Филипп и сам не понимал, почему его так задело желание матери исправить сына любой ценой и средствами. В конце концов он же сам хочет стать таким, как прежде. Но посыл, одержимость внешностью. Он ни разу не слышал от нее, что она примет его любым, таким, какой он есть. Сам Филипп не предложил еще ни одного варианта развития событий, Вероника же с первого дня обзвонила все клиники и отпросила сына с уроков на неопределенное время, лишь бы ни одна живая душа не видела его таким. Даже врачей заставляла подписывать бумаги о неразглашении.
И как это можно назвать — заботой или же страхом?
— Чего ты так боишься? Это отличный врач, он сделает все аккуратно. Сказал правда, что на висках опасная зона и можно зацепить важные артерии на шее, но мы постараемся другим путем скрыть эти недостатки. Может, лазерные процедуры…
— Мам, ты серьезно?
Вероника взглянула на сына убийственным взглядом, не терпящим возражений. Она была милой и хрупкой женщиной лишь при чужих людях. Находясь в окружении семьи, ее ангельская оболочка спадала и устраивалась на вешалке до следующего выхода в люди. Даже отец Филиппа, который уже давно осознал, кого взял замуж, согласился на все условия, лишь бы поскорее завершить бракоразводный процесс.
— Не пойму, чего ты вдруг взбесился. Я наконец-то нашла выход, а ты противишься.
— Может, я не хочу ничего менять. Мне и так нравится. Разве из-за этого я стал другим человеком? Перестал быть твоим сыном?
— Филипп, посмотри на себя! Ты же выглядишь, как чудовище.
Последняя струна в сердце парня оборвалась. К горлу подступил ком, дышать стало тяжело, а глаза наполнились слезами. Филипп много плакал в детстве, когда приходил весь в синяках из детского сада и без новых игрушек, но вместо поддержки матери получал лишь выговор за проявление слабины. Мальчик не должен плакать, он должен постоять за себя, иначе никогда не станет мужчиной. С возрастом Филипп понял смысл этих слов, но почему нельзя было преподнести их в качестве совета, а не приказа.
Больше Филипп не плакал. Или просто не показывал матери, как ему больно. После случившегося на Дне Влюбленных услышал в свой адрес столько, что хватило бы составить сборник «101 синоним к слову «уродливый»».
В глубине души он понимал, что его внешний вид отражает душу. Заслужил ли он это? Наверное, раз такое произошло. Можно ли с этим жить? Конечно, если ты принимаешь себя таким.
Но Филипп не принимал. И что больше всего давило — мать тоже не принимала.
Филипп вылетел из здания, не дожидаясь матери. Они приехали сюда на ее машине. Парень понятия не имел, где находится и в какую сторону двигаться, шел, куда глаза глядели. Точнее, он смотрел лишь себе под ноги, наступая на слякоть. Вот уже месяц он не ходил по улице в одиночестве, выбирался из дома только с мамой и исключительно на ее машине. На Филиппе была лишь короткая черная куртка, никакой шапки или шарфа, скрывающих кожу. Еще ни разу ему не приходило в голову, что теперь это обязательные элементы гардероба.
До этого дня.
Филипп шел не так долго, но в спину услышал как минимум три непечатных крика и кучу перешептываний. Один раз его даже плечом задели, явно неслучайно. Чем дальше увеличивалось расстояние от больницы, тем больше нарастал страх и тревога. Ходить по темным улицам было опасно, в кармане только телефон, которым Филипп уже давно перестал пользоваться. Нет ни денег, ни проездного, ничего, что помогло бы почувствовать себя хоть капельку в безопасности.
С каждой секундой мир все больше мутнел перед глазами. Филипп вспомнил это чувство, начиналась паническая атака. Только не сейчас, нельзя останавливаться сейчас. Последней каплей стал гудок автомобиля, прозвучавший за спиной.
Филипп резко остановился, ожидая самого худшего. Он невольно сравнил себя с девчонкой в короткой юбке, которая слишком задержалась на прогулке.
Обернувшись, парень увидел знакомый капот. Впервые Филипп почувствовал облегчение при виде матери. Ему показалось невероятным, что она нашла его так быстро, но тут же вспомнил о телефоне, по которому она его и выследила.
