Мои туфли Фарагамо[6] с визгом останавливаются в опустевшем медпункте, мои глаза уставились на табличку с одним пациентом и одной полосой мониторинга сердца плода во всем отделе.

В разделе «Список пациентов» я прочитал «Хизер Пейн, Беременность по счету: 1. Количество детей: 0. Анализ на Синдром Гийена-Барре − отрицательный.

Раскрытие шейки матки 8,5 см. Сглаживание шейки матки 100 %. Доктор: Кэрол».

Как только до меня доходит смысл всего что прочел, я громко кричу:

− Она неполных девять гребаных сантиметров?

Мое внимание переключается на полосу сердечного ритма Винтер, и я мгновенно чувствую, как мой желудок падает, сердце разрывается, а разум разрушается.

Когда частота сердечных сокращений ребенка не обнаруживается на внутреннем мониторе плода, это означает одно и только одно.

Моя дочь больше не живет внутри своей матери.

Рациональная мысль покидает меня, и я бегу, как если бы Адские Псы наступали мне на пятки.

Как только я врываюсь в родильную палату и слышу плач и смех Хизер, смешанные с хныканьем нашей дочери, я благодарю Бога за благословения, которых я никогда не имел и никогда не заслужу.

Как человек, дьявольское, садистское чудовище, которое, честно говоря, нужно было удавить еще в колыбели в младенчестве, я все еще могу различить, когда удача или судьба были добры ко мне.

Когда мои глаза встречаются с глазами моей дочери, и я понимаю, что встречаюсь лицом к лицу со своим спасителем, все, что я могу сделать, это прошептать ее имя:

− Винтер.

Доктор Кэрол заботится о Хизер по другую сторону ширмы, давая мне шанс осознать мои новые, основные понятия жизни.

Я никогда не планировал встретиться с ангелом, тем более подойти достаточно близко, чтобы ее ручка схватила мой мизинец. Винтер мгновенно окружает мою душу собой, в то время как ее пальчики обхватывают мои.

Когда я говорю себе, что моя дочь − самый красивый ребенок во всем мире, я говорю это не только как врач, который видит ребенка после родов каждый день, я говорю это потому, что она такой и является.

Винтер Иви − это красота, происходящая из добра и излучаемая своей крошечной душой.

Неприкрытые слезы текут по моему загорелому, обезумевшему, грешному лицу, в то время как я со страхом смотрю на этот маленький комочек совершенства, которое я помог создать. Когда я касаюсь губами ее лба, мои слезы капают ей на щечки. Вытирая слезы с ее лица, я шепчу ей:

− Ты всегда будешь моей, малышка, всегда. Я никогда не рассчитывал, что мы с тобой встретимся, но судьба и я никогда не смотрели друг другу в глаза.

Плач Винтер становится тише, и я остаюсь, глядя в глаза, которые отражают мои собственные, а затем… затем она улыбается мне.

− Винтер, я обещаю тебе, что вернусь за тобой и твоей мамой. А пока будь хорошей девочкой и слушай, что мама тебе говорит. Слушайся ее, принцесса. Пожалуйста.

Я целую каждый из ее десяти пальчиков, затем черноволосую макушку, прежде чем повернуться и уйти.

У меня есть новая цель. Я знаю, что теперь ничто и никто не будет стоять на моем пути к достижению моей новой цели в жизни.

− Ром, тебе пора уходить. Ты не можешь ворваться и уйти из ее жизни. Я разрешил тебе оставаться в ее домике у бассейна, пока не родится ребенок, но теперь, когда ты увидел ее, пришло время тебе взять все свое дерьмо и сделать то, что, ты знаешь, будет лучше всего для нее. Теперь она моя. И в отличие от тебя, я буду заботиться о ней.

Каждое его слово пронзает мое сердце. И когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть ему в глаза, до меня доходит, что это он.

Я всегда знал, что в тени скрывается неизвестный мне безмолвный наблюдатель. Просто не ожидал, что он окажется настолько чертовски близко.

− Себастиан, − киваю я. − Как поживаешь?

