Опустив голову, я подхожу к столу, собираю грязную посуду и отправляю в мойку. Включаю воду и разворачиваюсь, ощутив, как во мне вновь поднимается утихшая буря и разгоняет по телу колючее раздражение, которое на этот раз пробираете до кончиков пальцев.

— Даже так! — опускаю невеселый смешок, впившись в зеленоглазого хмурым взглядом. — Хорошо! Я вижу, что моя бабушка прекрасно знает тебя, как Пашу! Может, стоит познакомить ее с Лукой, чтобы она в следующий раз подумала, кого пускает к себе в дом? — слегка наклоняю голову, отмечая, как перекатываются на смуглых скулах желваки, а на лице играют неподдельные эмоции.

Немного помедлив, продолжаю:

— Например, как ты безжалостно и жестоко можешь избить человека! Как спокойно можешь ворваться в чужой дом и, как медведь в улье, разворошить там все! А ещё... — здесь я делаю паузу, чтобы остановиться и одуматься.

Мысли вяло формируются у меня в голове, но я осознаю, что не туда меня несёт! И не могу остановиться.

— Ещё, чем ты занимаешься в свободное от тренировок время, рискуя оказаться за решёткой!

— А я смотрю ты очень осведомлена, Колокольчик! — кривит губы, ни капли не смутившись моему откровению. Или только умело делает вид. — Но лучше бы ты с таким же успехом собирала информацию про своего парня. Уверена, что он лучше?

— Он самый лучший! — пытаюсь произнести как можно уверенней и не показать своё сомнение.

Он улыбается как-то по-новому. В этой улыбке сквозит досада и что-то ещё, не совсем понятное и доступное мне. Мои слова задевают его, но я ничуть не раскаиваюсь, наоборот, встречаю внутри себя торжествующие аплодисменты.

Подхожу к столу, чтобы убрать остатки печенья, но не успеваю я взять в руки тарелку, как длинные пальцы больно цепляются и с силой сжимают мое запястье. Он тянет меня на себя так , что мне приходится навалиться на стол и оказаться значительно ближе. Лицом к лицу. Вот теперь я вижу, что даже его непробиваемое спокойствие даёт трещину.

— А ты попробуй не замечать его толстый кошелек и папино состояние. Может, тогда получится разглядеть его сущность.

Как бы я не пыталась вести себя непринужденно, сейчас все старания летят псу под хвост.

Глотаю воздух, закипая от возмущения.

Моя личная жизнь никаким боком его не касается. Пусть со своей Златой лучше разбирается. Она у него, видимо, чемпионка по скоростному печатанию. Вон как строчит. Как только ещё телефон не разрядился от такого количества сообщений.

— Знаешь что! — злобно шиплю, угрожающе наставив на него указательный палец свободной руки. — Займись лучше своей личной жизнью, если она у тебя и правда имеется! А то мне все меньше верится в то, что в тебе осталась хоть капля человечности.

Его пальцы сильнее впиваются в кожу и точно оставляют на ней свои следы. Губы сжимаются в твёрдую линию, а ровное дыхание в моменте превращается в гневное. Странно, но даже сейчас я почти уверена в том, что он не способен мне навредить.

— Отпусти! — дергаю посиневшую руку, пытаясь вырваться из крепкого захвата, но его это нисколько не заботит.

Сейчас он совершенно точно на меня зол.

— Глупая! — медленно ведёт по мне хмурым взглядом и разжимает пальцы.

Но я не спешу отстраниться. Впадаю в лёгкий ступор, оказавшись на свободе. Внезапно глаза начинают щипать подкатившие слёзы. Но я ни за что не выпущу их за пределы ресниц, пока он так близко и внимательно следит за каждой моей эмоцией.

— А ты! Ты... — сбивчиво подбираю слова, но не успеваю договорить.

В стол бьет отчетливая вибрация, на этот раз протяжная и непрекращающаяся. Видимо, смс так и остались без ответа, поэтому абонент решил добить звонком.

Целеустремленная девица, ничего не скажешь.

Зеленоглазый отвечает на звонок, взяв тайм-аут в нашем разговоре, который, наверное, больше нужен мне, чем ему. Необходимо сделать глубокий вдох. Выдох. Занять чем-нибудь руки, меняя направление мыслей, и я стремительно разворачиваюсь к мойке. Щедро лью на губку моющее средство и принимаюсь до скрипа натирать белый чайный сервиз.