Без лишних слов парень сел за заднее сиденье, забившись носом в щель между дверью и креслом, вдыхая аромат кожи. Вероника подумала, что он обижен и просто не хочет говорить о случившемся, на самом же деле Филипп просто старался унять бешено разогнавшийся пульс и тяжелое дыхание.
Они не разговаривали до следующего дня, пока Вероника не заставила сына проводить ее у порога. Женщина недавно сблизилась со своим коллегой по работе и уже частенько оставалось у него на несколько дней, предоставляя огромный особняк в полное распоряжение несовершеннолетнего сына с явными проблемами.
— Ты точно не передумаешь? — задала она лишь один вопрос, снова намекая на пластическую операцию.
— Не передумаю.
Филипп желал вернуть себя больше всего на свете, правда не таким способом. Он верил, что сможет найти выход, но с каждым новым днем, месяцем, ударом часов его уверенность таяла, а гордыня отступала на задний план. Он уже давно потерял всякую надежду и собирался набрать номер матери, пока перед его глазами не появилась девушка возле перилл на одном из школьных пролетов.
Девушка, которая может его спасти.
***
— Я слышал много высказываний в свой адрес, но от матери, да еще и пребывая в нестабильном психическом состоянии…
— Я понимаю, — мне было до невозможности жаль Филиппа и еще больше обидно, что он не получил поддержки от единственного человека, который мог ее дать — от матери. Как можно назвать своего сына чудовищем?
Думаю, большая часть подростков, чьи родители лишены абсолютно любого отголоска чувства эмпатии сталкивались с тем, что их называли чудилами лишь за то, чего не понимает взрослое поколение. Стильный наряд, крашеные волосы, яркий макияж, длинные ногти, изображения любимых персонажей и кумиров. У меня у самой частенько портилось настроение из-за комментариев Джаннет по поводу моего внешнего вида: «Выглядишь, как распутница», «Волосы, как гнездо у вороны», «Отвратительный цвет», «Вырядилась, как клоун» и куча других фраз, перевод которых я, к счастью, не знаю. Такие замечания здорово подкашивают самооценку, но еще хуже, когда указывают на то, что ты не в силах исправить. Например, на твою внешность. Особенно те, кто, как казалось, просто обязаны принимать тебя таким, какой ты есть.
— Я знаю, она хотела помочь, и я почти согласился, но тут появилась ты.
— Эй, — я села в позу лотоса и взяла руку Филиппа в свою. — У нас еще есть время, мы обязательно начнем все сначала, когда вернем тебе прежний облик. Если же не получится, барби из себя ты всегда успеешь сделать.
Филипп улыбнулся одним уголком рта, но ямочка на щеке все равно заиграла.
— Так о чем мы говорили? — я выпрямилась и заправила прямые пряди за уши. — Чтобы снять проклятие нужно лишь выполнить то, о чем оно просит. Как оно звучало?
Филипп помнил его наизусть. Сначала я восхитилась отличной памятью парня, но затем скривилась, понимая смысл каждого слова. Текст был мне не знаком, понятия не имею, откуда он в моей голове, и как я могла его произнести, да еще и в совокупности с темной магией. Никаких подсказок, все слишком запутано, от этого не легче. Я надеялась, что мой маленький мозг выдал что-то типа: «Ты плохой, на тебе проклятие, которое не снять, пока не покормишь бездомного кота», но я оказалась куда круче, что не могло не радовать.
Будь это проклятие для какого-нибудь серийного убийцы, а не обычного старшеклассника.
— Все так плохо? — спросил Филипп, видя мое замешательство.
— Нет, просто надо разобраться, — я записала текст в блокнот под его диктовку и сейчас внимательно вчитывалась в каждое слово, ища, за что можно зацепиться.
Ручка, кончик которой я грызла, треснула под напором зубов. Я облизнулась, почувствовав горечь чернил, пришлось встать и выкинуть ручку в мусорное ведро, которое не выносили годами. Со стола Филиппа без спроса взяла нечто, похожее на карандаш, которое точили, судя по виду, бобры.