Хизер

Когда я просыпаюсь от сокрушительной боли, я чуть ли не извергаю пламя, я так зла на себя за то, что теряю время, принимая душ, бреясь от подмышек до лодыжек, а затем втираю лосьон «Pink 'fresh & clean» в каждую клеточку кожи.

Я приняла душ, раскрытие матки за это время стало больше на восемь сантиметров, стала свежее и чище, чем любая другая беременная женщина в истории и родильного отделения, что стоило мне эпидуральной анестезии из-за того, что я дала себе вольность в виде душа, бритья и бразильского выпрямления волос. Однако когда я впервые вижу милое личико своей дочери, ничто, и я имею в виду, ничто во Вселенной не имело значения после того, как наши глаза встретились.

Она так похожа на Романа, это намного больнее, чем я представляла, с этим тяжело справиться.

Она прекрасна. Ее волосы густые и черные, как вороново крыло, рубиновые, пухленькие губки, но пленит именно ее взгляд, глядя в ее глаза, невозможно отвести взгляд. Мгновение я молча смотрю в ее сапфировые глаза, которые сверкают серебряными крапинками.

Голос Себа выдергивает меня из моих «а если бы да кабы».

− Я знал, что вы двое дадите жару, как феникс, восстающий из пепла. Черт, дорогая, ты Жанна Д'арк в моей книге. Я никогда не гордился кем-то или чем-то больше, чем сейчас тобой. Я улыбаюсь, не отрывая глаз от Винтер.

Для любого другого в комнате, кто осмелился бы подсмотреть, даже они не заметили бы легкую дрожь, которая пробирает меня. От боли, пронзающей мое сердце, метающейся от эйфории и окситоцина, бегущего по моим венам, когда моя дочь утыкается личиком в мою грудь.

− Хотела бы я, чтобы Роман был здесь, − шепчу я.

− Я знаю, дорогая. Знаю.

Я отправила Себа домой, не обращая внимания на его просьбы остаться с нами в больнице на ночь. Если со мной не будет Романа, то мне не нужна замена. Я лучше проведу это время наедине со своей дочерью.

Односторонняя привязанность Себастьяна возрастает против моего настойчивого требования прекратить это. Он продолжает внедрять себя в мою рутинную жизнь, и хотя это облегчает некоторые вещи, я предпочла бы, чтобы все оставалось сложным, чтобы пройти все в одиночку. Я просто не могу найти в себе мужества, чтобы сказать ему это, потому что не уверена, смогу ли выдержать, когда увижу, как потухнет свет в его глазах, когда я сделаю это.

Он заботится обо мне и Винтер, и я ценю то, что он делает, чтобы показать свою привязанность. Я не знаю, как долго смогу разыгрывать эту шараду. С уходом Романа мне не нужно следить за тем, что и как сказать, держать свои мысли и эмоции под контролем и хранить молчание.

Мне не потребуется много времени, чтобы превратиться в Maк, которой я была прежде, чем Роман захватил весь контроль и превратил меня в Хизер.

Я упиваюсь своим старым «я». Наслаждаюсь новообретенной властью, которую обрела после ухода Романа. Но все же что-то мешает мне, пытаюсь избегать присутствие Себа, его доброты. Можешь назвать это моим нежеланием быть одной в этом огромном доме, или, может быть, потребностью иметь какую-либо форму общения, даже если это не мой муж и отец моего ребенка. Иногда женщине просто необходимо мужское присутствие, оно помогает уснуть по ночам.

Это никогда не будет любовью, и нет, он никогда не станет моим Романом… Но он помогает облегчить боль. Он лелеет мое одиночество в тиши самых худших ночей, успокаивая меня, когда начинаются мои спонтанные всхлипы и рыдания… когда он лежит со мной рядом, это притупляет боль.

Иногда, когда женщина остается жить одна, растя ребенка без родственной души, она обязана продолжать жить дальше. Независимо от того, как сильно она ненавидит мысль об этом, ради ребенка и ее собственного здравомыслия она должна найти способ, любой гребаный способ крепиться, даже если ее сердце разрывается изо дня в день. Даже если все внутри, душа, которую она заперла и спрятала, постоянно кричит, как это неправильно на каждом примитивном уровне.