Из-за шума в ушах почти не слышу его телефонный разговор. Да и не хочу. Не хватало ещё услышать сейчас что-то личное.

Замираю с губкой в руках и непроизвольно ее сжимаю, пропуская сквозь пальцы густую белую пену, когда мужской голос сменяют тихие шаги.

Ближе. Ещё ближе.

Сердце пропускает удар, а тело трусливо вздрагивает, когда к спине прижимается твёрдая мужская грудь.

Он медленно опускает горячие ладони на голые плечи и, развернув, притягивает меня к себе.

Ныряет взглядом в самую душу, лишив меня сил и голоса, заставив вновь потеряться в этой бескрайней чаще. Тело монотонно погружается в этот темный омут, и даже здравый рассудок сдаётся без боя, понимая, что сейчас не способен меня от сюда вытянуть.

Господи, Дина, не стой столбом! Сделай же хоть что-нибудь!

Выставляю перед собой руки в белой пене, сжимаю пальцы в слабые кулаки и не отталкиваю, а только упираюсь ими в жесткую грудь, оставляя на тонкой ткани футболки влажные следы от моющего средства.

Словно это что-то исправит.

Он прет, как бульдозер, и сейчас мое сопротивление так же бесполезно, как отчаянная попытка зацепиться за паутину, сорвавшись с высоты.

Его широкая ладонь накрывает мою и прижимает сильнее к тому месту, где сейчас заходится его сердце.

— Ты так и не договорила, Цветочек, — произносит вполголоса, гипнотизируя взглядом. — Кто я?

Я не знаю, как он это делает, но я буквально задыхаюсь от ощущений, теряя в памяти все, что до этого мешало мне быть с ним ближе.

Его горячая ладонь словно вплавилась в мое плечо. Поэтому, когда он ее убирает, я остро ощущаю ее необходимость.

— Т-ты жестокий! — рвано дышу, с трудом сбрасывая с губ слова.

— Бывает, — соглашается, сильнее сжимая мою ладонь на своей груди, под которой по-прежнему частит его сердце. — Еще!

— Наглый! — выдыхаю, ощутив новое прикосновение на шее.

Его рука пробирается к затылку, охватывает его, поглаживая большим пальцем тонкую кожу за ухом, и притягивает меня ближе.

Затаив дыхание, я чувствую, как внутри меня начинает искрить короткий фитилёк. Все ярче и жарче отражается искрами в моем сознании, наполняя во мне каждую клеточку неизвестным желанием.

— Продолжай, Колокольчик! — требует почти шёпотом, касаясь тяжелым дыханием моих губ.

Его голос растекается внутри меня горячим, сладким сиропом. Ползёт тонкой струйкой вниз живота, и я от предвкушения закрываю глаза.

— Т-ты ужасный. — слова застывают на губах тихим всхлипом, и он все-таки касается моих губ своими.

Совсем легко. Почти невесомо.

Но этого хватает, чтобы ноги подкосились, а дрожь пробрала тело до кончиков пальцев. Он не торопится прижаться. Не настаивает, чтобы я впустила его проникнуть глубже. Даёт нам обоим почувствовать это прикосновение и привыкнуть.

Фитилек уже догорает, вот-вот грозясь обернуться внутри меня фейерверком, и я слегка раскрываю рот, приглашая его меня поцеловать.

Но последняя искорка гаснет, когда я чувствую, как он улыбается и жарко выдыхает в мои губы:

— Настолько ужасен, что ты в очередной раз готова меня поцеловать?

Отмираю, дернувшись назад, но он крепко удерживает мой затылок, не позволяя от него отодвинуться.

Ведет губами к виску, оставляя на скулах слабую тёплую дорожку и, переместившись, шумно вбирает в легкие воздух, хрипло интересуясь на выдохе:

— А как же твой самый лучший парень, Колокольчик? Ты уже успела оценить риски?

Кажется, он смеётся надо мной.

Издевается.

В который раз заставляет меня чувствовать себя перед ним полной дурой.

Внутри что-то лопается и меня накрывает такой волной злости, что в пору кричать, но я только крепче сжимаю кулаки. Набираюсь сил оттолкнуть от себя его тело, и в этот раз он не препятствует. Сам отпускает. И я молча разворачиваюсь, чтобы смыть с рук остатки пены и выключить воду.

Не хочу ничего говорить. Да и не могу. Потому что, если скажу, разрыдаюсь.