От обиды. От собственной глупости. От того, что позволила быть себе слабой и не смогла ему противостоять.

И только когда громко хлопает входная дверь, я глухо шмыгаю носом, оставшись на этой кухне совершенно одна. В груди печёт и накаляет до предела горький ком непролитых слез, заставляя меня дать им волю.

— Дина, а где бабушка? — поворачиваюсь на внезапный тонкий голос младшего брата, когда его рука легко дергает меня за подол, и запрещаю себе реветь.

Ему ещё не удалось до конца разлепить сонные глазки, но зато пальцы уже уверенно сжимают в ладошке маленькую фигурку нового человека паука.

Силюсь улыбнуться, наперекор своему разбитому состоянию, и долго смотрю на сонного Мишку, который вдруг крепко меня обнимает, словно почувствовав, как мне это необходимо.

Уже три дня я практически не вылезаю из своей комнаты. Привычными делами в домашней обстановке у меня должно получиться вернуть свою прежнюю жизнь, которая была относительно недавно. Хочу отмотать свои каникулы назад и начать их иначе. Хочу вернуть то время, когда больше всего меня интересовали: топографическая анатомия, фармакология и хирургия. Хочу так же наблюдать за Серовым только из окна своей комнаты, а потом зарыться в собственных конспектах и напрочь о нем забыть.

И пусть меня и дальше бесили бы его постоянные гости, которые сошли с обложек модных журналов прямо к воротам соседского особняка. Пусть он никогда бы не обратил на меня внимания. И пусть дальше не замечал бы свою неприметную соседку.

Пусть. Пусть. Пусть.

Потому что раньше Серов со своим равнодушием не мешал мне спокойно жить. Потому что в любой момент я могла выбросить его из головы и занять ее чём-то другим. А теперь...

А теперь там Лука! И он занимает все мои мысли. Он проник туда сразу, как только посмотрел, не дав ни единого шанса возразить.

Нагло. Требовательно. И бесповоротно.

Нырнул на самое дно. В самую глубину души и тихо притаился.

Я даже опомниться не успела, как он затмил там Серова. Как тот вдруг стал мне безразличен.

Теперь сообщения, которые когда-то были такими желанными, терзают мой телефон ежедневно. Некоторые из них я даже не читаю. А чтобы избежать с ним близости и не позволить ему зайти дальше поцелуев, мне приходится ему врать, что я себя плохо чувствую. Но порвать эти отношения не могу. Что-то мешает и не дает мне сделать этот шаг.

Мне кажется, что Паша - это простое помешательство. Что скоро все закончится и вернётся на круги своя. После монотонного учебного года, мне просто необходим эмоциональный бум. Короткая драма для собственного удовольствия. И вскоре, я потеряю к этому зеленоглазому весь свой интерес, а Сергей вновь окажется первым в списке на моей подкорке.

Потому что по-другому быть не может. Не должно. Он - мой первый и единственный парень! Я так решила давно. Или не я?

Впрочем, это неважно.

Мне все равно никогда не быть с тем, с кем сейчас живут мои мысли. Лучше, и правда, держаться от него подальше.

Учебники сегодня не спасают. Эти мысли не получается задавить гранитом науки. Под этим давлением они только сильнее спирают и сочатся сквозь щели, требуя выбраться наружу. И если я сейчас же с кем-нибудь ими не поделюсь, они взорвутся во мне, как опасная эмоциональная бомба.

Миронова - моя верная лучшая подруга. Будущий психолог и просто хороший человек. Кому, как ни ей, вывернуть себя наизнанку и рассказать все, чтобы стало чуточку легче.

Лада заезжает за мной уже через час после того, как я позвонила. К этому моменту, я уже успела одеться, привести себя в порядок и ответить Серову на смс, что иду с подругой в караоке-бар «Соловей».

Волосы, чтобы не мешали, я высоко забираю в привычную луковку. Делаю себе лёгкий макияж. Надеваю короткий белоснежный топ, голубые джинсы и белые кожаные кеды. С собой беру объёмный кардиган, чтобы вечером можно было накинуть на плечи, потому что я терпеть не могу холод.

