает действовать, острая боль уходит, и на ее место приходит сонливость, которая притупляет мысли, что несутся у меня в голове.

― Я прочла отчет полиции, но в нем есть некоторые неувязки. Пожалуйста, попробуйте вспомнить, были ли вы одни во время происшествия?

Я единожды моргаю и пристально смотрю на нее. Кажется, из-за сонливости я вполне могу предоставить два варианта решения в сложившейся ситуации. Один из вариантов заключается в том, что Романа Пейна смогут посадить под замок и удерживать там до тех пор, пока не придет его армия адвокатов. И второй вариант, тот, который устроил бы Романа, тот, в котором так и останется куча недосказанного, множество несопоставимых кусочков паззла, которые, он был уверен, я внимательно слушала и могла поведать.

Два фактора, которые влияли на мое решение и заставляли сомневаться, ведь я могла бы выбрать первый вариант, если бы знала, что мои братья мертвы и на меня больше не будет никаких рычагов влияния. Однако, если мои братья до сих пор живы, у меня просто не было выбора, кроме как выбрать вариант номер два, чтобы сохранить им жизнь.

И все же в данный момент я понятия не имею об их судьбах, чтобы подобрать верный ответ в сложившемся уравнении. Я знала одно: какой бы вариант я сейчас не выбрала, я всегда смогу вернуться назад и все переиграть.

В конце концов, следующие слова, которые произносит доктор, полностью решают всю мою дальнейшую участь.

― Отец ребенка знает, что вы на четырнадцатой неделе беременности?

Я изо всех сил пытаюсь сидеть ровно, мои руки и ноги тяжелеют, но все-таки сорванным от крика голосом я выдавливаю из себя:

― Что?

― Тише. Тише. Успокойтесь. Прилягте, чтобы не покалечиться.

Я таращусь на нее, умоляя, чтобы она объяснила мне все, сказала, что это ошибка, или, черт побери, что это шутка и что сегодня день смеха во Франции, и она просто подшутила надо мной, но все, что она делает, ― лишь смотрит на меня, в ее взгляде я вижу жалость и сочувствие.

― По вашей реакции я смею предположить, что вы не знали о том, что беременны.

Я моргаю, тем самым подтверждая ее догадки.

― Эммм… Ну, тогда, я хотела бы поздравить вас. ― Она улыбается, глядя на меня, и я моргаю дважды… пауза… вновь моргаю дважды… опять пауза… два раза… и вновь делаю паузу.

― Шшш… Хизер, прекратите, у вас сейчас начнется приступ паники или того хуже: случится припадок, если вы не успокоитесь. Так-то лучше.

Она вздыхает, когда снимает свои очки и потирает рукой переносицу, а затем продолжает:

― Итак, как я понимаю, это отнюдь не радостная новость.

Она с шумом вздыхает, прежде чем вновь одеть очки.

― Из того, что вы помните в гостиничном номере, вы были одни, Хизер?

Я смотрю на нее секунды три, прежде чем моргнуть один раз.

― Вы застали кого-то во время кражи со взломом, Хизер?

Моргаю один раз.

― Можете вспомнить, сколько их было?

Моргаю дважды.

― Был ли мистер Пейн в номере или где-нибудь в гостинице во время нападения?

Глядя в ее зеленые глаза своими, наполненными слезами, я моргаю дважды, от чего слезы катятся вниз и струятся вниз по моему лицу.

― Нет? Вы говорите «нет», Хизер? Или просто моргаете, чтобы отогнать прочь выступившие слезы? Моргните раз, если это слезы, и дважды, если это и впрямь ваш ответ.

Я быстро моргаю дважды, после чего мои веки тяжелеют, и обезболивающее в капельнице, наконец, уносит меня в благодатную, покрытую мраком, темную пелену.

Роман

Я надеюсь. Чувство, которое я уж точно никогда не испытывал ранее, но именно надежда — то чувство, которое щемит мне грудь, когда ухожу от больничной койки своей маленькой мышки. Я надеялся, что она докажет самой себе, что достойна тех чувств, которые я пытаюсь подавить в себе с самого начала. Сказать, что она доставила мне несказанное удовольствие, было бы пародией на чувства, которыми меня накрыло, когда я слушал пересказанный доктором Пирсон вчерашний разговор с Хизер.

Она болтала о какой-то ерунде, которую мне стоит обсудить с Хизер, когда она будет чувствовать себя лучше, но едва поговорив с ней, я поворачиваюсь на каблуках, направляясь в приемный покой, и набираю Эндрю.

— Мистер Пейн?

— Эндрю, моя невеста и впрямь достойная спутница жизни. Прекращай все. Пусть все останется, как прежде.

— Будет сделано, сэр. Кстати, поздравляю вас обоих: вас и Хизер.

— Спасибо, Эндрю.

Я вхожу в сувенирный магазин и трачу около десяти мучительных минут, рассматривая позорный выбор цветов, предоставленных на продажу, и взяв единственный букет, чьи лепестки не увяли, вручаю его флористу.

— Убери прочь этот целлофан. У вас в этом богом забытом месте есть хоть какое-то подобие вазы?

— Эмм… Д-да, сэр, — я перевожу взгляд в указанном направлении и стискиваю зубы, чтобы не разразиться проклятьями, когда вижу предложенный вариант.

Убогое подобие стеклянной вазы стоит на противоположной полке, на стене. Я тяжело вздыхаю, и, выбрав наименее ужасный из букетов, вручаю его кассиру, чтобы она могла снять этот ужасный горчичного цвета целлофан.

— Поставьте их в ту вазу с водой и украсьте по бокам этими маленькими веточками с белыми цветами.

— Гипсофилы стоят на десять долларов дороже.

Я впиваюсь в нее уничтожающим взглядом, когда подвигаю ей свою карту «Американ Экспресс» через прилавок.

— Я похож на того, кого заботит трата лишних десяти баксов на гипсофилы?

Она делает все, что я сказал, не проронив больше ни слова, пока я пишу открытку, чтобы вложить в букет своей маленькой мышке.

«Моя драгоценная маленькая Мышка,

Меня мало кто способен удивить. Это происходит так редко, что я даже не могу припомнить, когда в последний раз кому-то это удавалось. Как только мы вернемся в Штаты, то сразу же поженимся, как только ты оправишься от ушибов. И, любовь моя, когда ты официально станешь миссис Хизер Джослин Маккензи Пейн, ты сможешь счастливо и покорно жить вместе со мной.

Поздравляю тебя, номер тринадцать, именно тебе достался крошечный кусочек меня, остальные двенадцать не сумели убедить меня и показать, ради кого я держался.

Всегда твой Сатана в обличии Ангела.

— Роман.»

Я нахожусь в приподнятом настроении, пока подхожу к палате Хизер, гордо держа перед собой этот ужасный букет. Я любезно стучусь в палату, вхожу, и мой взгляд тотчас устремляется в ее сторону. Я колеблюсь в порыве, хочу рвануть к ней, но то, что я вижу, останавливает меня. То, что я вижу перед собой, отличается от того, что я предполагал