Я не могу держать в себе распирающие эмоции и уже в пути рассказываю подруге все, что скопилось во мне за эти дни. Ладка глушит своего «Кешу» у самого входа с ярко-красной неоновой вывеской «Соловей». Неспешно поворачивается ко мне и, когда я заканчиваю свой рассказ, устало выдаёт:

— Нет, я конечно всегда знала, что у боксеров голова отбита. Но, чтобы настолько тупить. — о чем-то задумывается, закусив нижнюю губу, и неуверенно продолжает, — Постой, может, он просто целоваться не умеет?

— Кто? Паша? — с сомнением уточняю. — Ты его видела?

— Это точно! — выдыхает немного расстроено. — Таким, как он, в десятом классе на помидорах тренироваться не приходилось. Ну, тогда, есть ещё один вариант...

Лада смотрит на меня как-то странно, и я даже подумать боюсь, что она может предположить.

— Какой? — осторожно спрашиваю.

— Он - гей!

— Миронова, ты с ума сошла? — отмахиваюсь и одним взглядом запрещаю подруге даже допускать эту мысль. — Этот зеленоглазый просто издевается надо мной. Чувствует, что меня тянет к нему и дразнит. А так у него девушка есть. — Опустив голову, добавляю. — И, по всей видимости, он в неё влюблён.

— Ой, скажешь тоже! — Ладка, закатив глаза, щёлкает языком и, взяв с заднего сидения сумку, открывает дверь, и мы вместе выходим из машины. — Видела я, как этот влюблённый тебя взглядом пожирал. И в Грифе, и на дискотеке.

— Тебе показалось. Все его действия говорят об обратном.

— Может, и показалось. Но одно я для себя усвоила - с боксерами лучше не связываться. Спасибо, подруга, за горький опыт. Что один, что другой. Я себе найду лучше какого-нибудь скрипача. Ну или этого. Как его? — крутит пальцем в воздухе и, вспомнив, открывает тяжелую дверь караоке-бара. — Виолончелиста.Вот!

— Кого? — скептически морщусь, уставившись на подругу. — Почему именно он?

— Вот хочется мне так! Слово нравится!

— Нет, тут одно из двух: либо ты со скуки помрешь уже через неделю, либо он с тобой свихнётся .

— Ну, почему же! Ты только представь. Сидим мы с ним в его большом загородном доме, у нас романтический ужин, а он достаёт свою виолончель. — Миронова поворачивается ко мне лицом, продолжая шагать спиной вперед, и с мечтательным видом пытается изобразить эту картину. — И как вдарит по струнам лично для меня. — выпадает из своей мечты и спрашивает у меня уже серьезно. — Для тебя играл кто-нибудь на виолончели?

— Нет, — смеясь отвечаю и мотаю головой.

— Вот видишь! А мне будут. — говорит так уверенно, словно это произойдёт уже завтра, и бросает сумку за первый столик возле бара. Потирая ладошки, задумчиво оглядывает помещение и довольная падает на кожаный диван. — Думаю, это отличное место для поисков такого экземпляра.

— Отличное место для таких «экземпляров» — это филармония, а не наш караоке-бар, где Лепс со своей рюмкой водки это уже что-то приближенное к классике.

Народу в зале достаточно много, но поют только единицы. Кто-то исполняет роль слушателей, кто-то курит кальяны своими небольшими компаниями, не обращая внимания на атмосферу вокруг. А кто-то просто танцует.

Мы тоже не сразу включаемся в обстановку. Заказываем напитки и салаты, разговариваем между собой, слушаем исполнения других, но, когда в руки Мироновой попадает микрофон, она просит включить песню группы Ленинград «На лабутенах» и, несмотря на наш не очень высокий уровень музыкальных способностей, почти каждый в зале начинает подпевать и выползать на танцпол.

Но песня не успевает закончиться, когда музыка резко обрывается, и сквозь ещё не стихшие крики посетителей мне становится отчетливо слышно громкие мужские разговоры.

Возле бара откуда-то возникают три здоровяка, явно не знакомые с правилами приличия. Они что-то громко объясняют девушке за барной стойкой и просят позвать главного. Музыку, как оказалось, тоже прервали они, и теперь все притаились на своих местах и ждут, когда закончится весь этот беспорядок. Мужчины ведут себя по-хамски, один из них беспрепятственно обходит барную стойку, подходит к витрине и достаёт с верхней полки самый дорогой алкоголь. Не обращая внимания на ошалевшие взгляды сотрудников, берет себе стакан и наполняет его темной жидкостью.